Незаметно пробежали несколько часов, проведённых у Гордеевых. Я мог ехать прямо в институт, чтобы покончить с нелепым предположением Кручинина, будто злополучная книга могла принадлежать Вадиму. Откровенно говоря, я не представлял себе, что это может дать следствию, даже если книга ему действительно принадлежала бы. Ведь скоро две недели, как он сидит в предварительном заключении и, конечно, никакого отношения к покушению на Кручинина иметь не может. А впрочем… Не будет ли это значить, что покушавшийся на убийство Кручинина до ареста Гордеева имел с ним сношения? Не будет ли это значить, что сообщник, имя которого так упорно скрывает Вадим, гуляет на свободе, наблюдает за следствием и даже старается отделаться от того, чья работа ему наиболее опасна? К сожалению, это могло быть именно так.

Как я узнал от Нины, Вадим любил читать и пользовался двумя библиотеками: институтской, где он брал новые технические журналы и специальную литературу, когда она была ему нужна для работы, и в Доме инженера, где получал художественную литературу. Поэтому я начал именно оттуда. Библиотекарша мне тотчас же сказала, что собрание сочинений Джозефа Конрада, действительно, было не так давно куплено библиотекой.

Но издание было совсем другого формата и содержание страниц 137–138 не сходилось с нашим. Другого издания Конрада в библиотеке нет и не было.

Я вздохнул с облегчением. Теперь я был почти уверен в том, что злосчастный пыж не был сделан человеком, приходившим в соприкосновение с Гордеевым, или хотя бы из книжки, сознательно данной ему Гордеевым. Я был заранее уверен и в том, что в институтской библиотеке никакого Конрада никогда не было и нет.

С лёгким сердцем я помчался в институт и, само собой разумеется, никакого Конрада в каталогах не нашёл. Я для вида изобразил на лице огорчение и вернул библиотекарше картотеку.

— Вы не нашли то, что вам нужно? — спросила она.

— Увы.

— Чем же вам помочь? — сказала любезная старушка. — А, простите, что вы искали?

— Джозефа Конрада, — сказал я совершенно машинально.

— Ах, беллетристика, — несколько разочарованно воскликнула она. — Так я посоветую вам обратиться в библиотеку нашего месткома. У них кое-что есть.

В этом «кое-что» звучала нотка не слишком обнадёживающего презрения.

Мне оставалось только поблагодарить и отправиться в другую комнату, хотя я и был убеждён, что делаю это напрасно.

— Конрад? — спросила меня уже совершенно иным тоном юная библиотекарша месткома. — У Конрада много вещей. Говорите, что вам нужно?

— «Прыжок за борт».

Девица сделала глубокомысленное лицо, затем исчезла и через несколько минут решительно заявила:

— Книга утрачена.

— Что значит утрачена? — спросил я.

— Это значит, что она не возвращена абонентом и вычеркнута из инвентаря. В общем вам это всё равно. Книги нет. Берите что-нибудь другое.

Девица говорила величественно-презрительно. По её мнению, вопрос был исчерпан. Пришлось предъявить своё удостоверение, потребовать сообщить мне имя абонента, не вернувшего книгу. Этим абонентом оказался… инженер Гордеев.

— Инвентарный номер «3561»? — спросил я с последней искрой надежды.

— Да.

На следующий день мы с Кручининым не виделись. Открытие того, что книга действительно принадлежала Гордееву, очень огорчило Нила. Он никого не принимал. Даже меня. Только через день я, наконец, попал к нему и застал его в самом мрачном настроении. На столиках, креслах, возле постели валялись развёрнутые книги самого различного жанра и содержания. Это значило, что Кручинин хватается за всё в поисках успокоения и, не находит его. Он встретил меня не очень ласково:

— Где ты пропадал?

— Сидел дома.

— Почему ты не пришёл вчера?

— Ты же сам сказал по телефону, что мне лучше не приезжать.

— Я тебе это действительно сказал? — Он пожал плечами, но я-то отлично знал, что это — игра. Ему попросту совестно за вчерашнее поведение; он делает вид, будто действительно машинально сказал.

— Хочешь халвы? — неожиданно спросил Кручинин.

