Однако этот человек, скрывавшийся за маской скромности, был ненасытен к проявлениям той преданности, которой он будто бы так пренебрегал. Об этой черте характера Сталина знали многие его товарищи по партии, проработавшие с ним много лет, а также разные должностные лица из его аппарата. Так, например, в 1930 г, журналист Юджин Лайон в частном разговоре с одним знавшим Сталина до и после революции человеком услышал следующее: «Сталин, — вспоминал тот, — имеет одну слабость. Свою ахиллесову пяту. Это — тщеславие, Он может делать вид, что раздражен хвалебными возгласами в свой адрес, но ничего не сделает, чтобы воспрепятствовать им. Он постоянно позволяет без труда убеждать себя, что коленопреклонение очень полезно в политике. Он так реагирует на малейшее пренебрежение своим достоинством, как если бы это был удар тока»2.
Один эпизод из домашней жизни Сталина подтверждает только что приведенное наблюдение. В одной из комнат его кремлевской квартиры находилась клетка с попугаем. Сталин часто бывал в этой комнате, по привычке расхаживая взад-вперед и покуривая трубку, когда что-либо обдумывал. Шагая по комнате, он часто в силу дурной привычки сплевывал на пол, Как-то раз попугай изобразил этот грубый жест хозяина, Сталин в ответ не только не рассмеялся, но прямо-таки пришел в ярость. Просунув трубку в клетку, он ударом по голове убил птицу3. Каким бы незначительным ни был этот эпизод с репрессированным попугаем, он говорит о чем-то весьма важном — о страшной уязвимости болезненного сталинского самолюбия.
Проходивший в июне — июле 1930 г., в самый разгар коллективизации, XVI съезд ВКП(б) выразил в своей резолюции позицию Сталина: «Если конфискация земли у помещика была первым шагом Октябрьской революции в деревне, то переход к колхозам является вторг>ш, и притом решительным, шагом, который определяет важнейший этап в деле построения фундамента социалистического общества в СССР»4. Съезд стал свидетелем новой волны торжественных приветствий в его адрес. В первый день съезда, когда Сталин выступал с основным политическим докладом, «Правда» поместила на первой полосе большой рисунок, изображавший Сталина в профиль перед микрофоном на фоне висящего на стене портрета Ленина, также изображенного в профиль. Не требовалось особого напряжения мысли, чтобы понять смысл рисунка: Сталин — это Ленин сегодня.
Луи Фишер, освещавший работу съезда для журнала «Нейшн», заканчивал свое послесъездовское сообщение такими словами: «Хороший друг должен был бы посоветовать Сталину положить конец захлестнувшему всю страну разгулу славословий в его адрес... Я просмотрел газеты за период 1919-1922 гг. Ленин никогда не допускал такого фиглярства, причем его популярность была большей, чем та, на которую когда-либо мог надеяться Сталин... Если сам Сталин и не отвечает за это восхваление, то по крайней мере его терпит. А он ведь мог бы его прекратить одним нажатием кнопки», Сотрудник отдела информации Наркомата иностранных дел, информировавший Сталина об освещении в зарубежных средствах массовой информации происходящих в Советском Союзе событий, позднее рассказал Фишеру о том, что, когда он перевел Сталину только что процитированный выше отрывок из его статьи, Сталин со злостью воскликнул: «Сволочь!»5.
У Сталина в то время было несколько старых надежных друзей вроде Ворошилова, несколько льстивых соратников типа Кагановича, несколько обожателей или по крайней мере старающихся перед ним заискивать протеже из Секретариата ЦК. Конечно, большое количество рядовых коммунистов были готовы присягнуть ему на верность. Однако в высших партийных кругах к Сталину относились по-разному. Близкие друзья и мелкие чиновники видели или притворялись, что видят, в нем воплощенный идеал. Другие были лишь дружески к нему расположены и нередко оказывали ему поддержку, не пытаясь заискивать. Находились и такие, кто принимал Сталина с оговорками. Иные испытывали в отношении Сталина глубокие сомнения, а некоторые относились к нему отрицательно. К тому же многие старые большевики помнили о разных эпизодах из его политической биографии, которые ему хотелось бы забыть, потому что они противоречили его собственному представлению о себе самом,
Тогда как Сталин должен был подавить в своем сознании все расхождения между реальным и мнимым Сталиным, реальная партия в том виде, в котором она существовала в конце 30-х годов, не видела в этом необходимости. Опасность состояла в том, что его попытка доказать свое величие путем развязывания в деревне второй революции могла привести к катастрофическим последствиям и тем самым лишить Сталина значительной поддержки членов партии, на которых в этом случае он может обрушить свой смертоносный гнев.
