Миссис Арлингтон не шла у профессора из головы. Несколько раз, украдкой посматривая через стол, он ловил на себе насмешливый взгляд Мальвины. Видно, его попутал какой-то проказливый бес. Тысячи лет Мальвина, насколько известно, вела примерную и безупречную жизнь, усмирив в себе и оставив в прошлом роковую страсть менять людей. Надо же было додуматься воскресить ее! И королевы Гарбундии нет рядом, некому даже приструнить Мальвину. Пока профессор чистил грушу, у него возникло отчетливое ощущение, что его превращают в морскую свинку, – ему показалось, что ноги стали заметно короче. Впечатление было настолько ярким, что профессор невольно вскочил и бросился осматривать себя в зеркале над буфетом. Но даже отражение его не успокоило. Может, виновато зеркало – старинное, в раме сплошь из позолоченных шариков, – в котором профессор будто бы увидел, как у него растет нос. Мальвина выразила надежду, что профессора не поразил внезапный недуг, и спросила, может ли что-нибудь сделать для него. В ответ он взмолился: пусть она даже не думает об этом.

Профессор научил Мальвину играть в криббедж, и обычно по вечерам они играли партию-другую. Но в тот вечер профессор был не в настроении и Мальвине пришлось довольствоваться чтением. Особенно любила она древние летописи. У профессора их накопилась целая полка, в том числе оригиналы на французском. Притворившись, будто и он читает, профессор вдруг услышал, как Мальвина жизнерадостно расхохоталась, подошел и заглянул ей через плечо. Это была история о том, как она обошлась с хозяином оловянных рудников – престарелым джентльменом, любителем ложиться рано, – превратила его в соловья. Профессору подумалось, что до случая с миссис Арлингтон упоминание давнего инцидента заставило бы Мальвину застыдиться и раскаяться, а теперь она, похоже, веселилась.

– Дурацкий фокус, – с жаром выпалил профессор. – Никто не имеет права так поступать с людьми. Создавать путаницу, в которой они не могут разобраться. Ровным счетом никакого права.

Мальвина подняла глаза и вздохнула.

– Ради собственного удовольствия или из мести – да, – ответила она кротким тоном, в котором слышались угрызения совести. – Конечно, это неправильно. Зато можно превратить их ради собственного же блага – даже не превратить, изменить к лучшему.

– Маленькая лицемерка! – пробормотал профессор себе под нос. – Она вновь пристрастилась к давним фокусом, и только Господу известно, когда она теперь угомонится.

Остаток вечера профессор рылся в своей картотеке в поисках последних сведений о королеве Гарбундии.

Тем временем о происшествии в доме Арлингтонов узнала вся деревня. Видимо, близнецы не сумели сохранить тайну. Да и Джейн, которую рассчитали, рассказала миссис Малдун свою версию событий, случившихся в четверг вечером на кухне у Арлингтонов, и сама миссис Малдун, исполненная предчувствий, могла невольно обронить какой-нибудь намек.

Мэриголды узнали подробности, встретившись с Арлингтонами в воскресенье после утренней службы. Точнее, встретились они с мистером Арлингтоном и младшими детьми – к тому времени миссис Арлингтон с двумя старшими дочерьми уже успела посетить раннее богослужение, в семь. Миссис Мэриголд была обаятельной и миловидной дамочкой десятью годами моложе супруга. Кое-какой умишко у нее имелся, иначе она бы так ничего и не поняла. Подающему надежды политику Мэриголду следовало бы, конечно, выбрать супругу, способную помочь ему строить карьеру, но он влюбился в миссис Мэриголд, увидев ее по другую сторону монастырской стены в нескольких милях от Брюсселя. Мистер Арлингтон бывал в церкви не часто, но на этот раз решил, что он в долгу перед Творцом. В свою изменившуюся жену он по-прежнему был влюблен. Однако не слепо. Позднее ей могло понадобиться руководство. Но прежде следовало дать только что проросшим семенам пустить корни. Дела призывали Мэриголда в город воскресным вечером, часть пути до станции они с миссис Мэриголд проделали вместе. Возвращаясь через поля, она догнала близнецов Арлингтон. Потом, видимо, заглянула в коттедж и разговорилась с миссис Малдун о Джейн, которая, как слышно, искала новое место. Незадолго до заката доктор видел, как она поднималась по тропе, ведущей к Уоррену. В тот вечер Мальвина к ужину не явилась. А когда вернулась, казалась довольна собой.