— Никогда не отказываюсь.

— Так поедем к Фаншетте.

Я беспрекословно отправился в переднюю. Скажи я, что не еду, он поехал бы один.

Через двадцать минут мы стояли перед дверью с медной дощечкой «Ляндрес» и тщетно нажимали кнопку звонка. По-видимому, Фаншетты не было дома. Нам оставалось только уйти. Мы были уже на середине марша, спускающегося к следующему этажу, когда дверь, наконец, приотворилась на длину цепочки и послышался знакомый голос Фаншетты:

— Кто там?

Через пять минут мы сидели в той же комнате, которую я дважды видел.

— Слышу звонок за звонком. Чувствую, кто-то свой, и ничего не могу сделать… сижу в ванне, — щебетала Фаншетта. — Теперь я должна вас покинуть, чтобы привести и себя в порядок. Не могу же я оставаться в таком виде. — С этими словами она кокетливо приподняла полу лёгкого халатика.

Мы остались одни. По-видимому, это как нельзя больше устраивало Кручинина. Не теряя времени, он принялся за детальный осмотр комнаты. Я знал: Нил отлично помнит всё, что видел здесь в первый раз. Теперь его глаз тщательно регистрирует изменения, происшедшие с того времени. Тут же с неуяснимой для меня быстротой в его мозгу происходит аналитическая работа: исследование возможных причин происшедших изменений, немедленное отбрасывание в бездну, незапоминание всего неинтересного и твёрдая фиксация каждой мелочи, могущей дать малейший повод для предположений, идущих к делу.

Хозяйка, подобно каждой женщине, уделит туалету достаточно много времени. Кручинин мог не спешить. Он действовал методически, дюйм за дюймом продвигаясь вдоль стен, оглядывая каждую безделушку, поднимая некоторые из них, как бы примеряя, так ли им следует стоять. Около маленького столика, на котором стояла хрустальная мухоловка старинного фасона, явно антикварного происхождения, он несколько мгновений задержался, поманил меня и молча указал на этот смешной старомодный прибор. Я видел, как мечутся под хрустальным колпаком мухи, как те из них, что не нашли выхода вниз, к приманке, завлекшей их в западню, бьются в воде, уже поглотившей изрядное количество жертв. Но, честное слово, я решительно не понимал, какое отношение всё это может иметь ко мне.

Раздосадованный моей непонятливостью, Кручинин тихонько сказал:

— Спрячь эту приманку. Она мне понадобится.

Только тут я заметил, что вместо обычного сахара под мухоловкой лежит кусочек халвы. Я быстро выполнил приказание, продолжая, однако, не понимать, какой интерес для нашего дела может представлять мушиная приманка.

Между тем Кручинин так же методически продолжал осмотр. В комнате и во всей квартире царила мёртвая тишина. Просто трудно было представить, что женщина может производить так мало шума.

Кручинин закончил осмотр и остановился над роялем, вглядываясь в чёрное зеркало его полированной крышки. Его лицо отразило мучительное напряжение мысли. Происходило то, что редко случается с Кручининым, — так редко, что наперечёт мог бы вспомнить такие случаи, — он торопился найти какое-то решение и не находил его. Его взгляд ещё раз обежал комнату, задержался на… пудренице Фаншетты. Кручинин схватил её и, слегка тряхнув пушок над крышкой рояля, подул на образовавшийся тонкий слой белой пыли. На чёрном фоне рояля остался характерный рисунок капиллярных линий. Их пересекал резкий шрам в виде полумесяца.

Кручинин выпрямился и, потирая руки, подошёл к раскрытой клавиатуре. Он, видимо, собирался что-то сыграть, но рука его повисла в воздухе, и два пальца, приготовившиеся что-то схватить, жадно протянулись к клавиатуре. Его лицо, вся фигура, каждый палец высоко взлетевшей руки — всё отражало торжество. Указательный и большой пальцы были крепко сжаты, хотя, как мне казалось, в них решительно ничего не было. Лишь подбежав вплотную к Кручинину и приглядевшись, я различил то, что он держал с таким торжеством, словно это был славный трофей трудной битвы: короткий волос. Я вынул из кармана лупу и пригляделся.