Фельдшер долго пытался вернуть ему дыхание: опрокинул лицом вниз, старался вытолкнуть воду из легких, но все оказалось напрасно.

Тогда в журнале сделал Зинович запись: «...августа, купаясь, утонул... Сергей Боярский, труп... был найден в реке..., но принятыми мерами лекаря Карпенко, Боярскому жизнь осталась не возвращенной...»

Боярского похоронили на берегу, поставили, как водится, крест.

Команда двинулась дальше и через три дня прибыла в Екатеринбург. Крупный уездный город считался тогда столицей Урала, и совсем недавно законодательно перевели его из военно-горного ведомства в гражданское.

Сто пятьдесят лет назад строил здесь генерал Генин силами солдат Тобольского полка медеплавильные и металлургические заводы. Потом солдаты, вместе с семьями, приписанные к этим же заводам, обязывались служить по тридцать—тридцать пять лет у плавильных печей.

Жестокость наказаний приписанных к заводам людей в те и последующие годы была такова, что повешение без пыток принималось зачастую беглецом или иным провинившимся чуть ли не с благодарностью.

Вернемся,однако, в год 1867-й.

Отдыхали команды четыре дня, отмывались, приводили себя в порядок. Зинович с несколькими солдатами побывал в церкви, заказал заупокойную службу: видно, винил себя за смерть Боярского, в одной роте служил с ним.

В городе, жителей которого насчитывалось тогда тысяч тридцать и почти четверть из них — мастеровые, видел Иван много заводских строений. Понравился, однако, Екатеринбург ему своими садами да красивыми домами. Зашли Иван с Тимофеем на базар, купили они кое-что по мелочи.

Отдохнув, оставили команды Екатеринбург, предстояло пройти им еще верст триста. На четыре дня остановились в Пышме, потом неделю были в дороге и, как предписано, на сороковой день, в конце августа, подошли к Тюмени.

Тюмень, уездный город Тобольской губернии, стоял на берегах реки Туры, а название взял он от реки Тюменьки, которая впадала в Туру. Жителей в городе было тогда около тринадцати тысяч. На этом месте до второй половины XVI века стоял татарский городок Чинги-Тур, напоминанием о нем служили вал и ров у места, что называли Царевым Городищем.

Известно, что через Тобольск проходил Сибирский тракт, шли по нему люди, переправлялись товары, главным образом, хлеб. Отсюда же по рекам Туре, Тоболу, Иртышу и Оби ходили до Томска суда с грузами. Кстати, этот же маршрут бороздил и самый большой в те годы во всей Сибири пароход под названием «Сибиряк». Потом еще семьдесят пять лет, до начала сороковых годов XX века, перевозил он по Оби и ее притокам людей и грузы.

В Тюмени пришлось оставить заболевших в пути солдат. Иван отвез их на двух телегах в местный лазарет, передал лекарю список и другие документы на больных, а на руки получил бумагу с печатью для офицеров сопровождения.

Тогда же пригнали в город партию каторжных, принял их тюремный замок, одних надолго, других, что пойдут дальше, на несколько дней. Шли они под охраной конвойной команды, которая сменялась от этапа к этапу. Каторжане прикованы были наручниками к одной длинной металлической цепи, тянувшейся между рядами. Позади партии на телегах везли больных и немощных, среди них видел Иван несколько женщин, закутанных в сермягу.

Через два дня погрузились опять на баржи, тащил их буксир товарищества «Широков и К°». Начались дожди, задули холодные ветры. Солдаты разместились в трюмах, на палубу выходили теперь редко — глотнуть свежего воздуха или покурить. На высокие берега из красной глины, что проплывали мимо, где в пятидесяти, а где ив ста саженях от путешественников, почти никто и не глазел: зябко, да и сплав всем уже приелся.

По Туре, Тоболу тянул буксир баржи по течению на север. За сутки проходили по сто двадцать верст и более, в Иртыш вошли на четвертый день.

В губернском Тобольске пробыли пол дня. Тамошние жители рассказывали, что когда-то здесь, в столице Сибирского царства, жил царь Кучум со своей женой. Именно по этим местам много лет назад прошел Ермак; на Иртыше, в верстах семидесяти от Тобольска, он и погиб. Ермакову Заводь показали потом матросы, что служили на барже.

