Сенявин быстро продвигался по службе. Менее чем через три года после присвоения ему мичманского чина он был произведен в лейтенанты, а еще через четыре года —-в .капитан-лейтенанты. В двадцать лет он был ближайшим помощником и правой рукой командующего Севастопольским портом, а с двадцати трех лет самостоятельно командовал кораблем.
Быстрому продвижению Сенявина по службе в какой-то степени способствовали его родственные связи с адмиралом Алексеем Наумовичем Сенявиным и близость к начальству. Но Дмитрий Николаевич не только быстро продвигался по служебной лестнице. За каких-нибудь пять — шесть лет он стал вполне зрелым, опытным офицером. А тут уж влиятельные родственники и близость к начальству были абсолютно ни при чем.
При выходе из корпуса семнадцатилетннй Сенявин был, по его собственным словам, «резв до беспамятства». Он любил побалагурить с товарищами, похохотать, повеселиться, потанцевать. Во время зимовки Атлантической эскадры в Лиссабоне он каждый вечер бывал на балах. Получив офицерский чин, с увлечением занимался своим туалетом и лаже под старость не забыл, как наряжался тогда в шелковые чулки, какие носил серебряные башмачные пряжки и сколько уплатил за первую шитую золотым галуном шляпу.
И через несколько лет Дмитрий Николаевич был нс прочь повеселиться. Но в его характере уже не заметно н тени легкомыслия. Юношеская резвость перерастает в деятельную энергию, а бесшабашная удаль — в мужество. Перед нами предстает смелый, решительный и в то же время умный и распорядительный офицер.
Уже в 1787 году он, будучи капитан-лейтенантом, участвует в составлении, а быть может, самостоятельно составляет инструкции2, которыми руководствуются почтенные капитаны бригадирского чипа 17. В то же время Дмитрий Николаевич все время пополняет свои знания, используя для этого частые морские походы и общение с бывалыми офицерами и адмиралами.
В первые годы службы у Сенявина было несколько замечательных начальников. Среди них особо следует выделить Михаила Тимофеевича Коняева, под начальством которого Сеплвин проходил практику гардемарином, и Федота Алексеевича Клокачева, который командовал Черноморским флотом в период основания Севастополя. Это были офицеры, участвовавшие в Первой Архипелаг-ской экспедиции и прославившие свои имена в сражениях. Клокачев в Чесменском бою 1770 года командовал линейным кораблем «Европа», который в течение получаса один сражался со всем неприятельским флотом, сгрудившимся в Чесменской бухте. Коняе© -командовал русским отрядом, нанесшим сокрушительный удар по превосходящим силам турецкого флота у Патраса (Греция) в 1772 году. Участниками Первой Архипелагской экспедиции были также Иван Федотович Сенявин, под начальством которого Дмитрий Николаевич служил на Балтике, Никифор Львович Палибин, командовавший Атлантической эскадрой, на которой Дмитрий Николаевич прослужил два года, и командующий Азовской флотилией Тимофей Гаврилович Козлянинов. Да и Мекензи и Войнович тоже участвовали »в Архипелагской экспедиции и, конечно, рассказывали о ней своему любознательному адъютанту.
Еще в корпусе Дмитрий Николаевич с жадностью слушал рассказы о подвигах русских моряков в Средиземном и Эгейском морях и стремился во всем подражать героям. Служба под начальством участников славных сражений и их рассказы еще более развивали эти настроения и обогащали познания молодого офицера в области военно-морского дела.
В то же время получали развитие те -мысли и чувства, которые заронили в душу Сенявина книги и лекции Курганова и других передовых писателей и педагогов в школьные годы. Подобно Курганову, Дмитрий Николаевич критически относился к сибаритам и бездельникам. А их он часто встречал даже среди офицеров, имевших в прошлом немалые боевые заслуги. Особенно ярко Сеня-вин описал «рабочий день» командира корабля «Владимир» князя Шаховского. Князь вставал ежедневно в шесть часов, «пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома и несколько лимона (что называлось тогда «адвокат»), потом, причесавши голову и завивши из своих волос длинную косу, надевал колпак, на шею повязывал розовый платок, потом надевал форменный белый сюртук, и всегда почти в туфлях, вышитых золотом торжковой работы. В 8 часов в этом наряде выходил на шканцы и очень скоро опять возвращался в каюту. В 10 часов -всегда был на молитве, после полудня тотчас обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. (Это называлось не спать, а отдыхать.)
