Литмир - Электронная Библиотека

Экипаж въехал во двор резидентского дворца как раз в то время, когда начались судебные слушания. Яванский полицейский – старший джакса[9] – уже находился в конторе ван Аудейка: джакса и полицейские надзиратели привели толпу подсудимых – провинившиеся в чем-то яванцы держали друг друга за краешек рубашки и шли гуськом, мелко семеня, но несколько женщин среди них держались отдельно. В тени баньяна, на некотором расстоянии от ступеней, ведущих в контору, все сели на пятки в ожидании. Один из служителей, услышав бой часов в передней галерее, ударил в большой колокол перед сторожкой: полпервого. Громкий бронзовый звук еще долго дрожал в полуденной палящей жаре. Но ван Аудейк слышал, как ландо подъехало к дому, и заставил старшего джаксу дожидаться: он пошел встретить жену. Лицо у него прояснилось, он поцеловал ее нежно и экспансивно, спросил, как она поживает. Он был рад опять увидеться с мальчиками. И вспомнив, о чем размышлял после отъезда Тео на станцию, сказал ласковое слово и старшему сыну. Додди, все еще обиженно надувая губки, поцеловала маму. Леони давала им целовать себя, покорно подставляя щеку, с улыбкой, и спокойно целовала всех в ответ, без холода и без тепла, делая именно то, что требовалось. Ее муж, Тео и Додди открыто восхищались ею, говорили, что она превосходно выглядит. Додди спросила, откуда у мамы такой хорошенький дорожный костюм? У себя в комнате Леони увидела цветы и, зная, что ван Аудейк придает этому значение, погладила мужа по плечу.

Резидент вернулся к себе в контору, где его ждал старший джакса; начался допрос. Подталкиваемые полицейскими обвиняемые, один за другим, выходили вперед и опускались на пятки на ступенях, перед порогом конторы, в то время как джакса сидел на пятках на циновке, а резидент за письменным столом. Пока разбиралось первое дело, ван Аудейк еще прислушивался к голосу своей жены в средней галерее, в то время как обвиняемый защищался, громко выкрикивая:

– Бот’н! Бот’н![10]

Резидент нахмурил брови и внимательно прислушался. Голоса в средней галерее смолкли. Мефрау ван Аудейк ушла переодеться, чтобы надеть саронг[11] и кабай[12] к рисовому столу. Она носила эту одежду кокетливо: саронг, какие носят в Соло, прозрачный кабай, драгоценные пряжки, белые кожаные туфельки с маленькими белыми бантиками. Она как раз была готова в тот миг, когда к ее двери подошла Додди и сказала:

– Мама, мама… к вам пришла мефрау ван Дус!

Улыбка на губах Леони на миг угасла, нежные глаза потемнели…

– Сейчас приду, дитя мое…

Но вместо этого села в кресло, и Урип, служанка, попрыскала духами на ее носовой платок. Мефрау ван Аудейк вытянулась и ненадолго забылась в истоме после дороги. Лабуванги казался ей безнадежно скучным местом после Батавии, где она прогостила два месяца у знакомых и родственников, свободная, избавленная от всех обязанностей. Здесь, как жене резидента, ей приходилось выполнять кое-какие функции, хотя большую их часть она перекладывала на жену секретаря. В глубине души Леони была усталой, недовольной, нерадостной. Несмотря на полное безразличие, в ней было достаточно человеческого, чтобы иногда испытывать тихие приступы дурного настроения, когда она проклинала все на свете. И тогда ей хотелось совершить какое-то безрассудство, смутно хотелось уехать куда-нибудь… в Париж… Но она никогда и никому этого не покажет. Она умеет держать себя в руках. И сейчас она тоже возьмет себя в руки, прежде чем выйдет на люди. Смутные вакхические желания слились с истомой. Она устроилась в кресле поудобнее, погрузилась в мысли, прикрыв глаза. В ее сверхчеловеческое равнодушие иногда вплетались странные фантазии, глубоко сокрытые от мира. Ей больше всего нравилось жить у себя в комнате этой воображаемой жизнью в ароматах парфюма, особенно сейчас, после нескольких недель в Батавии… После нескольких недель сомнительных развлечений она испытывала потребность сидеть, погрузившись в блуждающие розовые фантазии, вившиеся и клубившиеся перед ее прищуренными глазами. В ее иссушенной душе эти фантазии были точно сказочное цветение лазоревых цветочков, что она взращивала с тем единственным чувством, на которое была способна. Она не любила ни одного человека на свете, но любила эти цветочки. Вот так сидеть-мечтать ей нравилось безумно. Кем бы она хотела быть, если бы можно было выбирать… Фантазия клубилась: Леони видела белый дворец и множество купидонов…

