ЦАРСКАЯ РОССИЯ

В. А. КАНТОРОВИЧ

(ОПЫТ ХАРАКТЕРИСТИКИ)

«КНИЖНЫЕ НОВИНКИ* ЛЕНИНГРАД

14 ноября 1894 года дочь мелкопоместного герцога Гессенского Людвига IV стада женой русского самодержца. Немецкая принцесса английского воспитания на русском троне, — ей суждено было сыграть зловещую роль в истории династии Романовых.

Россия редко видела, еще реже слышала Александру Федоровну: за круг придворной жизни и дворцовых сплетен ее имя не проникало. Она была безгласна и казалась бесцветной. О влиянии, которое имела царица, никто первоначально не догадывался. Да и не было основания^ его предполагать. Политические и государственные дела ее как будто не касались. Общественное мнение, поскольку оно вообще оценивало быт и нравы двора, приписывало Александре Федоровне качества скромной женщины, твердые принципы семейной морали и материнскую привязанность к Детям. Стиль мещанской добродетели прекрасно уживался с той посредственностью, которая типична тля эпохи Николая II в преломлении государствен-ш и личном. Царицу долго не знали и не замечали. С таким же безразличием и она отнеслась к России, став ее «самодержавнейшей государы-

ней». О России ведь так мало рассказывали английские учителя и воспитатели. Общие сведения, которые она получила, рисовали картину полудикой страны, огромной равнины, населенной отсталым, некультурным народом, далеким и чуждым. Она приехала в Петербург — и даже не в Петербург, а в Царское Село, где в богатстве и сказочной роскоши жил неограниченный повелитель российской империи. «Voila Petersbourg et" са c’est Russie¹» — афоризм, принадлежащий Александре Федоровне, впервые ступившей на русскую землю. Искусство жить и властвовать в такой полудикой стране чрезвычайно упрощалось в сознании немецкой принцессы.. Надо лишь поведением своим, образом жизни и мыслей не ронять авторитета царя, недосягаемого Для окружающих; надо занять первое место возле него и стать неустранимой, незаменимой. Чувствовать себя уве-' ренной — значит ревниво оберегать полноту власти своего державного супруга, во-время устранять чужое влияние, от кого бы оно ни исходило. В этом смысле царь противостоит всему народу, будь то рядовой подданный или сановник первого ранга.

Александра Федоровна не искала самостоятельной популярности, не.имела непосредственного общения с придворной средой; до последних лет она избегала особых приемов,, не заводила своего круга знакомых и приближенных. Все внимание уходило на то, чтобы из первых рук приучать царя к мысли о безграничной власти его. В глазах Ни-

колая II она не переставала быть скромной, любящей супругой. Готовность оставаться всегда в тени направляла -по ложному пути общественное мнение, которое преувеличивало ее непритязательность и пассивность. На самом.деле, теперь, после опубликования переписки Александры Федоровны с царем, выясняется, как методически и сосредоточенно она закрепляла свое влияние, совер*-шенно исключительное, никем не оспариваемое и безраздельное. В отношениях к царю сказывалась система взглядов Александры Федоровны., Она восприняла российскую государственность в ее девственном, доконституционном. виде и не меняла своих воззрений, первоначально усвоенных. Все, что потом происходило в России, — общественное движение, революция 1905 года, манифест 17 октября, Государственная Дума, -война — не в силах было поколебать упрямой близорукой настойчивости иностранки. Для нее русский престол был центром самовластия, и вся задача самодержца сво-' дилась к тому, чтобы найти верных и надежных истолкователей царской воли. Это была главная и, пожалуй, единственная забота. Дать содержание верховной воле, указать для нее пути и цели она не могла: мешала скудость политической мьн ели. Лишь один принцип господствовал надо всем — неуязвимый авторитет царя. «Ты и Россия — одно, — писала она царю. —_г Никто не имеет права пред богом и людьми узурпировать твои права» ... С этой точки зрения опасность грозила с разных сторон: слишком откровенный и независимый великий -князь, чересчур самостоятельный министр и недостаточно -покладистый при-

дворный — все кололи глаза. Наоборот, любой бездарный бюрократ, какая-нибудь тупая посредственность могли вызвать расположение царицы, лишь бы они слепо подчинялись ореолу £амовла-стия. Не тщеславие, не деспотизм и не жажда господства над другими руководили Александрой Федоровной. Скорее боязнь оказаться одинокой, неуверенность в своем положении при русском дворе, отсутствие других постоянных связей заставили ее сразу нащупать единственную опору в лице «властного» царя и на этой основе строить свое душевное равновесие, спокойствие и благополучие. Эта цель была личной от начала до конца; ее преследовал средний, одностороннеразвитый человек, женщина-чужеземка, волею судьбы, — быть-может, не без содействия Бисмарка, — попавшая на русский престол. Понятно, что цели соответствовали средства — все средства, какие только может изобрести болезненная впечатлительность неуравновешенной женщины.

Она была не из сильных, однако, Иё настолько слаба, чтобы безгласно отойти на задний план, покориться обстоятельствам и стать просто «молчальницей», каких не мало было в длинной череде русских цариц. Природа наградила Александру Федоровну своеобразной настойчивостью, которую можно даже принять за резко выраженный характер. Эту настойчивость она всю истратила на укрепление самовластия русского царя, черпая из этого источника уверенность в своем собственном завтрашнем дне. В подобном взгляде на вещи ц на будущее династии было мало прозорливости, еще меньше политического чутья. Но, — чтобы

понять, а не судить, — в этом месте следует искать главную черту психологической загадки последней русской царицы. Ее не смущала архаичность воззрений на природу самодержавной власти — ее, получившую воспитание при английском королевском дворе. Ведь Россия, как известно со слов иностранцев, страна особенная, не чета Европе. Недаром заморские путешественники, приезжавшие еще в Московию, строили нелестные для нашего национального самолюбия догадки: «Дикость ли народа требует такого самовластного государя, или от самовластия государя народ так одичал и огрубел?». Гессенская принцесса усвоила, очевидно, только первую часть оскорбительной формулы и всем своим поведением подтверждала правоту своего убеждения.

Необходимость влиять на царя для коронованной принцессы Гессенской вытекала из всей ее собственной борьбы за укрепление своего положения, входила неотъемлемой частью во все ее собственные расчеты, в расчеты человека, который имел все основания беспокоиться за прочность и безопасность своего положения. Александра Федоровна раз навсегда усвоила эти расчеты и уже не изменяла им в течение всей своей жизни. * Бея эта борьба приобрела впоследствии маниакальный характер. Этому содействовала еще ее психическая надломленность, нечто вроде душевной глухоты. Путь перевоспитания, переубеждения был закрыт для нее. Личная жизнь, дворцовый круг не-выдвигали людей, которые могли бы на нее воздействовать в иную сторону и отвлечь, от навязчивой идеи. От природы замкнутая, скрытная — она в царском дворце замкнулась еще больше. Ни одного друга ни одного поверенного. Ни духовника ни фаворита... И рядом — на троне, в приемной, в спальной — маленький, серый армейский офицер, полковник со скипетром, который с трудом тянет длинную царскую мантию и никак не может приладить огромную власть самодержца ... Занять место вдохновительницы при таком российском самодержце и малокалиберном человеке,₄ приучить его к своей неизменной и надежной Оноре — задача трудная, но благодарная. Александра Федоровна избрала этот путь и ни на шаг от него не отступала.