Чтобы скорее и приятнее заснуть, старики имели странную *на то -привычку: заставляли искать себе в голове или рассказывать сказки. Вот и князь наш после обеда искался в голове, а ввечеру сказывали (ему) сказки. Соснувши часок, другой, а иногда и третий,— вставал, одевался снова, точно так, как был одет поутру, только на место сюртука надевал белый байковый халат с подпояскою, пил кофе, потом чай таким же манером, как поутру. Около 6 часов приходил в кают-компанию, сядет за стол и сделает банк рубль медных денег. Тут мы, мичмана, пустимся рвать, если один банк не устоит — князь делает другой и третий, а потом оставляет играть, говоря: «Несчастие», а когда выигрывает, то играет до 8 и до 9 часов, потом перестает, уходит в свою каюту ужинать и в 10 часов ложился спать.
Во время сна его никто не смей разбудить, что бы такое ни случилось»3.
В князе Шаховском дворянский паразитизм и тунеядство проявились с чрезвычайной выразительностью. В какой-то степени эти качества были характерны и для многих других офицеров, в частности, для командующего русской Атлантической эскадрой бригадира Палибина, который, несмотря на свой почтенный возраст, семь раз в неделю бывал на балах.
Сенявинская критика дворян — сибаритов и бездельников не отличается остротой, которая характерна была для Фонвизина и тем более Радищева. Дмитрий Николаевич не бичует шаховских, а лишь беззлобно посмеивается над ними. Но несомненно, что барски-пренебрежи-тельное отношение Шаховского, Палибина или Войновича к службе, к труду было глубоко чуждо Сенявину.
В 1787 году началась вторая при Екатерине II русско-турецкая война. Победы, одержанные русскими вооруженными силами в этой и в других войнах с Оттоманской империей, создавали все более благоприятные условия для освобождения балканских народов от турецкого ига, хотя основные цели, которые ставило перед собой царское правительство, не носили освободительного характера.
Развязывая войну, ■правящие круги Турции стремились вновь захватить Крым и другие ушедшие из их рук территории Северного Причерноморья. Кроме того, правители Турции не желали примириться с установлением в 1783 году русского протектората над Грузией. Победив Россию, они рассчитывали возобновить свою агрессию в Закавказье.
Цели царской России в войне с Турцией определялись прежде всего стремлением помещиков-крепостников к захвату и хозяйственному освоению богатых земель Северного Причерноморья и к расширению торговых связей со странами Средиземноморского бассейна. В правительственных и коммерческих кругах России много говорили о «преполезном торге с турецкою и италианскою областьми, с Венецианскою республикою и Архипела-гиею». Согласно официальным публикациям 1780-х годов 28 видов российских товаров можно было продавать в Константинополе с барышом в 10—15 и более процентов. Тогда же было подсчитано, что доставка уральского железа и сибирского леса в средиземноморские порты обойдется дешевле, чем их «провоз в Петербург. Правда, черноморская торговля составляла в XVIII веке еще незначительную долю всей внешней торговли России. Но в перспективе ожидалось ее быстрое увеличение.
Большое значение царское правительство придавало укреплению своих стратегических позиций-в районах, прилегающих к Черному морю. Оно всячески стремилось решить проблему прохода русских военных кораблей через проливы Босфор и Дарданеллы 18. Более того, в 70—80-е годы XVIII века в Петербурге вынашивали планы проникновения в зону проливов, полного изгнания турок с Балканского полуострова и создания греческого государства под эгидой русского царя.
