- Но в обществе никогда не поменяется отношение к геям, если такие пары, как ваша, будут таиться.

- Черт возьми, мама! Нет! Я ни в коем случае не буду рисковать жизнью, здоровьем или репутацией Келси. Если ты не согласна с моим мнением, хотя бы уважь это.

- Я не знала, что ты так все воспринимаешь, - тихо говорит мама подавленным голосом.

- Что все? – Мое негодование все еще не утихло. – То, что являясь гей-символом нашей семьи, я возражаю сообщать об этом во всеуслышание? Или же то, что я хочу защитить женщину, которую люблю? Или же то, что я устала оттого, что ко мне относятся по-другому, хотя говорят, что нет? Что из этого?

- Это не так, Харпер.

- Правда? Но я воспринимаю это именно так.

- Ты особенная, вот и все.

Я фыркаю.

- Отлично. Спасибо, но давай это оставим. Я просто хочу быть самой собой. Я хочу, чтобы обо мне говорили не потому, что я люблю женщин, а потому что я люблю Келс и нашего ребенка и нашу семью. Я хочу, чтобы меня ценили как классного продюсера самой хитовой программы новостей в Нью-Йорке. Я хочу быть кем-то большим, чем представителем гомосексуального меньшинства.

- Ты и есть всем этим, детка. Но я не могу перестать быть твоей мамой.

- Что? – чувствую, как гнев покидает меня после ее нежных слов.

- Неважно, сколько лет твоим детям, мое сердце, ты всегда стараешься их защитить.

Отпиваю глоток молока.

- Ты вступила в этот комитет, чтобы защитить меня?

- Харпер, наше государство явно не собирается этого делать. Твой папа и я – мы так счастливы вдвоем уже почти сорок лет подряд. Мы родили пятеро прекрасных детей, одиннадцать внуков, двое на подходе, и кто знает, сколько их будет еще. Мы с Джонатаном всегда были вместе – в болезнях, в сложных ситуациях, на родительских собраниях, всегда. И одна только мысль о том, что моя любимая девочка не сможет все это испытать, сводила меня с ума.

- И делала тебя немного безумной.

Она смеется, соглашаясь:

- И немного безумной.

- Мама, это должна быть красивая и тихая церемония. Только наша семья. Все должно быть неформально и как можно скорее.

- Звучит прекрасно.

- И я не буду в платье.

Она с упреком смотрит на меня, но уступает.

- Конечно нет, - наконец говорит она. – Это же неформальное мероприятие.

- Я люблю тебя, мама.

- Я тоже люблю тебя, мое сердце.

(гаснет свет)

Слышу, как Келс плачет во сне, и немедленно просыпаюсь.

- Нет! – начинает она метаться по всей кровати. Включаю лампу и оборачиваюсь, чтобы обнять ее. Она борется со мной, царапая мне шею и лицо, и даже отрывает одним ногтем кусочек моей кожи. Но мне все равно. Она нуждается во мне. Боже, ей уже несколько недель не снились плохие сны.

Я знаю, что сегодня ей пришлось пройти нелегкий сеанс психотерапии с доктором Шервин, но я даже не подозревала, насколько там все плохо. Сегодня вечером она была тихой и в плохом настроении, но явно избегала любых обсуждений. Наверное, мне надо было постараться разговорить ее.

- Келс, детка, это Харпер. Я держу тебя, - негромко шепчу ей на ухо, стараясь не напугать ее еще больше. – Ты в безопасности. Все закончилось. Ты дома рядом со мной. – Я стараюсь успокоить ее, крепко прижимая к себе и укачивая. Она вцепилась в мою одежду и всхлипывает, разбивая мне сердце. – Давай же детка, просыпайся. Ты в безопасности.

- Я убила его, Харпер, - рыдает она у меня на груди, держась как за соломинку.

- Шшш, любимая. Все в порядке.

Келс отрицательно качает головой:

- Нет, не в порядке. Ты знаешь, почему я убила его?

Как я могу дать ответ на такой вопрос? Поэтому я предпочитаю хранить молчание и глажу ее по волосам и шепчу что-то бессвязное.

- Он говорил мне, что убил тебя, - она хватает ртом воздух, как будто в приступе удушья, затем снова кладет голову мне на плечо. – Он сказал, что перерезал тебе глотку. Я думала, что ты умерла.

