Легионер достал еще одну купюру и, положив в нагрудный карман африканца, взамен забрал у него мобильный телефон и слушал дальше сбивчивую речь:

– Когда повстанцы развлекались и избивали нас, один громила объявил своим собратьям, что нашел здесь девушку какого-то магната. В тот момент я подумал, что это была та самая, которая значится в розыске. Они тоже искали ее, – шмыгнул носом собеседник. – Ну, думаю, плакали мои денежки за находку.

– Дальше…

– А дальше, после того как вы нас освободили, мне оказали медицинскую помощь, и я отправился походить, поглядеть. Может, думаю, найду ее, – продолжал свой рассказ африканский офицер.

Дальнейший разговор уже не имел смысла.

– Значит так, парень, – тихо, но внушительно сказал, наклоняясь с высоты своего роста, миротворец. – Тебе объяснить?

– Что? – растерялся перебинтованный африканец.

– Я вижу, до тебя тяжело доходит. Видимо, голова дала трещину. Ты смотри, нужно беречь ее. Объясняю: никакой девушки ты не видел, и вообще забудь о нашем разговоре. Ясно?

Африканец, осклабившись, тревожно глянул в лицо белому верзиле и понял, что вступать в пререкания ему не следует.

– Тебе ясно?

– Да-да, я все понял.

– Больше я тебя не задерживаю.

Над горным хребтом уже забрезжил рассвет, освещая первыми несмелыми лучами восходящего солнца огромную виллу, расположенную на ровном каменистом плато между двумя холмами. Вилла представляла собой скорее некое подобие современного фортификационного сооружения: защищенная с трех сторон отвесными склонами, она имела вид орлиного гнезда. С фронтальной стороны, обращенной на юг, вилла защищалась высокой монолитной стеной из крепкого горного камня, тускло отражавшего свет своей матово-серой поверхностью. В центре этой цитадели размещались три огромных постройки, посередине которых, во внутреннем дворике, находился искусственный бассейн.

Это была вилла Бориса Сытина, известного на всю Нигерию контрабандиста и торговца оружием. Хозяин виллы, в прошлом один из крупных начальников в Рособоронэкспорте, был уволен с должности и лишен воинского звания из-за скандала по поводу запрещенных поставок вооружений в горячие точки. Однако он не потерял главного – своего баснословного богатства и деловой хватки. Ему было безразлично, кто и кого будет убивать из его оружия – главное, чтобы за него платили деньги. А в стране вроде Нигерии, где война не прекращается уже полвека, рынок «черного» сбыта был настолько привлекателен, а обилие финансов настолько заманчивым, что Сытин мигом столковался с местными преступными организациями. А когда он полностью освоился, то начал делать предложения о поставках оружия и правительственным войскам. Сытин не прочь был сбагрить сотню-другую «АК-47» даже самому дьяволу, если бы тот был платежеспособен. Деньги, как известно, не пахнут.

В комнате у Сытина всю ночь горел свет. Потрясенный неожиданным ударом судьбы, он, не сомкнув глаз, просидел за столом до утра. Борис, хоть и занимался мерзким делом, но все-таки был любящим отцом, и дочь для него являлась куда дороже, чем все остальное. Ее мать погибла еще при родах, и отец буквально с пеленок пестовал свою любимую дочурку, потакая всем ее прихотям и желаниям. Именно по ее капризу отцом был приобретен огромный алмаз стоимостью в пятнадцать миллионов долларов.

Рядом с Сытиным на столе лежал мобильный телефон и открытый альбом с фотографиями. Здесь же стояли полная пепельница окурков, стакан с недопитой водкой и опустошенные бутылки. Неожиданный побег дочери и исчезновение алмаза напрочь выбили контрабандиста из обычной колеи. Он был пьян, нервно курил сигары одну за другой и разговаривал сам с собой, перебирая старые фотографии дочери:

– Совсем еще ребенок! Такие маленькие ручонки! – словно в дурмане повторял он.

Он смотрел на фото, где он был еще молодым офицером Советской армии, со своей маленькой дочуркой на руках.

– Сколько ей тогда было? А какие у нее большие глаза… – От количества выпитого его слова приобретали какую-то особую сентиментальность, отчего у любого случайного слушателя поневоле накатились бы слезы.