Спустя несколько дней, а может, и неделю – точная дата забылась – член парламента Мэриголд заглянул к профессору. Они обсудили таможенную реформу, потом Мэриголд встал, лично убедился, что дверь плотно прикрыта, и заговорил:

– Вы знаете мою жену. Мы женаты уже шесть лет, и все это время нашу жизнь не омрачало ничто, кроме одной тучки. Конечно, умом она не блещет. То есть по крайней мере…

Профессор подскочил.

– Послушайте моего совета, оставьте ее в покое. – Эти слова вырвались у него убежденно и пылко.

Мэриголд вскинул голову.

– Именно этого и я желал бы всей душой. Во всем виноват я один.

– Если мы готовы признавать собственные ошибки, – заметил профессор, – для нас еще не все потеряно. Отправляйтесь прямиком домой, молодой человек, и скажите ей, что передумали. Объясните, что она дорога вам, несмотря на отсутствие блестящего ума. Скажите, что без него она даже лучше. Заставьте ее поверить, пока еще не поздно.

– Я пытался, – признался Мэриголд. – Но она говорит, что я опоздал. Что на нее низошел свет и теперь уже ничего не поделаешь.

Пришла очередь профессора уставиться на него. О воскресных встречах он понятия не имел и безосновательно надеялся, что происшествие в доме Арлингтонов останется тайной, известной лишь ему самому да близнецам. Поэтому он старался думать о чем угодно, только не о случившемся.

– Она вступила в Фабианское общество[5], – мрачно продолжал Мэриголд. – И ее определили работать в ясли. И в Общественно-политический союз женщин. Если пойдут слухи, к следующим выборам мне придется подыскивать себе другой округ. Вот так-то.

– Откуда вы про нее узнали? – спросил профессор.

– Ничего я про нее не знал, – отмахнулся Мэриголд. – Иначе не поехал бы в город. По-вашему, это правильно – поощрять… такие выходки?

– А кто ее поощряет? – возразил профессор. – Если бы некие глупцы не считали, что им позволено исправлять всех прочих, кроме себя, ничего подобного мы бы и не слыхивали! У Арлингтона была милая покладистая жена, а он, вместо того чтобы благодарить Бога да радоваться, извел ее придирками – мол, хозяйка из нее никудышная. Вот и получил настоящую хозяйку. В среду я встретил его, гляжу – а у него на лбу шишка размером с яйцо. Говорит, запнулся о коврик. Нет, не бывает так. Нельзя изменить в человеке лишь что-то одно, что тебе хочется, и этим ограничиться. Или уж оставьте его в покое, или меняйте на свой страх и риск, потому что каким он станет – неизвестно. На вашем месте благоразумный человек был бы только благодарен за жену, которая не сует нос в его дела и с которой незачем обсуждать мудреную политику. А вы, похоже, не уставали напоминать ей, как сглупили, выбрав жену без мозгов. Вот у нее и появились мозги, и она пустила их в ход. Так почему бы ей не вступить в Фабианское общество и Общественно-политический союз женщин? Это явное свидетельство независимости натуры. Лучшее, что вы можете предпринять, – самому вступить туда же. Чтобы работать бок о бок с женой.

– Прошу прощения, – Мэриголд поднялся, – я не знал, что вы на ее стороне.

– С чего вдруг? – рявкнул профессор. – Я вообще в чрезвычайно нелепом положении.

– Наверное, – нерешительно начал Мэриголд, взявшись за дверную ручку, – все попытки увидеться с ней самому бесполезны?

– Кажется, ей нравится бывать у Крестных камней на закате, – сообщил профессор. – Выбор за вами, но я бы на вашем месте как следует подумал.

– Мне бы хотелось узнать, – продолжал Мэриголд, – если я лично попрошу ее об одолжении, не согласится ли она вновь встретиться с Эдит и убедить ее, что это была просто шутка?