Как только Психея оказалась на берегу, две эти нимфы, превосходившие рассудительностью и находчивостью всех прочих нимф в мире и потому принадлежавшие к числу ее любимец, сделали своим подругам знак удалиться, с той же почтительностью, с какою они служили ей в дни счастья, приняли ее одежды из рук Зефира, который также немедленно удалился, и спросили Психею, не желает ли она предоставить им честь еще раз одеть ее. Психея вместо всякого ответа бросилась им в ноги и облобызала их.
Такое крайнее самоуничижение вызвало в них немалое смущение и жалость. Даже Амур был тронут этим поступком больше, чем всем случившимся с нашей героиней. Он не спускал с нее глаз, не без удовлетворения наблюдая за муками, которые она сама себе причинила, ибо это свидетельствовало о том, что натура ее отнюдь не порочна. Купидон предавался этому жестокому наслаждению, паря в воздухе. Взмахи его крыльев заставили Наиду и Киммодокею обернуться: они увидели бога и тоже удалились из почтительности, уважения к нему, но главным образом, чтобы доставить красавице удовольствие.
— Ну что, Психея? — спросил Амур. — Нравится ли тебе твоя участь? Можно ли безнаказанно покушаться на повелителя богов? Тебе не терпелось самой себя погубить — будь теперь довольна. Ты знаешь, как я выгляжу: ты меня видела. Но какая тебе от этого польза? Знай, что ты больше мне не супруга.
До сих пор несчастная Психея слушала его, не поднимая глаз, но при слове «супруга» она подняла глаза и промолвила:
— Увы! Я недостойна этого звания. Я не смею даже надеяться, что ты примешь меня обратно как свою рабыню.
— Как мою — не приму, — ответил Амур. — Как рабыню моей матери — пожалуй. Я отдаю тебя ей. И остерегись покушаться на свою жизнь: я желаю, чтобы ты страдала, но не хочу твоей смерти — она была бы для тебя слишком легкой карой. Но если ты хочешь мне угодить, отомсти за меня твоим двум демонам-сестрам; не считайся ни с родственными чувствами, ни с жалостью; принеси их мне в жертву. Прощай, Психея: ожог, причиненный мне твоим светильником, не позволяет мне разговаривать с тобой дольше.
Тут скорбь нашей героини еще более возросла.
— Злополучный светильник! Проклятый светильник! — вскричала она. — Обжечь Амура — такого чувствительного, такого нежного бога, который не выносит боли!. Плачь, плачь, Психея! Плачь без передышки днем и ночью! Постарайся найти в горах или в долах травы, которые исцелили бы его и принеси их ему! Если бы он не поторопился проститься со мной, он увидел бы, в какую великую скорбь повергла меня его боль, и это доставило бы ему облегчение, но он улетел! Он улетел и не оставил мне надежды на новую встречу!
Тем временем Аврора пролила свой свет на невзгоды нашей красавицы, и наступивший день принес с собой много нового. Между прочим, о том, что случилось с Психеей, была извещена и Венера. И подумайте, какие бывают совпадения! По случаю сильной жары врачи предписали богине принимать ванны. Она окуналась на заре и затем снова ложилась. Купалась Венера обычно в этой самой реке, воды которой были весьма прохладны. Мне кажется, я уже говорил, что этим свойством отличался и сам речной бог. Некая болтливая гусыня, кое-что проведавшая (она притаилась в шпажнике, видела Психею и слышала упреки ее мужа), не преминула донести обо всем Венере, и та, не теряя времени, разослала во все концы людей с приказом привести ей, живую или мертвую, ее рабыню Психею.
