При строгом царе Иоанне Васильевиче Грозном здесь было имение загадочного немца чернокнижника Клауса Гинденбарта. Ходили слухи, что строит он сатанинскую башню, откуда будет бесовские мысли вбивать в умы москвичам. Однажды опричники постучались в ворота имения, дабы представить немца пред очами страшного Малюты Скуратова и пыткой вызнать истину, но того и след простыл, будто и не было его вовсе, а привиделся он, чертово наваждение.

Знатоки рассказывают, что бывают тут провалы во времени и выпадение в иные пространства по причине невиданной силы магнитных полей. Да еще нездоровые, бурлящие страсти окончательно сдвинули это место из привычной Вселенной, наполнили его уродливыми фантомами иных реальностей. И дикторы, телеведущие, многочисленные телеперсонажи, как привидения, срываясь со шпиля телебашни, материализуются в каждом доме со своими странными словами, по странным своим делам.

Сюда, как пчел на пыльцу, тянет психов. Маньяки кругами ходят вокруг своих кумиров, раздумывая, стоит ли пасть пред ними ниц или разорвать когтями на части. Время от времени кто-то пытается утопиться в останкинском пруду. Тянет на местную темную энергию и сектантов, и митингующих.

Сотрудники телевидения, платя по загадочным счетам, быстрее стареют, высыхают. Тут происходит почто незаметное, неощутимое, как радиоактивный распад, но верно высасывающее из человека жизненные соки.

Правда, внешне о местном беспорядке ничего не говорило. Солнце светило яркое, играло на стеклянных гранях зданий, озаряло величественный шпиль телебашни, ласково дарило себя Шереметьевскому дворцу, запутывалось в зелени и мощных ветках вековых дубов. Но я всегда ощущал, приближаясь к Останкино, как мягкие пальцы легко стискивают голову. Меня долго учили ощущать токи энергий. И из-за этого мне тут не нравилось.

— Молодой человек, — обратилась ко мне женщина средних лет, в шортах, легкой блузке, темных очках, с фотоаппаратом «Самсунг» на груди, до того стоявшая на зеленом газоне и завороженно глазевшая на телебашню. — Можно у вас поинтересоваться?

— Чем?

— Если телебашня вдруг упадет, она до нас достанет?

— Достанет, — заверил я ее. Женщина опять уставилась на башню — с еще большим интересом.

Это иллюзия. Находясь вблизи башни, кажется, что если она рухнет, то накроет пол-Москвы, хотя на самом деле она не упадет дальше своего ограждения.

Менты пропустили меня без звука. Вид моего удостоверения не вызвал подозрения.

Я поднялся на лифте на третий этаж.

По лицам слоняющихся по коридорам сотрудников можно примерно определить, в какое такое учреждение попал. В банках морды сытые. В научно-исследовательских институтах — жалкие и голодные, а глаза как у дворняг бегают, ищут, где стянуть кусок колбаски. В офисах посреднических фирм физиономии вальяжно угодливые. На телевидении — озабоченные. Впрочем, попадались и лица расслабленные, но лишь потому, что им надоели важные заботы. И у всех какой-то не совсем здоровый блеск в глазах.

Прежде чем работать, неплохо бы подкрепиться чашечкой кофе. Я не кофеман, но напиток этот уважаю.

В кафешке была небольшая очередь. И стоял гвалт:

— Такой кадр, старик… Руки — отдельно. Голова — отдельно! Я менту говорю — сдвинь труп чуть правее. А он мне; «Место происшествия, место происшествия, ничего трогать не велено». Не, ну какие идиоты!..

— Халтурка подвернулась. Одного кретина со справкой из дурдома в городскую думу протолкнуть. Имидж будем ваять! Делать из обезьяны человека… И просто гориллу как человека одеть — маловато. Надо еще паре слов его выучить…

— Слышал новый самый короткий анекдот? «Миллкиуэй» утонул.

— Ну да. Это из серии «Колобок повесился» и «еврей-дворник»…

— А я в микрофон перед телекамерой этому министру и говорю — мол, нечего, дядя, лапшу на уши вешать…

Я присел за столик, испил чашку кофею. Потом еще одну. Посмотрел на часы. Пора. Борюсик сейчас наверняка на месте. Сидит в своей монтажной и занят том, что грызет нервно уже пятую за день зубочистку ч монтирует срочный материал.

Так все и оказалось. В просторном помещении, заполненном различной аппаратурой, сидел Борюсик. Рядом с ним сосредоточенно пялилась на экран его ассистентка Наташа — высокая белокурая девица.

— Привет, Борюсик.

Это бородатое длиннорукое и низкорослое существо все называли Борюсиком. Почему-то ни у кого язык не поворачивался назвать его Борей, Борисом Ивановичем или на крайний случай Борькой. Он был Борюсик и обладал всеми качествами, делающими его достойной пираньей в этом огромном аквариуме.

— Во, здорово, — он сграбастал руку своими волосатыми лапами и потряс, глядя куда-то в сторону.

— Привет, — бросила Наташа, и я видел, как у нее на языке вертелось «коротышка». Я бы не обиделся. У меня не та профессия, чтобы позволять себе обижаться на всякую ерунду. Такие люди, как я, если обижаются, то обижаются капитально, и тогда за собой оставляют выжженную землю.

— Как проник сюда, старикашечка? — завопил он.

— Трудно, что ли, — пожал я плечами.

— Понятно… Подожди, сейчас демонтирую материал и перетрещим. Годится?

— Годится, — благосклонно кивнул я, увидев на экране монтируемый репортаж — Олигарх Всея Руси косился вбок плутоватыми глазами и на его губах застыл оскал. Вырванная из времени картинка. Бездвижное лицо, бездвижные губы.

— Абрам Борисовича лакируешь? — спросил я,

— Ага, — Борюсик потер руки. — Эксклюзивное интервью,

— По поводу?

— Каверзные вопросы.

— С заранее спланированными ответами.

— Ну… — он щелкнул пальцами, мол, и так все понятно. — В общем, поползли по Московии провокационные слухи, что он острова в океане скупает.

— И что, не скупает? — заинтересовался я,

— Скупает. Вот и разъясняет, почему.

Ассистентка нажала кнопку. Взмах волшебника, Властелина иной реальности. Фантом на экране при-. шел в движение. Привидение, отголосок прошлого.

Морда у Абрам Борисовича Путанина была беспокойная. Возникало ощущение, что в нем жил дремлющий вулкан, но иногда он вскипал, искрился и жарил вовсю. Говорил олигарх сбивчиво — его мысли опережали речь.