Дома в Тобольске стояли все сплошь деревянные, Кремль же выстроили из белого камня, на правом берегу, и виден он был издалека — еще с баржи заприметили его солдаты.

Сопровождал Иван Домбровского в город, много повстречали они там военных — офицеров и нижних чинов. В торговом ряду купил Иван себе и Тимофею меховые рукавицы — в запас: к тому времени начинались уже утренние заморозки, предвестники близких сибирских холодов.

От Тобольска по Иртышу (ширина русла его здесь достигала пятисот саженей) отмахали шестьсот верст, до впадения в Обь. К концу второй недели сентября, через пять дней пути, вошли в Обь. Навигация приближалась к концу, река могла стать уже в середине октября. Поэтому торопились многочисленные суда, плыли вверх и вниз по течению, везли товары, пассажиров, каторжные этапы в Сибирь.

Дня через три пришли в Сургут, а еще через пять дней пути — в Нарым. На одном из причалов с соседней баржи услышал Иван слова заунывной арестантской песни:

Ах, ты до-о-ля, моя до-о-ля, До-о-ля-до-о-люшка моя...

Ах, заче-е-м же, злая до-о-ля,

До Си-би-и-ри до-о-вела...

Не за пья-а-нство и буя-а-нство,

И не за но-о-чной разбой Стороны ро-о-дной ли-и-шился —

За крестья-а-нский мир честной.

Год в ту по-о-ру был го-о-л-о-одный:

Стали подать со-би-и-рать,

И после-е-днюю скоти-и-ну За бесце-е-нок прода-а-вать...

В Томске, конечном пункте водного пути, были только к концу сентября. Город, основанный когда-то на татарских землях у реки Томи, стоял на большом Сибирском тракте. Еще «в 1804 году назначен он ...губернским» в Средней Сибири. Теперь число ссыльных в Томске и людей военного звания сравнялось между собою, и достигали те и другие числом четырех тысяч.

В городе команды направили в казармы, а частично разместили у обывателей.

Здесь стали готовиться к дальнему пути по Сибирскому тракту. До Ачинска предстояло следовать всем вместе походным порядком, подготовка к тому шла основательная: раздавали оружие, боевой припас и амуницию; изношенное обмундирование и обувь, по мере возможности, заменяли на новые, сшитые в Томском же уезде.

Иван для себя решил и солдатам присоветовал: старые сапоги, если удастся, починить, а новые взять размером побольше, чтобы надевались на толстый носок и теплые портянки. Впрочем, ясно было: без валенок так и так не обойтись.

Больше всего возни оказалось с пуговицами: на новых шинелях они почему-то отсутствовали, пришлось перешивать со старых. У кого-то пуговиц и вовсе не нашлось, так тем разрешалось пришивать не форменные, а какие найдутся, на крайний случай — выстругивать деревянные палочки с желобком для прихвата к шинели суровой ниткой. Унтер-офицеры за всем этим следили строго, и на четвертый день солдаты готовы были в дорогу.

Только теперь доложили Тимофей с Иваном, что в команде все в порядке, с едой и ночлегом устроено как положено, и отпросились в город.

Побродив по близлежащим улицам, унтеры по хлипкому мосту через грязную речку Ушайку, что разделяла Томск на две части, направились в нижнюю часть города.

Шли неухоженными улицами, миновали какой-то пустырь, потом овраг; ближе к окраине зачавкала под ногами грязь. Стемнело, кое-где засветились уже огоньки в окнах домов.

Когда свернули еще раз, оказались на кривой дороге, проросшей по бокам уж и вовсе никудышными избами. Здесь даже собаки не лаяли, не было и палисадов...

Остановились оглядеться и решили повернуть обратно. В стороне послышались шаги, солдаты обернулись.

Женщина шла не спеша. Теплый жакет, перетянутый в талии, длинная юбка... Из-под низко повязанного платка удалось разглядеть только нос да глаза — не поймешь, то ли девка, то ли баба. И годов сколько, не разберешь: может и двадцать, а может и все тридцать с гаком.

Оглядела она обоих внимательно, потом спросила: «Ищите чего, служивые...» «Ищем, где согреться да в баньке попариться», — отвечал Тимофей. «А что на зуб положить, у нас и самих найдется», — добавил Иван.