— Да неловко как-то, — отвечает он и предлагает мне это сделать.
— Ты, Афоня, старший в чине, ты и доложи, — урезониваю его.
Но он отказался. Какая-то подозрительная тишина со стороны красных зловеще говорила, что они к чему-то готовятся. Так время протянулось до полудня. И вдруг новая и последняя телефонограмма от генерала Науменко: «Туапсе оставлено нами. Дивизии, через село Георгиевское, спешно, через перевалы, выйти к морю».
— По коням! — медленно командует полковник Жуков и дает мне указание «отступать, когда полки втянутся в дефиле у села Георгиевского» .
Полки «вытянулись», и тут же с фронта и с фланга, с севера, с гор, из леса, открыт был огонь красных. Взводной колонной по кустарникам долины широкой рысью следую за полками, которые уже подходили к Георгиевскому, как от этого села затрещали частые выстрелы в упор полкам. Я вижу, как 2-й Лабинский полк, повернув круто назад — в беспорядке скачет мне навстречу, спасаясь от выстрелов. Впереди, на тачанке, поддерживаемый двумя казаками, в черкеске, весь в крови, лежит сотник, полковой их адъютант, тяжело раненный. Боясь, что 2-й Лабинский полк «сомнет» нас, круто сворачиваю голову полка направо, к югу, и устремляюсь по перелескам на продольный хребтик. 2-й Лабинский полк сворачивает туда же. Перевалив его, остановились в безлесой долинке. Итак — путь нашего отхода через село Георгиевское оказался отрезан «зелеными».
В этой долинке сгрудились все полки, и в достаточном беспорядке. Тут же спокойный и безразличный начальник дивизии полковник Жуков.
Из всех четырех командиров полков я был самый младший в чине и летах. Но не только я знал — знали все в дивизии, что 1-й Лабинский полк является самым стойким и сильным во всем корпусе.
Я никогда не любил «мягких и добрых» офицеров. Военная стихия не для них. Во всем был виновен только полковник Жуков: что дивизия зря задержалась у Кривянки, не заняла заранее села Георгиевского, как путь нашего отхода, и вообще — ничего не было предпринято, а были лишь праздные разговоры «о былом» двух старых штаб-офицеров.
Беру инициативу на себя — подъезжаю к Жукову и спрашиваю:
— Что дальше делать?
— Ваш полк надежный, полковник, ведите его по Вашему усмотрению, а мы будем следовать за Вами.
Я в некотором недоумении от этого задания, но поддерживает командир 1-го Кубанского полка Кравченко:
— Федор Иванович, не теряй времени!.. Черт знает, чем все это закончится!
Молча бросаю взгляд на командира 2-го Лабинского полка полковника Кротова, с которым был в хороших отношениях и который был почти сверстник летами Жукову, как бы спрашивая его: а по-Вашему как?
Он скорбно посмотрел на меня и промолвил:
— Конечно, Федор Иванович.
Летом 1919 года здесь действовал против «зеленых» 2-й Уманский полк полковника Гамалия, в котором я был помощником. Местность немного знакома. Я знал, что ниже к Туапсе есть дорога в женский монастырь, который я занимал тогда двумя пешими сотнями, почему и решил выйти на шоссе и добраться до него.
С полком двинулся к шоссе через строевой лес, но у берега Туап-синки с кустарником обнаружил красную пехоту, которая в колонне пои четыре шла под уклон скорым шагом к Туапсе и уже опередила нас. Мы были отрезаны и здесь.
Повернув голову колонны, рукой указал на юго-запад, следовать за мной на Чертову гору, покрытую лесом. И только головная сотня «шарахнулась» туда, ломая на своем пути сухой валежник, как «на хруст» красные жарнули по нам из ружей, со стороны шоссе. Это был словно сигнал для полков: «Спасайся, кто как может!» И все полки в полном беспорядке бросились в лес, в горы. Треск сушняка поднялся такой, будто неслась гроза по лесу. Да и неудивительно: бежало, ломало все на своем пути до 2 тысяч лошадей, считая пулеметные и санитарные линейки. Чтобы не разорваться, кричу в массу своего полка:
— Держитесь сотенных значков!..
Все карабкаются в гору. За хрустом валежника уже не было слышно ружейного огня красных, но они открыли шрапнельный огонь «по площадям», чем еще более усилили панику и стремление всех как можно скорее и дальше уйти от красных.
