Волею судеб Бухарину представилась возможность высказать свою оценку Сталина за границей, и те, кто был знаком с ней, сохранили ее для потомства. В начале 1936 г. он был командирован в Париж во главе состоящей из трех человек делегации, которой было поручено вести переговоры о покупке архивов Маркса, принадлежавших Социал-демократической партии Германии. Ранее, в 1933 г., этот архив был передан из Берлина в Париж и Копенгаген Борисом Николаевским, редактором эмигрантского меньшевистского «Социалистического вестника». Николаевский и видный меньшевик Федор Дан были посредниками на этих переговорах и в течение двух месяцев часто встречались с Бухариным⁷ Во время своего пребывания в Париже Бухарин неожиданно для Дана пришел к нему домой и в течение нескольких часов подробно рассказывал о Сталине.

Возможно, таким образом он хотел воспользоваться предоставившейся ему уникальной возможностью оставить для истории свой рассказ о характере Сталина, о котором во всем мире мало кто знал. Дан, который раньше был знаком со Сталиным, был не только встревожен, но и удивлен характеристикой, которую дал Бухарин. Об этом пишет жена Дана в воспоминаниях, опубликованных много лет спустя после смерти Бухарина и самого Дана.

Вскоре после того, как Бухарин начал переговоры с Даном и Николаевским, он в шутливом тоне заметил, что интерес большевиков ко всему, что связано с Марксом, настолько велик, что они согласились бы приобрести даже его останки, чтобы перевезти их в Москву. Затем в частной беседе с Даном он сказал, что в этом случае сразу же будет построен памятник Марксу. А рядом воздвигнут памятник повыше — Сталину. Сталин будет изображен читающим «Капитал» с карандашом в руке на случай, если ему понадобится внести поправки на полях этой книги. Развивая эту мысль, Бухарин сказал: «Вот вы говорите, что мало его знаете, а мы-то его знаем... он даже несчастен от того, что не может уверить всех, даже самого себя, что он больше всех, и это его несчастье, может быть, самая человеческая в нем черта, но уже не человеческое, а что-то дьявольское есть в том, что за это самое свое «несчастье» он не может не мстить людям, всем людям, а особенно тем, кто чем-то выше, лучше его... Если кто лучше его говорит, он обречен, он уже не оставит его в живых, ибо этот человек вечное ему напоминание, что он не первый, не самый лучший, если кто лучше пишет — плохо его дело, потому что он, именно он, должен быть первым русским писателем, Марксу, конечно, больше ничего от него не грозит, разве только показаться русскому рабочему маленьким по сравнению с великим Сталиным... Нет, нет, Федор Ильич, это маленький, злобный человек, нет, не человек, а дьявол...»⁸.

История подтвердила слова Бухарина. Несмотря на эмоциональность предложенной им характеристики, в ней содержалось указание на важный факт, проливающий свет на характер Сталина, а именно на то, что Сталин чувствовал себя великим человеком и остро нуждался в признании этого величия другими.

В одной из предыдущих глав мы рассказали о том, как в молодые годы у Сталина формировалась потребность быть «первым и лучшим». Теперь необходимо вновь обратиться к его внутреннему миру и проанализировать его развитие в зрелом возрасте. _и,

а .■ -■ ■

кг-

Канин он видел себя

Чтобы понять внутренний мир Сталина, необходимо учесть, что все, кого он знал, могли принадлежать только к одной из двух возможных категорий — друзья, которым можно было доверять, или враги, против которых нужно было вести борьбу до победного конца. Ни о какой третьей категории практически не могло быть и речи. Ведь человек, которого пока еще нельзя причислить ни к друзьям, ни к врагам, потенциально мог стать как тем, так и другим, а для Сталина это было главное.

