Хотя я уже знал, что офицера собираются расстрелять, и без всяких колебаний желал его смерти, мне сделалось нехорошо, муторно, и я немедленно предложил Илюшке:
— Пойдем назад.
— Погоди, сейчас его в расход пустят,— ответил Илюшка.— Он три дня орал в анбаре. Всех пужал, всем грозил, а вот теперь молчит.
Партизаны подвели офицера к буграм и ямам. Я отвернулся — все во мне напряглось от неприятного ожидания. Вскоре прозвучал один-единствеииый выстрел, и я невольно вспомнил, как Мамонтов передавал адъютанту патрон, сделанный моим дедом...
— Уже закапывают,— сообщил Илюшка.
— Пойдем же!..
— А на позиции?
— Оттуда прогонят.
— Со мной не прогонят! — сказал Илюшка с такой уверенностью, словно был по меньшей мере помощником главкома.
Пока мы препирались, партизаны, забросав расстрелянного комьями мерзлой земли, направились обратно. Илюшка дождался партизан и, не уступая им дороги, попросил:
— Дайте докурить, товарищи солдаты!
— Рано ты, однако,— попрекнул его один из партизан.
— Я уже давно курю. И в нос пускаю.
— Отец-то не ругает?
— Он сам меня и научил.
— Заботливый, стало быть
Получив окурок, Илюшка тут же похвастался своими успехами в курении. Солдаты от удивления покачали головами. После этого и мне протянули окурок, но Илюшка, перехватывая его, сказал:
— У него и отец не курит.
— Кержак, что ли?
— В нутре, знать, какая-то хвороба.
Партизаны собрались идти дальше, но Илюшка вповь задержал их вопросом:
Беляк-то молился перед смертью?
— Лаялся, как собака.
Ишшо лаялся, зар-р-раза! — Тут Илюшка вдруг завернул такую сложную черную брань, что партизан даже отшатпуло.— Знамо, помирать неохота! Но все одно им смерти не миновать! А чо, не слыхали, когда беляки-то придут из Мельникова?
— Ждешь? — пошутил один из партизан.
— Знамо, жду,— отклоняя всякие шуточки, серьезно ответил Илюшка.— Тут тода опять же бой выйдет. А как отобьют беляков, я пойду гильзы собирать. Я их, может, больше тыщи насобирал в те разы. Мне сам главком красный 'бант дал, да только сестренки оторвали его с лопотины и затеряли.
После всего того, что я узнал об Илюшке, мне поневоле пришлось стать более сговорчивым—нечего и говорить, его жизненный опыт заслуживал самого серьезного уважения. Мы направились к поскотине. Навстречу нам двигался обоз из десятка телег, сильно гремевших колесами по земле. На телегах, теспясь, сидели женщины и дети. Сходя на обочину, Илюшка сразу же определил:
— Беженцы.
Когда с нами поравнялась первая телега, он крикнул старику вознице:
— Вы из Мельникова, чо ли? А пошто бежите?
— Побежишь,— скучно ответил старик.— Утресь беляки к нам пришли.
— Надо домой,— забеспокоился теперь Илюшка.— Там мамка одна. Может, здесь скоро бой будет. Вон, видишь, забегали что-то на позициях, гляди, гляди! — Он даже слегка нахмурил брови.— Если наши не удержатся, и нам бежать надо. А то всех перебьют. У нас уже многих побили, даже двух мальчишек. Если чо, дак в Солоновку побежим. Давай вместе, а?
Возвратясь в село, мы оказались—скорее всего не случайпо, а опять-таки по Илюшкиной задумке — у знакомого мне дома, где находился командный пункт главкома. Перед домом толпилось много партизан, всюду шныряли деревенские мальчишки. У коновязи стояло несколько коней под седлами, а у крыльца все продолжали спешиваться верховые. Передавая поводья коноводам, они быстро бежали в дом.
— Командиры,— шепнул мне Илюшка.— Съезжаются зачем-то...
Разговаривая со мною, Илюшка все время так и стриг черными глазами по сторонам, боясь пропустить что-либо заслуживающее внимания. Увидев, что у самого крыльца вновь остановилось несколько верховых, среди которых один возвышался на коне особенно высоко, он даже всплеснул руками:
— Гляди, да это же Громов!
Едва командир корпуса в сопровождении двух или трех товарищей скрылся в сенях дома, а коноводы отвели в сторону коней, у крыльца осадили скакунов еще два всадника.
— Орленко!—закричал Илюшка.—Командир Славгород-ского!