Это едва не произошло. С той минуты, как супруг покинул ее, Психея надела, вернее набросила на себя прежнее платье — те мрачные одежды, предписанные, как вы помните, оракулом, с которыми она рассталась, выйдя замуж. В таком виде она решилась отправиться по свету, чтобы найти траву, исцеляющую ожоги, а потом разыскать мужа. Не прошла она и полумили, как заметила дымок, который вился между деревьями и среди скал. Это была рыбачья хижина, расположенная на склоне горы, по которому было трудненько карабкаться даже козам. Гора эта, поросшая дубами, столь же древними, как она сама, и усеянная скалами, являла взору зрелище грозное и вместе с тем прелестное. Прихоть природы выдолбила некоторые из этих скал, находившихся неподалеку друг от друга, и пробуравила каналы между ними, а человеческое искусство завершило этот труд, сделав это место обиталищем доброго старца и двух юных пастушек. Как ни боязлива была Психея в начале своего пути, как ни страшилась она всякой встречи, ей все же необходимо было узнать, в какой стране она находится и не могут ли ей дать здесь указаний относительно лекарства или хотя бы корешка или травки против ожога. Она направила поэтому свои шаги в ту сторону, где заметила дымок, но, как ни напрягала свое зрение, нигде не обнаружила жилья, кроме названного. А к этому месту вела лишь тропинка, густо обсаженная колючками. Отвести их в сторону не было никакой возможности, и Психея с каждым шагом замечала, что колючки все больше раздирают ей одежду, а иногда впиваются ей прямо в тело, хотя она сперва этого и не ощущала, ибо печаль заглушала в ней все другие чувства. В конце концов ее белье, ставшее влажным, утренний холодок, шипы и роса стали ее беспокоить. Она кое-как выбралась из чащи на небольшую лужайку, трава которой была столь же девственна, как и день, когда она родилась, и вышла на берег горного потока. То был поток и вместе с тем пропасть. Бесчисленное множество источников, водопадами низвергаясь в этот поток с вершины горы и катя затем свои воды между скалами, оглашали воздух журчанием, подобным тому, какое создают пороги Нила.
Психея, внезапно остановленная этой преградой и притом изнемогшая от боли и усталости, ибо она провела целую ночь без сна, прилегла под деревцами, пышно разросшимися на влажной почве. Это ее и спасло.
Мгновенье спустя в том же самом месте появились два клеврета ее ненавистницы. Овраг помешал им пройти дальше, и они с минуту постояли, осматривая его. Психея подвергалась великой опасности, так как один из них наступил ногой на ее платье, но думая, что красавица столь же далеко от них, сколь на самом деле она была близко, он сказал своему спутнику:
— Мы напрасно ищем ее здесь: в таких местах ютятся только птицы. Наши сотоварищи окажутся счастливее нас. Мне жаль девушку, которую мы ищем, ибо госпожа наша не та, за кого ее принимают: посмотреть на нее — так подумаешь, что она сама нежность, но я бы назвал ее самой мстительной и жестокой женщиной, какую только можно встретить. Уверяют, что Психея оспаривает у нее первенство в красоте; этого достаточно, чтобы привести Венеру в бешенство, чтобы превратить ее в львицу, у которой похитили детенышей; ее соперница хорошо сделает, если поостережется попасть ей в лапы.
Психея отчетливо расслышала эти слова и возблагодарила случай, который, повергнув ее в смертельный страх, дал вместе с тем и совет, которым не следовало пренебрегать. К счастью для нее, эти люди почти сразу же ушли.
Не успела она немного успокоиться, как на другой стороне оврага новое зрелище вызвало у нее новое удивление. Ей предстала олицетворенная старость — старец, несущий за спиной рыбацкие сети и в рыбацком наряде; волосы его ниспадали на плечи, а борода достигала пояса. Он был очень красив и бел, как лилия, хотя и не столь свеж. Чело его было изборождено морщинами, самая юная из которых была едва ли не сверстницей всемирного потопа. Поэтому Психея приняла его за Девкалиона[51] и, опустившись на колени, сказала:
— Отец рода человеческого, защити меня от врагов, которые меня ищут!
Старец ничего не ответил: сила ее чар лишила его речи. Он уронил свои сети на землю, завороженный так, как это могло бы с ним быть в юные годы, и забыл об опасности, которая ему грозила, если бы он попался на глаза ненавистникам Психеи, после того как переправит ее на другой берег. Мне так и кажется, что я вижу одного из троянских старцев, которые при виде Елены готовятся к войне. Он не страшился смерти — ему гораздо важнее было спасти существо, столь несчастное, как наша героиня. Настоятельная потребность в его помощи заставила его отложить до более подходящего случая восклицания, обычные при таких обстоятельствах. Он перешел на другую сторону оврага, где находилась Психея, и приветствовал ее с изяществом и почтительностью человека, способного на нечто лучшее, чем обманывать рыб.