« ч(ч:шг.") .снш!' 1.-х нибуф а чг г и- .'.ц.'кж,--
Первый среди философов гм- ,п \
После XVI съезда ВКП(б) волна приветствий в адрес Сталина пошла на убыль. Хотя имя его все так же часто появлялось на страницах прессы, в оставшиеся месяцы 1930 г. и большую часть 1931 г. сплошного потока славословий не наблюдалось. Однако вскоре, в результате предпринятых самим Сталиным шагов, ситуация резко изменилась. Первый шаг был сделан на поприще философии.
Здесь в конце 20-х годов главенствовала школа сторонников гегелевской диалектики, возглавляемая А.М. Дебориным,
Хотя Ленин и имел на своем счету несколько философских работ, все же в те времена его ставили в области философии ниже Плеханова. Более того, ученики Деборина стремились превратить своего учителя в нового Энгельса или Ленина в области философии6. Что касается Сталина, он, в сущности, не имел вообще никакого веса среди философов-марксистов.
Сталина не удовлетворяло такое положение. В течение долгих лет он мечтал занять заметное место в марксистской философии и в 20-е годы методично продолжал расширять свои знания в этой области. В конце же 1929 г., выступая перед аграрниками-марксистами, он уже изложил одну из самых характерных для будущей сталинской философской школы идей: марксистская теория должна идти в ногу с нуждами практики.
Вскоре после этого трое молодых сотрудников Института красной профессуры — П. Юдин, М. Митин и В. Ральцевич — подхватили в своей статье в «Правде» высказанную Сталиным мысль. Они доказывали, что философия должна по-новому подойти к разрешению ряда теоретических вопросов, возникших в ходе практической деятельности по построению социализма в СССР. В статье высказывалась похвала Сталину за то, что он продемонстрировал «углубленное понимание марксистско-ленинской диалектики», теоретически обосновав идею борьбы как с левым, так и с правым уклоном. Затем авторы статьи призвали к подобной борьбе на два фронта и в области философии7 Хотя Дебо-рин не подвергся в этой статье открытой критике, в ней ясно указывалось, что его школа относится к враждебному философскому фронту. Авторы статьи в «Правде» фактически выступили как ядро новой, сталинской школы в советской философии. На то, что Сталин одобрил этих авторов, указывает примечание, сопровождающее статью: «Редакция присоединяется к основным положениям данной статьи».
Вскоре Сталин вмешался лично. Девятого декабря 1930 г, в беседе с группой философов из Института красной профессуры он высказал свою точку зрения по поводу положения в советской философии, Сталин, по свидетельству Митина, говорил о том, что «необходимо разворошить и перекопать весь хлам, который навален в вопросах философии и естествознания». Особенно же необходимо «разворошить все, что написано деборинской группой, то есть все, что есть ошибочного в области философии». По мнению Сталина, школа Деборина является философской формой ревизионизма, которую можно назвать «мень-шевиствующим идеализмом», Следует и далее, продолжал Сталин, выявлять ошибочные философские взгляды Плеханова, всегда свысока смотревшего на Ленина. Сталин особо подчеркивал в беседе с философами то, что Ленин возвел диалектический материализм на новую ступень. До Ленина, говорил он, материализм был атомистическим. Опираясь на новые научные открытия, Ленин с марксистской точки зрения проанализировал понятие материи, Хотя Ленин и создал очень много нового во всех разделах марксистской философии, он был скромен и не любил говорить о своем вкладе. Поэтому долг его учеников — осветить новаторскую роль Ленина в философии8.