Даже зная его сумасшедший нрав и бесчеловечность, нельзя было обвинить его в жестокосердии по отношению к своему единственному и оттого горячо любимому чаду.

Подпирая рукой отяжелевшую от выпитого голову, растроганный отец бормотал:

– Доченька, ну зачем же ты так? За что? Я ведь любил тебя больше жизни, родная ты моя… – и по его щекам катились крупные слезы.

Он всматривался в каждую деталь на снимках, погружаясь в воспоминания, и при этом, размахивая рукой с дорогой сигарой, с ностальгическим чувством комментировал:

– Вот это, когда она подросла, и мы гуляли вместе по городу! А на этой фотографии нас снимали на фоне «Росвооружения»!

Он достал из альбома фотографию и, держа обеими руками перед собой, смотрел на дочь и объяснялся ей, как будто она сидела перед ним:

– Я ведь все это время для тебя старался, хотел обеспечить твое будущее… Я хотел только, чтоб тебе было хорошо! А у меня уже давно все есть, мне ничего не надо…

Удар кулаком по столу акцентировал монолог.

– Я бы всю эту вонючую страну давным-давно купил! – его глаза начали наливаться нетрезвой яростью. – Если бы нашел, кому перепродать подороже! – Выговорившись, он отложил фотографию и одним махом опустошил стакан. Затем, вспомнив о чем-то, набрал знакомый номер.

Делал он это уже тринадцатый раз за ночь, периодически звоня и уточняя, как продвигаются поиски, несмотря на позднее время. Пересматривая ее детские рисунки, которые вместе с фотографиями были в альбоме, он продолжал изводить себя:

– Оранжевое солнце… Синее море, кораблик! Ведь все это у тебя есть! Было?!

Чувство обиды от того, что дочь сбежала, и воспоминания разрывали ему душу. Теперь Борис был уже в том состоянии, когда люди ничего не стесняются. Он рыдал, не сдерживая всхлипов и болезненных стонов.

– Здесь я в камуфляже, а она – уже красивая, молодая и привлекательная девушка! В африканской саванне!

Сытин докурил сигару и, затушив окурок прямо об стол, потянулся к стакану. На этот раз от запаха водки его чуть не стошнило, но он все же осушил содержимое. Посмотрев на часы и прищурив глаза, он расплывающимся взглядом попытался определить – который час. В его глазах стрелки настенных часов раздваивались. С трудом сфокусировав зрение, он удивленно пробормотал:

– Черт возьми!? Восьмой час?

Вокруг была тишина.

– Уже утро… Я просидел всю ночь! – удивленно, заплетающимся языком произнес он, видя перед собой несколько пустых бутылок.

По коридору приблизился звук шагов. Секунда тишины сменилась стуком в дверь.

– Сэр, к вам пришли! – пропуская гостя в апартаменты владельца, доложил о появлении Краевского слуга.

– Ну как там, что слышно в этой чертовой стране? – спросил хозяин у стоявшего на пороге гостя и, не дожидаясь ответа, с недовольным видом продолжил: – Заходи, раз пришел. Чего стоишь?

Компаньон вошел в комнату и, оценив обстановку, присвистнул. Оказавшись в тяжелом сигарном дыму, он демонстративно зажал пальцами нос. Быстро подойдя к окну и одним движением руки отодвинув штору, открыл балкон. У него было хорошее настроение, и он с улыбкой на лице начал деловой разговор:

– Тебе нужен свежий воздух, дружище!

Хозяин молчал и, опустив голову, рассматривал какие-то надписи на обратной стороне фотографии. Блондин ходил по комнате, пытаясь привлечь внимание Сытина, но тот не желал реагировать. Тогда он хлопнул несколько раз в ладоши и раздельно произнес:

– А у меня хорошие новости!

Изображая из себя фокусника, Краевский незаметно достал и протянул хозяину принтерные распечатки котировок международных нефтетрейдеров. Но хозяин виллы посмотрел на него пустым взглядом и, отвернувшись, все в том же духе, громко посапывая, занимался своими делами.

– В связи с конфликтом в стране и взрывом нефтепровода… – несмотря на безмолвного, убитого горем собеседника, начал говорить Краевский, – цены, естественно, выросли до заоблачных высот. А так как каждый четвертый баррель нефти в ЕС поступал из Нигерии, и новые поставки поставлены под угрозу, то…