Хусни часто рассказывал ей о прелестных соблазнительницах, но это не возбуждало в Хикмат неприятного чувства; наоборот, такие разговоры нравились ей, разжигали ее любопытство. Что же произошло сейчас?

Хикмат нервничала, злилась. И все потому, что Хусни не обращает на нее внимания! Он привел ее сюда на концерт, чтобы бросить среди говорливой бурлящей толпы!.. У нее нет больше сил слушать эту болтовню.

Рассерженная Хикмат, отвернувшись от Хусни, все же исподтишка бросала на него взгляды, пока он, наконец, заметил ее. Извинившись перед дамами, он подошел к Хикмат. Ей сразу стало спокойно и радостно; она горячо пожала ему руку.

— Больше я сегодня не играю. Может быть, пойдем домой?

— Как тебе угодно.

Они покинули концерт. С трамвая сошли на улице, ведущей к их дому на окраине города, за которой начиналась пустыня. Стояла ясная лунная ночь. Вокруг тишина. Они наслаждались звездным небом, молчанием пустыни, покоем ночи…

Идя рядом с Хусни, Хикмат испытывала странное, необычное чувство. Она часто ходила вместе с ним в кино, в театр, в магазины. И всегда чувствовала себя свободно, словно сестра в присутствии младшего брата, хотя они были почти ровесники.

Хикмат предпочитала ходить с Хусни, а не с мужем, который стеснял ее и часто раздражал. Когда она замедляла шаг, пересекая площадь, или не спеша входила в трамвай, муж бросал на нее уничтожающий взгляд, который пугал ее. Она вздрагивала, и сердце ее замирало от страха. После таких прогулок она возвращалась домой в негодовании, говоря себе: «Неужели он думает, что все такие великаны, как он сам, и могут единым махом пересечь улицу?».

Хусни же, сопровождая ее, был вежлив и терпелив, даже помогал ей выбирать шляпы, когда она не могла решить, какая из них красивее.

— Хусни, эта хороша?

— Очень. Голубой цвет прекрасен, он идет тебе.

Она мечтательно смотрела на него и, примеряя шляпу, заливалась румянцем. Затем бросала шляпу на прилавок, минуту раздумывала и надевала другую.

— Эта как будто лучше.

— Ты права.

И она примеряла следующую шляпку.

— Но эта больше подходит к моему серому костюму.

— Значит, бери ее.

И Хикмат, тщательно осмотрев шляпу, наконец, покупала ее. Хусни все время с улыбкой наблюдал за ней.

Дома Хикмат снова примеряла шляпу.

— Хусни, а шляпа все-таки неважная, — говорила она, несколько смущаясь.

Хусни знал, что она всю дорогу думала об этой шляпе.

— Правда? Тогда я схожу и обменяю ее.

— Нет, я пойду с тобой после обеда. Хорошо? — Он с трудом сдерживал свою радость.

Хусни всегда и во всем слушался ее, и поэтому Хикмат любила, когда, он всюду сопровождал ее.

Она относилась к нему, как к брату, но сегодня, когда они возвращались с концерта домой, все было по-другому. Она пугалась его взглядов и впервые почувствовала его силу, его власть над собой…

Они шли во мраке ночи, на краю пустыни. Впервые в жизни она смотрела на него, как на мужчину, и почти угадывала его чувства. Она сегодня поняла, что рядом с ней не брат мужа, а настоящий мужчина. При этой мысли Хикмат вздрогнула и ускорила шаг…

Они подошли к дому, так и не сказав друг другу ни слова.

После этого вечера Хикмат не могла оставаться с Хусни наедине, читать и беседовать с ним с прежней непринужденностью. Теперь, когда муж заставал их вдвоем, она краснела от смущения, волновалась. Что это означало? Хикмат казалось, что она ведет себя недостойно, совершает грех, преступление, которому нет прощения. Когда она слышала, как муж открывает дверь, у нее возникало желание украдкой уйти на кухню, чтобы муж не видел ее сидящей рядом с Хусни. Хотя муж ничего не замечал, она читала в его взоре упрек и негодование. Ей казалось, что она разрушает семейный очаг.