Илюшка знал многих партизанских командиров в лицо. Все они десятки раз бывали в Малышевом Логу, многие здесь воевали, выступали на солдатских митингах и крестьянских сходках, на похоронах погибших в боях, и как же их не знать было вездесущему парнишке, который день-деньской вертелся среди партизан, среди народа? Всех командиров он встречал восторженно, хотя иногда по необъяснимой причине свой восторг и вы* ражал весьма странно, пользуясь для этого мужской бранью. Но когда у крыльца сдержал своего разгоряченного неблизкой дорогой коня молодой всадник богатырского вида в распахнутом полушубке и черной папахе, Илюшка, не утерпев, с визгом сорвался с места:
— Ко ляд о! Колядо!
И верно, это был Федор Колядо; на его груди виднелась яркая алая лента, с какой я видел его недавно в Гуселетове. Он прискакал из Долгова. Встречать Колядо бросились все ребята. Самый молодой командир полка был любимцем Мамонтова, всея повстанческой армии и особенно мальчишеских орав тех сел, где ему пришлось бывать за лето и осень, а бывал он везде и всюду — его полк был очень мобилен, он постоянно совершал далекие и быстрые марши по всему степному Алтаю.
— Здравствуйте, товарищи хлопчики! — приветливо обратился он к мальчишкам.— Як вы туточки воюете?
— Оборону держим! — заорали в ответ мальчишки.
— Молодцы! А сдержите белякив чи ни?
— Сдержим!
Он был очень и очень молод, Федор Колядо, и с мальчишками чувствовал себя гораздо свободнее, естественнее, чем с людьми старше себя по годам,— с ними он был необычайно стесните-? лен, ровно красная девица.
Собирая полки в Малышев Лог, главком Ефим Мамонтов хотел задержать здесь противника лишь на несколько дней, пока не будет завершена подготовка надежной обороны под Солонов-кой. Он думал лишь об оборонительных боях на подступах к партизанской столице. Командир корпуса Игнатий Громов, находившийся в Волчихе, где он занимался организацией отпора второй группе белогвардейских войск, пытавшейся прорваться к Соло-новке с запада, также был против всяких наступательных боев в те дни. К тому же отпала острая необходимость в неблагоприятных условиях задерживать противника у Малышева Лога — ведь оборона у Солоновки, очень выгодная во всех отношениях, к тому времени была полностью подготовлена. Надо было, не теряя зря силы на малышевских позициях, заблаговременно отойти в Солоновку. Тем более не было никакой нужды бросать несколько полков во встречный бой, да еще темной ноябрьской ночью. Такие действия не соответствовали привычному духу повстанческой борьбы.
И все же, как это ни странно, на совещании командного состава днем 12 ноября, состоявшемся в Малышевом Логу, было принято решение провести встречный бой. Кто выдвинул эту ошибочную идею, неизвестно. Почему она восторжествовала, непонятно. Возможно, странная медлительность двух полков противника, имевших десятки пулеметов и даже две батареи, была расценена как признак трусости белогвардейцев перед грозной партизанской армией, и грех было не воспользоваться этим обстоятельством. Но скорее всего, кто-то на совещании вспомнил об удачном сентябрьском бое у Мельникова, когда был разгромлен батальон егерей Окунева, и доказал вопреки всем законам, что история может повториться — белые не ожидают сейчас нападения, да и полки их не в обороне, а в движении. Эта наша догадка отчасти подтверждается и диспозицией на 13 и 14 ноября. (Схема предстоящего встречного боя, подробно изложенная в ней, во многом схожа со схемой сентябрьского боя под Мельни-ковом.) Руководство боем, как особо отмечалось в диспозиции, осуществлял командир корпуса Игнатий Громов. Впрочем, это не означало, что главком Мамонтов оставался в стороне—он любил быть всегда среди солдат и бесстрашно лезть в любое пекло.
На следующее утро, 13 ноября, 6-й Кулундипский кавалерийский полк и эскадрон 2-го Славгородского полка под общим командованием Шевченко, прозванного за внешнее сходство с героем гоголевской повести Тарасом Бульбой, выступил из Малышева Лога, направляясь в тыл врага. Путь этой кавгруппы был расписан в диспозиции до мельчайших подробностей: где сделать остановку и выкормить лошадей, как двигаться с иаступле-штем темноты — сначала кромкой бора, а затем степными лога^ ми,— за сколько верст вперед выслать разведку, где выставить разные посты и устроить засады. (С такой точностью описать путь группе Шевченко мог только главком Мамонтов; он один хорошо знал эти места.) Короче говоря, начинался типичпый партизанский рейд, каких за лето совершалось немало, подготовленный со всей тщательностью и продуманностью. И он, этот рейд, не мог не увенчаться успехом.
