Восприимчивость позволяла ему активно впитывать самые разнообразные музыкальные и немузыкальные впечатления, не затрудняясь их рациональным анализом. По словам Эйнштейна, один музыкальный кумир в его сознании легко вытеснял другого, причем в каждом случае Вольфганг не только что-то заимствовал, но и интуитивно отвергаль. Фантазия, о которой в самых восторженных тонах отзывались очевидцы выступлений вундеркинда, — не что иное, как спонтанное проявление способности к продуцированию собственных музыкальных идей. Позднее, из Парижа, Моцарт, уже взрослым, писал отцу о своих занятиях с дочерью герцога де Гина:
> Герцог де Гин, чья дочь учится у меня по композиции, неподражаемо игра
ет на флейте, а она — блестяще на арфе. У нее большой талант и гений, особенно бесподобная память... Однако она сильно сомневается, есть ли у нее способности к сочинению, особенно из-за мыслей — идей. [...] Ну, посмотрим. Если у нее не появятся Шёеп или мысли (пока их у нее действительно совсем нет), то тут ничего не поделаешь, ибо я, видит Бог, дать их ей не могу [...]. Здесь всего придется добиваться ремеслом!2.
Иными словами, у ученицы напрочь отсутствует дар к сочинению, изобретению нового. «Ремеслом» же можно добиться, судя по тону высказыва-
а Кунау И. Музыкальный шарлатан // Музыкальная эстетика Западной Европы XVII— XVIII
веков. С. 230—233.
Ь Эйнштейн, глава «Моцарт и его современники»,
с Письмо от 14 мая 1778 г. — Впе/еОА II. 5. 356-357.
ВУНДЕРКИНД / О «чуде природы» и природе чуда
О
РЭ
н
о
си
&
Оц
о
«
н
ний Вольфганга, только минимальных результатов. Так что исполнительский «гений» не предполагал непременного композиторского таланта.
И наконец, артистизм. Вряд ли может изумить достижение, которое несет на себе отпечаток тяжелого труда. Легкость и блеск, непринужденное преодоление трудностей — будь то технически сложные места при игре на инструменте или строгие правила композиции — непременное условие искусства, тем более если это искусство демонстрирует вундеркинд. Иначе о «чуде» говорить в принципе не пристало. «Он играет сложное, но не чувствуешь, как это трудно. Кажется, будто можно тут же и самому сыграть», — отзыв Моцарта об Игнаце Френцле, скрипаче придворной капеллы в Мангейме, прекрасно иллюстрирует этот принцип3. Еще одно проявление артистизма Вольфганга в самые ранние его годы заметил Шахтнер: «Мальчик не хотел играть иначе, как перед настоящими знатоками музыки, либо его нужно было, по меньшей мере, обмануть и выдать их за таковых»ь.
Насколько эти качества были врожденными, рассуждать можно только гипотетически, отыскивая у сына сходства с каждым из родителей. О Леопольде пишут как о человеке дипломатичном, упорном в достижении целей и умеющем разбираться в людях. Он самостоятелен в своих суждениях, наделен чувством долга, искренне религиозен, в известной степени педант, в отношении с детьми автократичен. Его музыкальный талант весьма значителен. Такой портрет рисует Абертс. Не талант, но честолюбие и воля, образованность и любознательность, изрядный житейский опыт и светские навыки, честность по отношению к коллегам и нежная любовь к семье — черты, подмеченные Эйнштейном11. Мать, судя по всему, была веселой, умеющей, как и все уроженцы Зальцбурга, ценить радости жизни, и к тому же хорошей хозяйкой. Ни одно из этих качеств само по себе, ни даже их простое сочетание не объясняет, почему ребенок в три года с наслаждением вслушивается в звуки клавесина, интуитивно подбирая консонансные интервалы, почему в четыре он ожидает урока игры как награды, почему в пять начинает сочинять, в шесть впервые выступает перед публикой. Исключительный слух, цепкая музыкальная память, страстная увлеченность тем, что ему интересно, веселый и легкий нрав составляли только первоначальную «диспозицию» качеств, которая, по мнению психологов, дана от природы. Во что она превратится, зависит от обстоятельств'. Обстоятельства же, по крайней мере, в детстве сложились для Вольфганга самым благоприятным образом, потому что его обучал и воспитывал первоклассный педагог — отец.