Такой способ оценки людей сформировался под влиянием как соответствующих черт характера, так и культуры. Негативный опыт, приобретенный Сталиным в детстве, когда он был одаренным и чрезвычайно восприимчивым ребенком, связан с рядом факторов, в том числе жестокостью его отца по отношению к нему самому и его матери. В результате этого в юношеские годы он стал жестче, был всегда начеку и проявлял, с одной стороны, тенденцию к самоидеализации, а с другой — мстительность и железную волю драться до победы. Образ враждебного противостояния друзей и врагов напрашивался как бы сам собой по аналогии с конфликтом между традиционным укладом в Грузии и теми, кто, осуществляя надзирательские функции, пытался русифицировать его; сыграли свою роль и культурные традиции, такие, как кровная месть, и стремление драматизировать ситуацию, как в истории с Кобой. В духовной семинарии Сталин окунулся в марксистскую революционную субкультуру. Здесь особенно привлекательной, как мы уже видели, была идеологическая символика, в соответствии с которой весь социальный мир подразделялся на два больших противоборствующих класса — угнетенных и угнетателей, т. е. на друзей, противостоящих врагам в конфликте, существовавшем в масштабах всего человечества и в течение всей истории. Из всей этой субкультуры Сталин безошибочно избрал воинствующую версию марксистской идеологии, представленную Лениным. Как уже указывалось, ленинский марксизм был «гневным» марксизмом, изобиловавшим обвинениями и образами злого и агрессивного классового врага. Для Сталина ленинские произведения были обильным источником материала, который он включил в свой собственный образ врага. Кроме того, ленинский подход к революционной партии как к товарищескому коллективу борцов за дело народа, сплоченных взаимным доверием, послужил основой сталинской идеализированной концепции того, что значит (или должна означать) дружба.

Из вышеизложенного следует еще один момент, который чрезвычайно важен для понимания Сталина. Для него не существовало разницы, которую мы считаем само собой разумеющейся, между «личными» отношениями и отношениями «политическими». Вообще персонализация политических отношений и политизация личных весьма характерны для революционных движений и даже, возможно, для всей политической жизни. Возможно, что одной из характерных особенностей Сталина было то, что в его случае это явление приобрело крайние формы. Собственная политическая жизнь имела для Сталина глубоко личный смысл, а личная жизнь была неотъемлемой частью политической. Одним из факторов, которые привели к этому, является то, что в детстве и юности Сталин жил в Грузии, где традиции играют большую роль и где не было принято отделять частную жизнь от общественной. Другой фактор — уже упоминавшаяся нами замкнутость Сталина, у которого было мало личных связей за пределами политических кругов. Немаловажным фактором является высокая степень политизации самооценки Сталина. Попытаемся объяснить, почему именно из-за отношения Сталина к самому себе он так и не смог избавиться от личных эмоций в политических отношениях, в особенности с членами партии.

Итак, каким же было отношение Сталина к самому себе в зрелые годы? До нас дошли слова самого Сталина, которые в какой-то мере дают ответ на этот вопрос. В июне 1926 г. в Тифлисе он предложил собственную версию своей революционной биографии. Отвечая на приветствия рабочих тифлисских главных железнодорожных мастерских, Сталин упрекнул их в том, что они льстят ему. Нет необходимости, сказал он, изображать его героем революции, одним из вождей партии и Коминтерна, легендарным рыцарем-воином и т. д. Обычно так говорят о покойных революционерах во время похорон — а он пока не собирается умирать.

Подлинная история его революционной карьеры, сказал он, — это история ученичества. Его учителями были рабочие сначала в Тифлисе, затем в Баку и Петрограде. В 1898 г., когда он возглавил кружок рабочих в тифлисских железнодорожных депо, старшие товарищи — Джибладзе, Чодришвили и Чхеидзе, — которые меньше, чем Сталин, были знакомы с революционной литературой,

но обладали большим опытом, обучили его практическим навыкам пропагандистской работы. Это было его первое «боевое крещение» в революционной борьбе. Здесь, среди своих первых учителей — тифлисских железнодорожников, он стал «учеником от революции». Впоследствии, в 1907-1909 гг., в Баку он научился руководить рабочими массами на нефтяных промыслах. Получив, таким образом, свое второе боевое крещение в революционной борьбе, Сталин стал «подмастерьем от революции». На следующем этапе, в 1917 г. в Петрограде, Сталин действовал среди русских рабочих рядом с великим учителем пролетариев всех стран — Лениным. Здесь, в водовороте классовых битв, он осознал, в чем состоит роль одного из вождей партии, и получил третье революционное боевое крещение. По словам Сталина, в России под руководством Ленина он стал «одним из мастеров от революции». «Такова, товарищи, подлинная картина того, чем я был и чем я стал, если говорить без преувеличения, по совести»¹³.