Эта программа-минимум, как нам представляется, выполнена в данной работе, которая являет собой итог почти двух десятилетий научных исследований. Она посвящена решению задачи построения единой общепсихологической концепции смысла, его природы, форм существования и механизмов функционирования в структуре деятельности, сознания, личности, межличностной коммуникации и в предметно воплощенных формах. В ней мы постарались наполнить конкретным психологическим содержанием мысль А.Н.Леонтьева (1983 а) о том, что проблема личности образует особое психологическое измерение, иное, чем то измерение, в котором идет изучение психических процессов, а также мысль В.Франкла (Frankl, 1979) о смысловом измерении человека, надстраивающемся над биологическим и психологическим измерениями.

Завершая это введение словами благодарности, нельзя не перейти от академического «мы» к осознанному и «участному» (М.М.Бахтин) «я».

Я посвящаю эту книгу моему деду, Алексею Николаевичу Леонтьеву. Было бы неточным сказать «его памяти», потому что его присутствие – и прежде всего в этой работе – памятью отнюдь не ограничивается. Научная работа всегда в каком-то смысле преодолевает время – мы можем вести весьма содержательный диалог с Декартом и Спинозой, Гиппократом и Аристотелем. Я отчетливо ощущаю присутствие Алексея Николаевича в одном со мной «научном времени» и надеюсь, что моя книга внесет свой вклад в его долголетие в этом временном измерении. Он был и остается для меня образцом научной добросовестности и преданности науке.

Я всегда был жадным до знаний и старательным учеником, я учился у многих, и нелегко перечислить всех, кто повлиял на мое профессиональное становление – не только тех, с кем я общался лично, но и тех, с которыми я не встретился и не встречусь никогда. В числе последних Л.С.Выготский, М.М.Бахтин, А.Адлер, Г.Олпорт, Р.Мэй, М.К.Мамардашвили и другие Учителя. Из числа же тех, у кого я учился в традиционном смысле этого слова, хотелось бы, не принижая ничей вклад, отдельно поблагодарить двоих, влияние которых на мою работу (и не только работу) еще со студенческих лет переоценить невозможно. Александр Григорьевич Асмолов во многом способствовал возникновению и укреплению моего первого интереса к психологии личности и к проблеме смысла, постоянно давал методологические ориентиры и помогал мне решать задачу на смысл того, что я делаю. Елена Юрьевна Артемьева учила, что кроме концепции, должна быть еще позиция, она ненавязчиво способствовала стиранию граней между научными изысканиями и пониманием жизни вообще, формированию у меня методического мышления.

У любого исследователя есть свой ближний референтный круг – люди, работающие рядом в проблемном поле, профессиональное взаимодействие с которыми особенно продуктивно. Полный список тех, кто своими исследованиями особенно сильно помог мне продвинуться в моих, был бы очень длинным. Я благодарен очень многим, а в особенности Б.С.Братусю, Ф.Е.Василюку, В.П.Зинченко, В.А.Иванникову, А.М.Лобку, Е.В.Эйдману. Общую композицию этой книги помогли выстроить теоретические идеи моего друга и коллеги Л.Я.Дорфмана. Я благодарен также всем тем друзьям и коллегам, которые морально поддерживали и поддерживают меня в моем прокладывании новых маршрутов на плохо изученной территории.

Отдельная благодарность – моим ученикам, студентам и аспирантам. Не только потому, что чтобы что-то понять, надо это кому-то объяснить. Без их участия мне не удалось бы в одиночку вывести многие из теоретических идей на уровень эмпирической проверки и практического приложения. Я особенно благодарен тем из них, чей вклад также есть в этой книге: Ю.А.Васильевой, М.В.Снетковой, В.Н.Бузину, Н.В.Пилипко, М.В.Калашникову, О.Э.Калашниковой, А.П.Попогребскому, М.А.Филатовой.

Наконец, еще одна благодарность – моим близким, у которых эта работа на протяжении долгого времени отнимала изрядную часть меня, и которые относились к этому настолько стоически, насколько это было возможно.

В большинстве общих толковых, философских и лингвистических словарей смысл определяется как синоним значения. Это относится не только к русскому слову «смысл», но и к его немецкому аналогу «Sinn». В английском языке ситуация сложнее: хотя в языке существует этимологически близкое понятие «sense» (смысл), используемое, в частности, в расхожих словосочетаниях «common sense» (здравый смысл), «to make sense» (иметь смысл), тем не менее в абсолютном большинстве случаев в научном дискурсе, равно как и в обыденном языке, русские понятия «значение» и «смысл» переводятся одним и тем же словом «meaning». Французское «sens», напротив, распространено гораздо шире, чем сугубо академический термин «signification» (значение).

Этимология этого понятия также не совпадает в разных языках. Русское «смысл» означает «с мыслью». Немецкое «Sinn», как указывает М.Босс, ведет свое происхождение от древненемецкого литературного глагола «sinnan», означавшего «быть на пути к цели» (Boss, 1988, р. 115). В связи с этим Э.Крэйг замечает, что связь с интенциональной направленностью, присутствующая в слове «Sinn», теряется при переводе его на английский как «meaning», и перевод его словом «sense» был бы адекватнее (Craig, 1988, р. 95–96). С другой стороны, Дж. Ричлак со ссылкой на словари утверждает, что и слово «meaning» происходит от англосаксонских корней с семантикой «желать» и «намереваться» и является, соответственно, понятием целевой природы, обозначающим соотносительную связь между несколькими конструктами, которые он называет полюсами смысла (Rychlak, 1981, р. 7).

Исторически изначальным проблемным контекстом, в котором понятие смысла возникло как научное понятие, не совпадающее с понятием значения, было изучение понимания текстов, а первой теоретической парадигмой – герменевтика. Задача разграничения герменевики с философией, с одной стороны, и языкознанием, с другой, очень сложна и выходит далеко за рамки данной работы; как констатировал В.Г.Кузнецов, герменевтика, гуманитарные науки и философия «развиваются в едином историко-культурном контексте, зависят друг от друга, оказывают влияние друг на друга» (1991 а, с. 4). Герменевтика возникла как учение о толковании скрытых смыслов Священного писания, став постепенно учением о понимании скрытых смыслов в более широком контексте и слившись в начале нашего столетия с философской мыслью в работах таких ее представителей как В.Дильтей, Х.-Г.Гадамер и др. Поэтому, относя те или иные воззрения на проблему смысла к герменевтической традиции, мы будем пользоваться лишь чисто историческими критериями.

Пожалуй, первое значимое в нашем контексте понимание смысла мы обнаруживаем у Матиаса Флациуса Иллирийского (XVI век). Флациус предлагает разрешение одной из ведущих герменевтических дилемм, – имеет ли слово один смысл или много, – введя различение значения и смысла: слово, выражение, текст имеют одно значение, но различные контексты могут задавать различные его смыслы. Вне контекста слово смысла не имеет; в каждом конкретном контексте смысл однозначен. Таким образом, проблема смысла сводится к проблеме контекста (Кузнецов, 1991 а, с. 25). «Герменевт, работая с различными контекстами, должен вскрывать в них единственное божественное значение и истолковывать его смысловые оттенки, внесенные в библейские тексты их авторами. Такого типа интерпретации учитывают субъективные особенности авторской позиции. Задача герменевта заключается в выявлении цели и замысла автора» (там же, с. 26). Понятие контекста, введенное Флациусом в концептуальный аппарат герменевтики, позволило, пожалуй, впервые разделить понятия значения и смысла как несинонимичные.