Основным и общим для подавляющего большинства казаков стремлением после падения царизма было сохранить свое положение бывшего привилегированного военного сословия России. Именно это стремление, ловко использованное буржуазией и контрреволюционными верхушечными слоями казачьих войск, привело значительные массы казачества в лагерь контрреволюции42. Процесс революционизирования и классового расслоения в казачьих войсках еще не достиг той степени остроты, чтобы привести к открытой классовой борьбе внутри названных армий и тем самым к окончательному разложению их как антисоветской вооруженной силы.
Казачьи войска занимали в стане контрреволюции особое положение. Проводившиеся Колчаком и его предшественниками мобилизации не распространялись па казаков. Не касалась их также коренная реорганизация вооруженных сил, предпринятая Колчаком в декабре 1918 г. Он ограничился тем, что утвердил образование (по ранее принятому самим войсковым кру-1ПМ Оренбургского казачьего войска решению) Оренбургского военного округа. Аналогичное решение было проведено в отношении Уральского казачьего войска с переименованием созданной им армии в Отдельную.
Па фронтах казачьи войска подчинялись Колчаку и его командованию. На этом власть его фактически кончалась, так как во всех прочих отношениях и, в частности, в военно-административных вопросах действительная власть была в руках войскового атамана и войскового круга. Они по своему собственному усмотрению производили мобилизации, формирования, назначения командного состава и т. д. В этом основная причина того, что Колчаку не удавалось создать крупные кавгруппы; за редким исключением, казаки действовали отдельными полками и бригадами. Колчак вынужден был до поры до времени отказаться от всякой попытки вмешиваться в эти вопросы, зная заранее, что любое его такого рода распоряжение будет расценено войсковым кругом как посягательство на казачью автономию43, и не будучи уверенным, что приказ будет выполнен, а также не имея ни сил, ни возможностей заставить круг выполнить его.
Особое внимание Колчака привлекала задача устранения острой нехватки офицеров и унтер-офицеров. В Российской армии офицеры делились на кадровых (производства до 1915 г. включительно) и офицеров военного времени. Из документов видно, что к июлю 1919 г. кадровых офицеров насчитывалось всего около 1 тысячи. Таким образом, основную массу командного состава — в среднем 16—17 тыс. — составляли офицеры производства 1916 г. и более позднего времени. То были люди без достаточной теоретической подготовки и почти совершенно без практического опыта допозици-онного периода первой мировой войны. Дивизиями и корпусами командовали не боевые генералы старой армии, а офицеры, пришедшие в белую армию в чинах не выше полковника и произведенные в следующие чины приказами Колчака и его предшественников 140.
Для подготовки офицеров службы генштаба начали функционировать ускоренные курсы, организованные при военной академии генерального штаба. Некомплект офицеров в Российской армии составлял на начало 1919 г. около 10 тыс. человек. Для подготовки офицеров и унтер-офицеров были призваны семнадцатилетние юнцы школьники и открыт ряд инструкторских школ и военных училищ. Такие же школы ускоренной подготовки командного состава открывались при отдельных полевых армиях141.
Но, несмотря на все это, Колчаку не удалось ликвидировать нехватку командных кадров армии, что весьма отрицательно влияло на подготовку и действия войск. Не раз предпринимались попытки завербовать в Российскую армию офицеров из армий других белогвардейских группировок, но существенных результатов достичь не удалось 142. Не прибыли также обещанные Деникиным два офицерских батальона (2 тыс. человек) для Уральской казачьей армии, где недостаток опытных офицеров был особенно велик.
Но как бы там ни было, к весне 1919 г. Российская армия только на советском Восточном фронте насчитывала свыше 140 тыс. чистых штыков и сабель — сила грозная по одной своей численности. Правда, колчаковские полки состояли сплошь из молодых новобранцев, наспех обученных, еще не обстрелянных. Но молодой, не уставший, крепкий во всех отношениях солдат-сибиряк под командованием контрреволюционных унтер-офицеров и офицеров был серьезным противником. Отлично обутые, одетые по сезону, полки Колчака напоминали чем-то первоочередные полки царской армии — большая часть времени их подготовки была затрачена на муштровку. Они были «гвардейцами» по сравнению с тем, как были одеты и обуты наши бойцы. Но больше всего поражала в солдатах Колчака их полная аполитичность. Они были поистине политическими младенцами. Они не только не разбирались в политических программах и партиях. Они не могли ответить на самые простые вопросы: что происходит в России, для чего их призвали в армию, когда с немцами война давно кончена, с кем они, сибиряки, идут воевать и за что? В этом отношении они были младенцами в полном смысле слова, но младенцами страшными для нас в то время потому, что физически сильные, отлично снабженные и вооруженные, обеспеченные лучше нас продовольствием и т. д., они были на деле слепыми, безгласными солдатами армии контрреволюции.
Удивляться политической безграмотности этих деревенских парней особенно нечего. Зеленая молодежь 18—■ 20 лет, уроженцы глухих сибирских сел и деревень, медвежьих углов, которых военные и политические события 1914—1918 гг. с их разрухой, развалом всей хозяйственной жизни страны, с перенесенной на улицы и площади городов революционной, классовой борьбой, совершенно еще не коснулись, а если и коснулись, то стороной, больше понаслышке и рассказам бывших фронтовиков первой мировой войны. Наконец, то ведь были в большинстве своем отпрыски патриархальных сибирских семей, может быть, и не богатых по сибирским понятиям и масштабам того времени, но всегда крепких и хозяйственных мужичков», крепких не только в работе и в своем хозяйстве, но крепких и не менее цепких во всем, что касалось обычаев, уклада жизни, веры, отношения к начальству и т. д.
Таков был основной контингент солдат колчаковской армии зимой — весной 1918/19 годов. В руках контрреволюционного офицерства и под влиянием идейной обработки социал-предателей он мог стать подлинной армией контрреволюции44. Не допустить этого было одной из основных задач сибирского большевистского подполья.
5. ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В КОЛЧАКИИ ЗИМОЙ 1918/19 г.
Первые тревожные донесения белогвардейского губернского комиссара Енисейской губернии 143 от 12 ноября 1918 г. указывали, что в с. Дубенское, Тигриикой волости, Минусинского уезда, восставшие крестьяне численностью до 400 человек напали на милицию и разгромили ее. К восставшим присоединились крестьяне Са-гайской и Ермаковской волостей. Создан комитет повстанцев, от имени которого рассылается по уезду воззвание с призывом к свержению омского правительства. Общая численность восставших определяется в 5 тыс. человек; штаб восстания в с. Сагайское. Восстание разрасталось, и через несколько дней повстанцы обложили уездный город Минусинск с трех сторон. Город (весь его гарнизон насчитывал 50 человек) объявлен на осадном положении, производится мобилизация всех «надежных граждан». Выступившие было на помощь властям 200 казаков станицы Карат разгромлены, и станица пала.
Напуганный размахом восстания, штаб Сибирской армии затребовал срочных разъяснений о характере беспорядков. Район восстаний входил в территорию 4-го стрелкового корпуса, штаб которого находился в Иркутске. «Взыскание податей, — говорится в ответе штако-ра, — поимка дезертиров, а также уничтожение самогонных заводов вызвали крестьянские волнения, дошедшие до вооруженных столкновений» 144. Для ликвидации посланы сотня казаков из Красноярска, а из других мест еще одна сотня и три роты с одним орудием под командой генерала Шильникова. В последующих донесениях штаб корпуса определяет численность повстанцев в 8 тыс. человек, но из них вооруженных не более 2 тыс., все же остальные наступают с кольями, дубинками и железными пиками 145.
