спросить его мнения о выборе ему преемника, и что именно вследствие такого ответа последовало назначение Сенявина»1.
Таким, как описывает его Бантыш-Каменский, смотрит Ушаков с сохранившегося до нас портрета: открытое, спокойное, умное лицо, высокий, красиво очерченный лоб, губы, чуть тронутые улыбкой; рука, разившая врагов родины, сжимает подзорную трубу.
Ушаков скончался у себя в деревне 2 октября 1817 г., на семьдесят третьем году от рождения и.погребен в соседнем Санак-сарскоМ монастыре.
Смерть знаменитого флотоводца прошла почти незамеченной. Лишь в петербургской газете «Северная почта» появилась маленькая заметка, кратко извещавшая о смерти «известного адмирала». Позднее память об Ушакове была отмечена названием его именем одного из броненосцев Балтийской эскадры.
На могиле Ушакова родственниками был поставлен памятник. Несколько лет тому назад этот памятник, давно уже заброшенный, был обнаружен и реставрирован Центральным военно-морским музеем.
В 1944 г. на родину Ушакова состоялась научная экспедиция представителей музея. Попутно экспедицией было установлено, что, проживая после отставки в деревне, адмирал Ушаков совершал поездки на Чёрное море, .прославленное его победами, и что в 1812 г., во время войны с Наполеоном, Ушаков был избран начальником народного ополчения Тамбовской губернии.
Ушаков был основоположником русской самобытной морской тактики, основанной на манёвре и отрицавшей утвердившуюся рутину. Боевая практика Ушакова содержит множество поучительных примеров подготовки ос ведения морского боя, которые навсегда останутся достойными подражания. Ни одна минута времени ие бывала потеряна Ушаковым при нападешги, в целях чего боевая линия его судов выстраивалась им, смотря по надобности, без прекращения сближения с противником (например, сражение -при Тендре); чтобы помешать намерениям противника, Ушаков, как это было в блестящем деле при Калиахрнн, смело выступал из линии и увлекал за собой ближайшие корабли, приказывая остальным употребить все усилия для возможного сближения с врагам; чтобы ввести флот в дело с большей уверенностью, он ставил свой корабль передовым (сражение при Фидоннси). Вообще Ушаков, для того чтобы призвать всех подчинённых к одинаковой решимости, всегда избирал для себя самые опасные места и положения, так что, наблюдая
■1 Н. Д. Бантыш-Каменский, цнт. соч., т. V, стр. 197—200.
движения флагманского корабля, командиры всех прочих судов не могли ошибаться в намерениях своего главнокомандующего.
Ушаков, будучи, подобно Суворову, новатором, не 'признавал шаблонов и рутины «в военном искусстве.
Он понимал, что в тех случаях, когда нужны смелые и решительные действия, нельзя соблюдать все правила, предусмотренные инструкцией. «Иногда нужно делать несходное с нею», — говорил он и поступал в соответствии с этим. По мнению Ушакова, флотоводец, вступая в бой, должен был прежде всего разгадать задуманный противником манёвр, для того чтобы, исходя из общей обстановки, расстроить его контрударом. Учитывая то обстоятельство, что вовремя сражения обстановка может быстро измениться, Ушаков первым совершенно отказался от следования «законам» линейной тактики, согласно которой противники в двух кильватерных колоннах вели (как упоминалось выше) «артиллерийскую дуэль» на строго определённом расстоянии друг от друга. Тактика линейного боя, связывавшая инициативу флагмана и командира, изжила себя. Ушаков противопоставил ей (в этом, между прочим, и заключаются отличительные черты его военно-морского искусства) тактику широкого манёвра, предоставление полной инициативы своим капитанам и стремление к одной общей цели — решительной победе, т. е. разгрому неприятеля.
Уже в сражении при Фидониси определились характерные для Ушакова черты: пренебрежение к системе ложного методизма, стремление активно наступать и энергично преследовать разбитого врага. Основной задачей морской войны Ушаков считал истребление судов противника, что достигается быстрым, решительным наступлением на главном направлении. В настоящем случае это была (как новый приём боя) сокрушительная атака адмиральских кораблей врага. Важную роль в стратегии и тактике Ушакова играли также внезапность нападения и замечательная быстрота передвижения. На практике изучив всё лучшее в военно-морском искусстве, что дал опыт войн XVIII в., Ушаков с необычайным талантом применил этот опыт к конкретным условиям русских морских войн. Он рассматривал (как и Суворов, глубоко уважавший Ушакова как флотоводца и человека) план войны только как ориентирующую схему, которая заполняется конкретным содержанием лишь в процессе развития всей кампании.