– Мама… Ну где же вы? Пришла мефрау ван Дус, мефрау ван Дус с двумя баночками…

Это Додди снова подошла к двери ее комнаты. Леони ван Аудейк поднялась с кресла и проследовала в заднюю галерею, где в ожидании сидела темнокожая дама, жена почтового служащего. Она держала коров и продавала молоко, но потихоньку занималась еще и другой торговлей. Это была полная дама, с довольно светлым лицом и сильно выдающимся животом. На ней был надет очень простой кабай с узкой полоской кружева по краю; пухленькие ручки поглаживали живот. На столе перед ней стояли две баночки с чем-то блестящим внутри. Что это за сахар, что за кристаллы, смутно подумала мефрау ван Аудейк, а потом внезапно вспомнила… Мефрау ван Дус выразила радость по поводу возвращения Леони. Два месяца отсутствия в Лабуванги. Ужас, мефрау ван Аудейк, не правда ли? И она указала на баночки. Мефрау ван Аудейк улыбнулась. Что же в них?

Мефрау ван Дус приложила свой пухлый, загибающийся кверху указательный пальчик, на котором совсем не выделялись суставы, к одной из склянок и сказала шепотом:

– Интен-интен![13]

– Правда? – спросила мефрау ван Аудейк.

Додди, округлив глаза, и Тео с любопытством загляделись на склянки.

– Да… Вы же знаете, они принадлежат той даме, я говорила вам о ней… Она просила не называть ее имя. Увы, раньше ее муж был большой человек, а теперь… Она так несчастлива, у нее ничего не осталось. Все распродано. Остались только эти две склянки. Все свои украшения она разобрала и камни хранит здесь. Все сосчитано. Она доверяет мне продать их. Благодаря молоку у меня есть связи. Вот посмотрите, мефрау ван Аудейк, посмотрите! Прекрасные камни! Резидент, он их купит для вас, раз вы вернулись. Додди, принеси-ка черную ткань, вроде бархата, это лучше всего…

Додди с помощью швеи нашла лоскут черного бархата в шкафчике, где лежало всевозможное шитье. Мальчик-слуга принес стаканы с тамариндовым сиропом и льдом. Мефрау ван Дус, держа в пухлых пальчиках щипчики, осторожно положила несколько камушков на бархат…

– Да! – воскликнула она. – Посмотрите, какой они чистой воды! Вввве-ликолепные!

Мефрау ван Аудейк пригляделась. Улыбнулась очаровательной улыбкой и потом сказала тихим голосом:

– Этот камень фальшивый, милочка.

– Фальшивый? – вскричала мефрау ван Дус. – Фальшивый?

Мефрау ван Аудейк посмотрела на другие камни.

– И эти другие… – она пристально наклонилась к ним и затем сказала как можно более нежно: – Эти другие… тоже… фальшивые…

Мефрау ван Дус заглянула ей в лицо с радостью. Потом сказала, обращаясь к Додди и Тео, весело:

– Ох уж ваша мама… востра! Сразу все видит!

И громко рассмеялась. Засмеялись и все остальные. Мефрау ван Дус сложила кристаллы обратно в склянку.

– Это была шутка, мефрау. Я просто хотела проверить, насколько вы разбираетесь. Поверьте моему слову: я бы вам ни за что не стала их продавать… А вот эти… смотрите!

И на этот раз торжественно, почти с религиозным пиететом она открыла другую склянку, где было всего несколько камешков; и эти она любовно выложила на черный бархат.

– Эти великолепны… для леонтина, – сказала мефрау ван Аудейк, любуясь удивительно крупным бриллиантом.

– А я вам что говорила? – спросила темнокожая дама.

вернуться

9

Джакса (малайск.) – полицейский из яванцев.

вернуться

10

Бот’н (малайск.) – Нет!

вернуться

11

Саронг (малайск.) – традиционная мужская и женская одежда, представляет собой полосу цветной хлопчатобумажной ткани, которая обертывается вокруг пояса (или середины груди – у женщин) и прикрывает нижнюю часть тела до щиколоток, наподобие длинной юбки.

вернуться

12

Кабай (малайск.) – легкая рубашка навыпуск как у женщин, так и у мужчин.

вернуться

13

Интен-интен (малайск.) – алмазы.

5
{"b":"237465","o":1}