Хикмат просыпалась рано, и первым, кого она встречала, был Хусни, расхаживающий по залу с книгой в руках. Он всегда встречал ее радушно, как брат сестру, и, отрываясь от книги, тепло приветствовал ее. Лицо его озарялось улыбкой и взор вспыхивал. Но до сих пор все это было выражением нежности брата и сестры. Сейчас же она сознавала, что и улыбка и страстные взгляды означают совершенно иное. Блестящие глаза, дрожащие губы, конвульсивно подергивающееся лицо — все это имело новый смысл, который она хорошо понимала. Но все же она старалась уверить себя, что это ей только кажется, и делала вид, будто ничего не замечает.

Хикмат сознавала, что юноша здесь только пришелец, который должен удалиться от их семейного очага, мирно покинуть их дом. Ему следует оставить ее с мужем — блестящим адвокатом, за которым она замужем вот уже пять лет. Она самая счастливая женщина — ведь ее муж интересный, мужественный, богатый человек. Чего ей еще желать?

А этот молодой пришелец только мучает ее. Он имеет над ней власть, большую, чем власть мужа. Она не может противиться его взору, который проникает в самое сердце. Его блуждающие взгляды, которые словно ищут что-то в глубине ее души, пронзают ее. Только он знает, что с ней происходит, только он проникает в ее душу и читает ее мысли, знает ее тайну — тайну женщины. Она уверена, что этот юноша, который так внезапно стал мужчиной, понимает, что приходит ей на ум, о чем говорит ее сердце, в то время как сам все скрывает и молчит. Нет… Она непременно должна отдалить его от себя, заставить уехать отсюда, дать понять, что его ждет далекий, трудный, сложный путь…

Этот прекрасный юноша теперь стоит над ней в ожидании. Однако она не та женщина, которую можно мучить… Нет, нет… Его пытливые взгляды что-то ищут в ее душе. Его голос перекликается с ее голосом. Его дрожащие губы жаждут ее губ. Он весь пылает. При этой мысли ее хрупкое тело вздрагивает. Нет, она непременно должна отдалить его от себя… Пусть он молча думает о ней, бледнеет, мечтая о ней, читает ей, играет для нее на скрипке, но она не откликнется ни на что.

Хусни вернулся из университета в семь часов вечера и вышел на балкон почитать книгу. Хикмат сидела в своей комнате и вязала. Увидев на балконе Хусни, она решила не окликать его и с этого дня не быть с ним наедине. Если она и будет куда-нибудь выходить с Хусни, то в сопровождении мужа!

Но уже через несколько минут Хикмат стало грустно. Она положила вязание и взглянула на Хусни. Он был погружен в чтение. Она молча принялась за работу, чувствуя, как учащенно бьется ее сердце и пульсирует кровь. Хикмат снова бросила взгляд в сторону Хусни, но он не шевельнулся, не поднял головы, не посмотрел на нее, не ответил на взгляд. Она начала злиться.

Хикмат неоднократно переставала вязать… Почему вот уже месяц, как Хусни разговаривает с ней грубо, резко, он, такой ласковый и нежный? Почему Хусни избегает встреч с ней и охладел к беседам, он, такой интересный рассказчик? Почему Хусни приходит так поздно, пропадая где-то целый день, а ведь он любил бывать дома? Почему теперь при встречах с ней не прерывается его дыхание, не блестят глаза? Почему? Что с ним происходит? Что случилось?..

Хусни время от времени отрывался от книги и поглядывал на расстилающуюся вдали пустыню и снова углублялся в чтение. Хикмат склонила голову и задумалась. Ей стало невмоготу оставаться в комнате. Скрытая, неумолимая сила толкала ее к Хусни. Хикмат поднялась и направилась к нему.

— Опять «Поль и Виргиния»?[29]

Он поднял голову от книги, как будто этот голос разбудил его.

— А ты что любишь читать? Эдгара Уоллеса?

— Конечно, нет.

Она уже привыкла к его сарказму по отношению к детективной литературе.

— Разве тебе не надоела эта книга?

— Нет, она мне очень нравится.

У Хикмат неожиданно защемило сердце, она побледнела и перевела разговор на другую тему.

Они провели в оживленной беседе целый час. Наступило время ужина. Хикмат решила поужинать вместе с ним на балконе; к ним присоединились и служанки, которые затем отправились спать. Они снова остались одни…