Уже в санитарном поезде у меня начался жар, кожа покрылась красными пятнами и сильно зудела. Врач, сделав мне укол кальция, поставил предварительный диагноз: подозрение на воспаление легких. По причине потери крови, пребывания на холоде и недоедания я был на пределе физических сил.
В первых числах февраля 1944 года наш санитарный поезд прибыл в Летцен11 (Восточная Пруссия). Я поступил в резервный госпиталь, тотчас был уложен в кровать и в условиях хорошего врачебного ухода и достаточного питания быстро пошел на поправку. Уже спустя несколько дней мне разрешили вставать. Раны на подбородке и руке заживали, а, самое главное, больше не изводили вши. В мыслях я снова и снова возвращался к боевым товарищам из 422-го мотопехотного батальона. Кто из них остался в живых? После войны я узнал, что мой командир, капитан Малиновски, уже давно получивший очередной Рыцарский крест, погиб 13 сентября 1944 года. Я благодарен судьбе и внутреннему голосу,
JL
1Г
к которому всегда прислушивался, за то, что оказался в этом госпитале, даровавшем мне хоть и непродолжительное, но спокойное время вне фронта.
Уже другой санитарный поезд доставил меня 21 февраля 1944 года в резервный госпиталь «Три короны» под Гельдерном12. Госпиталь для выздоравливающих и легко раненных представлял собой перестроенный танцевальный зал. Деревенские девушки баловали нас пирогами и дополнительным уходом. Ко мне даже приехали родители. Нет слов, как они обрадовались, увидев меня.
К Пасхе 1944 года я неожиданно ощутил жжение в руке, она покраснела и опухла. Потребовалась еще одна операция в военном госпитале Гельдерна, на этот раз под общим наркозом. Но я выдержал и это, и 5 июня 1944 года, подлечившись, был выписан из госпиталя как «фронтопригодный». После выписки из госпиталя последовал двухнедельный отпуск домой, но особой радости, как прежде, не было — очень уж изменилась жизнь. Я едва ли не ежедневно видел, как рвутся бомбы союзников, а наших истребителей нет и в помине. Все это действовало удручающе, как солдат, я чувствовал, что меня нагло пытались принести в жертву непонятно чему. По истечении отпуска я должен был явиться для доклада в казарму в Падерборн-Нойхаузе, откуда меня снова должны были отправить на Восточный фронт в составе вновь сформированной части. А вновь сформированную часть перебросили на плацдарм южнее Варшавы. Красная Армия уже перешагнула Вислу.
И еще один небольшой эпизод во время боя при отступлении из-под Ленинграда.
Пасмурным и очень холодным зимним днем января 1944 года я отправился на задание с донесением, когда вдруг услышал шум самолета, летящего на небольшой высоте. Мне был знаком этот звук, он принадлежал низ-
коскоростному русскому легкому самолету, который мы называли «дорожной гуделкой». Самолет летел прямо надо мной. Я прицелился из карабина, естественно, с упреждением, как нас учили, выстрелил и увидел, как из крыла самолета вырвало кусок обшивки. Стало быть, попал. Второй выстрел оказался неудачным. Втайне я надеялся подбить русский самолет из карабина, но пилоту повезло, что мои пули попали только в крыло. Эти небольшие легкие самолеты часто летали по ночам над нашими позициями. Бывало, подлетят, сбросят парочку осветительных ракет на парашютиках, снова уберутся, потом вырубят двигатель и, бесшумно приблизившись, киданут в свете догорающих ракет осколочные бомбы малой мощности на наши позиции. И пути войскового подвоза они тоже атаковали, прибегая к подобным уловкам.