Попытку объективно исследовать природу моцартовской гениальности предпринял англичанин Дэйне Бэррингтон — правовед, разносторонне образованный человек. 28 ноября 1769 года он предоставил в Королевское общество отчет об испытании музыкального таланта Вольфганга. Тесты были разнообразными. Моцарт играл с листа по партитуре, импровизировал итальянские речитативы и арии, распевая всякий раз по одному слову: афеПо («страсть» — любовная ария) и рефйо («неверный» — ария «гнева»), Бэрринг-
а Письмо от 22 ноября 1777 г. — Впе/еСА II. 5. 137.
Ь Письмо И. А. Шахтнера к А. М. Берхтольд цу Зонненбург от 24 апреля 1792 г. — Впе/еСА
IV. 5. 180.
с Аберт I, 1. С. 50 и далее.
<1 Эйнштейн, С. 24—29.
е Кпер/егС. XV. А. МогаП. АппаЬгип§еп. Ргапкйт ат Мат, 1993. 5. 18.
тон замечает, что композиции мальчика не были вполне совершенны, однако они поднимались над средним профессиональным уровнем3. Ученый настолько поражен степенью развития ребенка, что заподозрил, будто отец сознательно скрывает возраст сына (ему якобы лет 15-16, а в заблуждение вводит его маленький рост). Подозрения рассеяло поведение Вольфганга, который однажды прервал игру, погнавшись за кошкой, а в другой раз — чтобы поездить верхом на отцовской трости. Иными словами, он вел себя как любой мальчишка его лет. Однако окончательно сомнения Бэррингтона смогла развеять лишь метрика Вольфганга, которую он достал через английского посланника при баварском дворе. Резюме «испытаний» было сверхположительным, особенно для англичанина: поскольку талант Моцарта проявился раньше, чем у Генделя, то, дожив до 68 лет, Вольфганг превзойдет последнего. Сравнение с личностью человека, которого в Англии считали национальным гением, дорогого стоилоь.
Пророчества Гримма, высказанные им в 1766 году, оправдались частично. В 12 лет Вольфганг, как и предполагал французский просветитель, написал свою первую оперу Ьийа «Мнимая простушка», которая, правда, поставлена не была. Зато в этом же году был сочинен и исполнен зингшпиль «Бастьен и Бастьенна». Но в предсказании дальнейшей судьбы Вольфганга французский покровитель оказался, к сожалению, менее удачлив. Монархи не только не спорили за честь иметь при дворе музыканта такого уровня, как Моцарт. Один за другим они отказывали ему в должности: в Милане, Флоренции, Мюнхене, Мангейме, Париже, Вене.
«Несентиментальный путешественник» Лоренс Стерн в своем <<Сенти_
ментальном путешествии» (1768) — пародии на почитаемый в XVIII веке жанр «путевых записок» — дал ироническую классификацию поводов, которые заставляют человека срываться с места и уезжать в дальние края: «Если праздные люди почему-то покидают свою родину и отправляются за границу, то это объясняется одной из следующих причин: Немощами тела, Слабостью ума или Непреложной необходимостью». Путешественники, соответственно, подразделялись на праздных, пытливых, лгущих, гордых, тщеславных, желчных и многих других. В завершение списка значились путешественники чувствительные*. Они склонны к самоанализу, прислушиваются к своим ощущениям и красочно живописуют не столько достопримечательности, сколько собственные настроения и чувства. Роман Стерна создавался как раз в те годы, когда семья Моцартов отправилась в первую длительную поездку по европейским странам.
Был ли Вольфганг сентиментальным путешественником? Он, несомненно, обладал чувствительной душой — иначе трепетно-проникновенный тон его музыки не был бы столь искренним. Сохранилось множество свидетельств
