Этот анализ проливает свет на то, почему в 1936-1938 гг. в числе жертв оказалось так много сталинистов. В то время как партийные биографии арестованных в промежуток времени между убийством Кирова и серединой 1936 г. были в той или иной степени запятнаны оппозиционными взглядами, значительное число тех, кого репрессировали в пору разгула террора, были не только чужды оппозиционным взглядам, но и выступали решительными сторонниками генеральной линии Сталина и энтузиастами пятилеток. Почему же они плохо кончили? Ответ следует искать в различиях между его и их большевизмом.

Большинство этих людей были «сталинистами» в том смысле, что принимали политику, на необходимости которой настаивал Сталин. Они были более искренними и пылкими сторонниками коммунизма, чем те, кто пришел на их место и выжил. Но их убеждения отличались от внушаемых новичкам. Они верили в партию, пророком и высшим авторитетом которой был Ленин, а практиком — Сталин. А это был не тот большевизм, который провозглашался в «Кратком курсе».

*

Более того, многие из этих бывших сторонников Сталина слышали о «Завещании Ленина» и добавлении к нему, а некоторые знали об ответственности Сталина за катастрофу, порожденную «блицкригом» коллективизации. Их форма большевистской веры слегка отличалась от его собственной, а их воспоминания не соответствовали изложению событий, навязываемому «Кратким курсом». Наряду с другими представителями своего поколения они должны были выглядеть подозрительными в глазах Сталина. С другой стороны, кампания повальных доносов на людей, занимавших низшие и средние посты в администрации, неизбежно обрушивалась и на значительное число выдвиженцев начала 30-х годов, искренне веривших в Сталина как в гениального вождя; оказавшись в лагерях, они продолжали твердить о своей лояльности к нему, считая, что другие были наказаны заслуженно за предательство, а они сами — ошибочно²^.

Сталин подарил лично подписанный им сигнальный экземпляр «Краткого курса» своей дочери-подростку Светлане и велел прочесть. В своих воспоминаниях, написанных 30 лет спустя в Америке, Светлана пишет: «Я так и не прочла тогда эту книгу, мне было это скучно, и, узнав об этом, он рассердился. Ему хотелось, — рассказывает она, — чтобы я занималась историей партии»²⁴. До сознания Светланы, по-видимому, не дошло, что «скучная книга» была не просто историей партии. Это была исполненная самовосхваления автобиография ее отца, в которую он сам желал верить, а вместе со всеми добропорядочными советскими гражданами должна была верить и его дочь.

1

Сталинский марксизм

‘ л,

За свою историю марксизм знал много интерпретаций. В 20-е и 30-е годы советские теоретики, основываясь на его ленинском варианте, сформулировали взгляды на такие предметы, как диалектический и исторический материализм, государство и право, просвещение и семья. С появлением «Краткого курса» многие их концепции были подвергнуты критике. Обязательным стал марксизм по Сталину.

Смысл ситуации стал понятен автору этой книги, когда однажды вечером в Москве 1945 г. он познакомился с одним советским студентом на публичной лекции. После ее окончания этот студент сказал, что он изучает марксизм в Московском университете. На вопрос, как строится это обучение, студент ответил: «Марксизм — это история партии». Я усомнился в правильности такого ответа. Но из дальнейшего разговора стало ясно, что ответ был совершенно точен: учебником курса по основам марксизма являлся «Краткий курс».

Общество правоверных должно было состоять из людей, которые верят в величие Сталина не только как творца революции. Они должны верить также в его гениальность как марксистского мыслителя и относиться к его трудам как к каноническим текстам. Каждое слово Сталина в области теории становилось священной догмой для комментирования, толкования и вдумчивого изучения на отдельных примерах. Все написанное и произнесенное Сталиным тщательно исследовалось в поисках перлов марксистской мудрости.

Символичным возведением Сталина на не доступную никому философскую вершину можно считать тот факт, что включенный в «Краткий курс» очерк о диалектическом и историческом материализме не ограничился, как это было бы положено для «энциклопедии марксизма—ленинизма», кратким обзором ленинского варианта марксизма. Вместо этого толкование основ марксистской теории в «Кратком курсе» было дано не кем иным, как самим Сталиным.

Сталинский марксизм особо заострял внимание на деятельности великих людей. Тем самым возвеличивалась роль Сталина как человека, деяния и мысли которого решающим образом воздействовали на историю.

Еще в 1931 г. в беседе Сталина с Эмилем Людвигом просматривалась его позиция. Оспорив заявление Людвига, будто «марксизм отрицает выдающуюся роль личности в истории», Сталин тогда заявил, что марксизм «вовсе не отрицает роли выдающихся личностей».

Вслед за диалектическим материализмом в этой главе следовало изложение материализма исторического, который трактовался как учение о способах производства, представляющих собой основу сменявших друг друга общественноэкономических формаций — рабовладения, феодализма, капитализма и социализма. Подчеркивая значимость ожесточенной классовой борьбы как главной особенности первых трех типов общества, принадлежавший перу Сталина очерк соответствовал положениям как классического марксизма, так и его ленинского варианта. Это распространялось и на акцентирование роли революции как способа перехода от одной общественной формации к последующей.

Государство и право по-сталински н

В работе «Государство и революция» (1917) Ленин привел энгельсовское определение государства как особой репрессивной силы. В предстоящем переходном периоде от капитализма к коммунизму, писал он, в условиях диктатуры пролетариата репрессивная сила государства пока еще сохранится, но это будет сила, направленная против бывших эксплуататоров рабоче-крестьянского государства, уже начинающего отмирать на первой стадии коммунистического общества (т. е. при социализме).

Таков контекст, в котором в 20-е годы развивалась советская политическая и юридическая мысль. Провозглашенные в период нэпа юридические кодексы, разработанные в значительной степени по западноевропейским образцам, рассматривались как законы не социализма, а переходного к нему периода от капитализма. Преобладающей была концепция, выдвинутая Е.Б. Пашуканисом; советское право времен нэпа основывалось на принципе эквивалентности, находившем свое выражение в товарообмене. Когда же в 1928-1930 гг. нэп был отменен, теоретики юриспруденции заявили о приближении отмирания права.

Хотя в 1930 г. на XVI партсъезде Сталин и говорил об упрочении диктатуры пролетариата, Пашуканис в пьянящей атмосфере «культурной революции», создавшей у радикалов от права иллюзорное представление, будто наступило их время, придерживался иной позиции. В 1930 г. он писал, что общество приближается к революционному переходу от капитализма к социализму. Пашуканис даже выдвинул смелое предположение, что советское государство отомрет к моменту завершения второй пятилетки в 1937 г., ибо к тому времени будет построен социализм, исчезнут классы и потребность в государстве отпадет²⁵.

Для Сталина подобный образ мышления был совершенно неприемлем. Ведь в рамках своего русского национал-большевизма он предусматривал возникновение великого и могучего советского русского государства, а через революцию сверху он формировал централизованное, бюрократическое, основанное на принуждении государство, использующее право в качестве одного из своих инструментов. Уловив тенденции сталинской политики, Пашуканис в 1935 г. выдвинул идею, согласно которой усиление классовой борьбы внутри страны и необходимость обороны от внешних врагов требуют упрочения диктатуры и делают опасными любые рассуждения об отмирании советской государственности²⁶.