Верхом пробиваться по строевому лесу с царапающимся кустарником было уже невозможно. Многие спешились и в поводу с лошадьми стремились вперед, вперед. Спешился и я.
Около меня разрывом шрапнели размозжена лошадь казака. Кровь ее напомнила мне, что со мной где-то должна быть сестренка Надя. Оглядываюсь назад и вижу ее. Она вся пунцовая от пота. Ее юбчонка вся изодрана, да так, что для барышни это неприлично. Но она ничего не видит. Она без своей маленькой шапчонки.
— А где же папаха, Надюша? — спрашиваю.
— Да зацепилась за ветку, сорвало, но мне не до нее было, — отвечает она бойко.
В поводу со своей гнедой кабардинской кобыленкой, оказывается, она не отставала от меня. В это время другим снарядом убивают лошадь следующего казака. Казак быстро снимает седло и карабкается дальше в гору. Оглянулся на сестренку — она побледнела. Чтобы подбодрить, спрашиваю:
— Страшно, Надя?
— С тобою не страшно, Федя, — отвечает она, вновь покраснела, потому что сказала неправду, и улыбнулась.
Мы «на пупе» горы. На нем нашли колесную дорогу, которая идет «куда-то и откуда-то». По ней рке вытянулись казаки на юг. Орудийные выстрелы красных «на хруст» прекратились. Они, видимо, потеряли наше направление.
Полкового адъютанта, сотника Косульникова послал остановить впе-редиидущих казаков, так как надо выяснить — что же позади?., как наши пулеметы? целы ли?.. «Но разве Сапунов бросит их! Он «оторвет» головы казакам, если они бросят свои пулеметы», — думал я. И он не бросил.
— Господин полковник!.. Приходилось топорами рубить поперечные бревна — валежник, а нет — на руках переносить линейки! — весело, с задором на своем цыганском лице не то докладывает, не то рассказывает мне есаул Сапунов, и смеется, и смеется сам, что мы попали в такую переделку.
Я вижу уже и наши полковые пулеметы, вижу казаков-пулеметчи-ков и лошадей в упряжках. Лошади все в мыле. Казаки без шуб, в одних бешметах, мокрые от пота, с папахами на затылок «от жары».
Ну, пулеметы со мной — теперь не страшно.
Ночь. Повторное назначение на дивизию
«Подобрав хвосты», скачу в голову колонны. Там нахожу штаб дивизии и полковника Кротова. Мы попали на какое-то плато на вершине кряжа. На нем редкий лес и площадки для посева. Гора к западу от нас скрывает солнце, но мы чувствуем, что оно на закате.
Здесь так тихо кругом! И будто этот утолок отрезан ото всего мира и ничего не знает о войне. Хочется лечь на спину на одном из пригорков и ни о чем не думать.
Обгоняя колонну, видел, что все сотни полка будто бы в порядке. Вдали видно строение. Посылаю разъезд. Там жители-греки. По их словам определяю, где мы. Они сказали, что живут в массиве гор на юговосток от Туапсе и на северо-восток от села Лазаревка. До них около 20 верст. Дорога туда по горам. Здесь не было ни белых, ни «зеленых». О последних не верю, но и не принуждаю грека божиться.
Непроходимое ущелье на запад смущает меня. Ночевать надо в горах. А если будет нападение, ущелье преградит нам дорогу. Грек говорит, что на той стороне, верстах в двух, живет его друг-грек. У него можно переночевать. И берется проводить нас. Я соглашаюсь. И уже с началом темноты мы подошли к его другу. Старик и старуха приняли нас сердечно. Они продали нам два чувала лесных сушеных груш, весь свой запас. С хлебом и под чай — они были очень вкусны. Нашли здесь и немного сена. В дремучем лесу продольная неглубокая котловина для пашни грека. Земля сухая, приятная для бивака. И около 1500 лошадей раскинулись на отдых, на ночлег.
Расставив все 26 полковых пулеметов во все стороны могущего быть нападения, позволил развести костры и заняться варкой пищи, у когб что есть. Казакам приказал держаться кучно. Не расседлывая, коней сбатовать. А спать «одним глазом». И не прошло 10 минут, как в ночной горной тишине, окаймленной высокими деревьями, запылали костры и загомонили казаки. Наши лошади в приятной весенней прохладе, нерасседланные, тихо жевали то, что им давали хозяева.