О Боже, вот что ей довелось пережить по моей вине.

- Келс…

- Я хотела отомстить, Харпер. Я желала ему смерти за то, что я думала он совершил. У моего ребенка будет мать-убийца, - ее рыдания становятся безудержными.

- Келс, милая… солнышко…. – Черт! – Ты не убийца, любимая. Ты выбралась оттуда живой. И вернулась ко мне. Я бы отдала все на свете только, чтобы ты вернулась ко мне обратно, Келс. Я бы сделала что угодно для этого. И я так благодарна, что ты выбралась, - прикасаюсь губами к ее виску, желая унять ее боль.

- Но Харпер, я же убила, - протестует она.

- Самое главное, что ты вернулась домой ко мне. – Кажется, у меня начинает кругом идти голова. – Солнышко, я позвоню доктору Шервин. Мне кажется, тебе надо поговорить с ней, хорошо? – Я не знаю, стоит ли мне признать вслух, что она убила того ублюдка, и я рада, что она это сделала – или же мне стоит преуменьшить то, что произошло. Не хочу, чтобы Келс продолжала страдать из-за этого.

Она кивает, уткнувшись в меня, но мне надо отстраниться от нее, чтобы взять телефон. Что я и делаю, но она тут же хватается за меня. Пару минут я стараюсь успокоить ее, чтобы выбраться из кровати и подойти к телефону.

Меня удивляет, что доктор поднимает трубку, но судя по ее расценкам, так и должно быть.

- Док, простите, пожалуйста, что разбудила вас. Это Харпер Кингсли. У Келс выдалась очень беспокойная ночь. Мне кажется, что ей надо поговорить с вами.

- Вы можете передать ей трубку, Харпер?

Я смотрю на Келс, которая все еще плачет, свернувшись в клубочек.

- К сожалению, нет. Может, мне привезти ее к вам? Я понимаю, что уже поздно и вообще, но… Боже, я действительно растерялась и не знаю, что делать.

- Я приеду к вам. Не думаю, что вам удастся ее уговорить поехать куда-то, - слышу, как она ворочается на кровати, включая свет и сбрасывает одеяло. – Я буду через двадцать минут. Будьте с ней рядом и постарайтесь успокоить ее.

- Хорошо, - вешаю трубку и возвращаюсь к Крошке Ру. – Милая, доктор уже в пути. – Приближаюсь к ней и глажу ее по рукам. – Келс… Крошка Ру… пожалуйста, не надо плакать, любимая. – Медленно, чтобы не напугать ее, обнимаю ее всем телом.

Келс дрожит, и я слышу, как она снова и снова извиняется. Когда наконец мне удается расслышать ее слова, у меня перехватывает дыхание. Она извиняется перед нашим ребенком.

Мне хочется расплакаться вместе с ней, но вместо этого я делаю глубокий вдох и еще крепче обнимаю ее.

- Все будет хорошо, любимая, обещаю тебе.

Я сижу на полу возле спальни, прислонившись головой к стене с закрытыми глазами, и молюсь про себя. Я должна была бы сидеть в спальной на диване, но мне невыносима мысль находиться так далеко от Келс. Пусть даже дверь и закрыта. Доктор Шервин уже два часа с Келс. Сейчас там тихо, но я слышала, как она плакала, и меня убивает мысль, что я сижу здесь, слушаю и ничего не могу поделать.

Наконец, открывается дверь и выходит доктор Шервин, закрывая ее за собой. Я смотрю на нее, желая, чтобы у меня было рентгеновское зрение. Только усилием воли я не бегу мимо психиатра к своей девушке.

- Я дала ей снотворное, - говорит она.

- А ребенок…

Доктор поднимает руки, останавливая поток моих возражений.

- Оно не повредит ребенку. А Келси нужно отдохнуть. Мы можем где-нибудь поговорить? Там, где вы будете комфортно себя чувствовать?

Я смущенно пожимаю плечами.

- Конечно. Хотите кофе? – Встаю с пола и веду ее через всю квартиру.

Она кивает, закидывая сумку на плечо.

- Было бы неплохо, спасибо.

Сидя на кухне, я смотрю на свой кофе, в котором помешиваю молоко.

- Ей очень нелегко пришлось, - наконец говорит Шервин.

- Я знаю, - и за это многозначительное замечания мы ей платим двести долларов в час.