Глава 10
Август 1944 года, снова отправка на Восточный фронт из Падерборн-Нойхауза, Барануаский плацдарм, южнее Варшавы. Позиционная война до 14 января 1945 года
Отпуск, полагавшийся мне для восстановления здоровья после зимнего ранения, пролетел незаметно, как и в прошлый раз. Между тем наступило лето, и я явился в Падерборн в запасную воинскую часть 18-го пехотного полка ополчения. 18-й полк входил в состав 6-й пехотной дивизии ополчения, действовавшей на центральном участке фронта. В этом симпатичном городке было полным-полно военных; вблизи находился знаменитый и нередко проклинаемый военный полигон «Зенне». Отец побывал там еще в Первую мировую войну и не раз приводил солдатскую поговорку тех времен: «Иисус Христос в гневе сотворил «Зенне», что под Падербор-ном». Как обычно, перед очередной отправкой на фронт проводилась общепехотная подготовка. Приходилось ежедневно до седьмого пота в жару имитировать атаки. Иногда для проведения учебных атак привлекались и настоящие танки типа «Тигр». Но поскольку в Германии отчаянно не хватало бензина, на учебных машинах стояли газогенераторные двигатели. И эти «тигры» с огромной трубой позади выглядели потешно. Однажды во время учений артиллеристы для создания условий, приближенных к боевым, произвели несколько выстрелов боевыми снарядами, и вышло так, что несколько снарядов разорвались в непосредственной близости от нас. Некоторые получили ранения, но тут же подкатили
1Г
санитары и увезли их. За это командиру батареи наверняка досталось на орехи от начальства.
Был случай, когда меня вместе с другими товарищами откомандировали на товарную станцию в качестве вспомогательной рабсилы на погрузку танков. Танки типа «Тигр» из-за слишком широких гусениц не помещались на товарные платформы. Приходилось машины «переобувать» — надевать гусеницы поуже. И как только не могли предусмотреть подобные вещи? В общем, работа была дурацкая и на износ, и не только танкисты проклинали ее. Снимать широкие гусеницы еще куда ни шло. А вот надевать на. металлические зубчатые колеса новые гусеницы — это уже потяжелее. Приходилось их на тросах протаскивать через верхний опорный ролик, а потом соединять. Надо сказать, танкисты справились с этим блестяще. Но все дело в том, что по прибытии на прифронтовую станцию назначения приходилось вновь менять узкие гусеницы на широкие.
20 июля 1944 года произошло покушение на Гитлера. В тот день ворота казармы наглухо закрыли и никого не выпускали. Да и в нашей казарменной жизни произошли кое-какие перемены. Теперь даже вермахту предписывалось приветствовать друг друга нацистским приветствием, как в СС, что казалось нам слишком обременительным — приходилось перестраиваться. Пехотинцы получили укороченные кожаные сапоги со шнуровкой, а прежние неудобные солдатские кованые сапоги канули в прошлое. Первоначально нас перебросили в 126-ю пехотную дивизию в Эстонию. Между тем Красной Армии удалось создать несколько плацдармов южнее Варшавы на западном берегу Вислы — обстановка стремительно менялась. Военная подготовка необстрелянной молодежи подходила к концу, а переброска на Вислинский фронт, напротив, приближалась.
В погожие летние вечера я болтался по Нойхаузу, разглядывая памятники архитектуры и дворец. Боже, какой прекрасной и богатой впечатлениями могла бы
JL
ПГ
быть жизнь без войны! В пивных солдатские жены или невесты прощались со своими возлюбленными и самыми дорогими людьми. Кто знает, надолго ли? Возможно, и навсегда. Мысль не из приятных.
Отправка во фронтовые части произошла незамедлительно. Меня вновь назначили связным при штабе 2-го батальона 18-го пехотного полка ополчения. Командиром батальона был гауптман Хойсель. Район боевых действий — Баранувский плацдарм на западном берегу Вислы, южнее Варшавы. Следующим крупным городом был Радом, расположенный севернее Келецких гор. Наступление русских на этом участке несколько замедлилось. Линия фронта не была сплошной, не имела хорошо оборудованных в инженерном отношении позиций и проходила через небольшие городки. Гражданского населения в этом прифронтовом районе почти не было. Приходилось ежедневно укреплять линию обороны, поэтому все были заняты рытьем окопов и траншей. Позади нашей линии были выставлены щиты с надписями по-немецки и по-польски: «Стой! Линия фронта! Стреляют без предупреждения!» Но невзирая на это, у нас на позиции постоянно околачивались женщины, главным образом пожилые. Потом их приходилось отправлять восвояси — ничего не попишешь — война. Лишь после того, как мы заметили, что польки перебегали к русским и в деталях описывали, где, мол, эти чертовы фрицы, тогда мы стали с ними построже. Русская артиллерия понемногу начала обстреливать наши оборонительные позиции. Визиты местных прекратились — слишком стало опасно.