Ушаков был выдающимся военным воспитателем. Он считал, что моряк должен быть воином сознательным, безукоризненно знающим морское дело, и всячески поощрял проявления инициативы, выше всего ценил храбрость и решительность. Когда
Ушакова спрашивали, что оИ считает главным качеством Мб* ряка, он отвечал: храбрость «и бесстрашие. «Испуган — наполовину побеждён», —подкреплял он свою мысль знаменитым изречением Суворова. Боевая и морская выучка людей, их готовность к подвигам, невзирая на любые преграды, — черты, которые Ушаков ревностно воспитывал в своих подчинённых. Он безгранично верил в них и потому смело шел на самые рискованные операции. {
Необходимо напомнить, что сверх всего прочего Ушаков, бесспорно, был превосходным военно-морским администратором и крупным дипломатом. «Дипломатическая борьба Ушакова с Алн^пашою,— замечает по этому поводу Н. Д. Каллистов, — служит между прочим одним из многих примеров, указывающих на -выдающийся дипломатический талант, политический такт и твёрдую, опирающуюся на величие русского имени политику Ушакова»1.
Ушаков прекрасно понял своего противника А ли-пашу, его двусмысленное поведение и те методы, какими надлежало воздействовать на опасного врага. Между адмиралом и пашой происходила по внешности самая вежливая переписка. Ушаков титуловал янинского губернатора «высокородный и превосходительный паша»; они постоянно уверяли друг друга во. взаимном уважении и дружбе. В доказательство приязни Али-паша обещал Ушакову прислать в помощь ему при осаде Корфу своего сына с шестью или семью тысячами войска. Адмирал, желая получить заложника, писал в ответ: «Сына вашего, если изволите ко -мне прислать, я беречь буду, как собственного моего сына и друга, и тем докажу вам моё почтение». И в то же время, не сомневаясь в двойной игре паши, Ушаков писал Томаре: «Нельзя почесть, чтобы Али-паша и был предан французам: он человек хитрый и беспримерно обманчивый, старается отделить себя от всякой зависимости; он держит и держать будет ту сторону, которая сильнее». И действительно, Али-паша всемерно старался лишить Ушакова доставки войск или настолько замедлить её, чтобы принудить этим адмирала снять блокаду Корфу. Больше того, он не только сам не исполнял своих обещаний, но объявил соседним пашам, что станет их открытым врагом, если они пошлют вспомогательные войска союзному флоту. Одновременно с этим он уверял Ушакова, будто неприязненные действия соседей удерживают его от исполнения повелений султанского правительства, в связи с чем грозил выступить против других пашей с оружием в руках. Чтобы предотвра-
1 И. Д. Каллистов, цит. соч., «История русской армии к флота», т. IX, стр. 24.
тить (подобное столкновение, вредное для дела союзников, Ушаков послал алчному Али-паше золотую табакерку, осыпанную бриллиантами49. Так дипломатично держал себя с янинским губернатором Ушаков, пока руки у него -были связаны осадой Корфу. Но как только Корфу был взят, адмирал заговорил с пашой другим языком и угрозой послать военный .корабль к берегам Албании смирил строптивого вассала Турции.
В тон сложной обстановке, в какой находился тогда Ушаков, дружба его с турецким адмиралом и находившимся при нём советником Порты являлась необходимым условием успеха, и он сумел до конца сохранить дружеские отношения с турками. Турки, не слишком рьяные в сражениях, -проявляли большую активность при разделе трофеев, заводя ссоры даже из-за мелочей. Желая сохранить хорошие отношения, Ушаков приказал не спорить с ними и даже уступил им большую часть призовых, т. е. взятых у французов судов. Доброе согласие между союзными адмиралами' ни разу не нарушалось. Это служило в глазах турецкого правительства ручательством в искренности намерений русского главнокомандующего и делало безрезультатными интриги Али-паши в Константинополе. Об этом свидетельствуют тгисьма великого визиря, в которых Ушакову от имени султана выражалась похвала и благодарность.
