8.30. Я поставил ногу на берег Нерунга. Перед нами был Кальберг. За мной шло еще несколько солдат. Их осталось очень мало. Кто этой ночью захлебнулся на льду, свалившись от изнеможения в воду, никто и никогда не узнает.

Я замерзал. Мокрые ноги, ледяной ветер и пустой желудок делали свое дело. Мы шли дальше на запад. Справа от дороги длинными густыми рядами лежали те, кто не смог выжить в эти дни во время бегства от русских, кто погиб от огня советских штурмовиков и бомбардировщиков. По обуви я видел, что среди них было гораздо больше гражданских, чем солдат. Вид мертвых детей заставлял меня внутренне леденеть. Через 6 километров мы вышли к Прёббернау. Здесь решили сделать первый привал. Сил идти дальше больше не было.

Мы разместились в деревенской гостинице и получили горячий напиток. Кто это организовал, для меня осталось тайной.

Со мной еще осталось 19 человек из моей команды раненых. Мы легли пораньше спать, чтобы отдохнуть и собраться с силами для дальнейшего марша.

4 февраля

9.00. Я собрал свою команду.

— Всем слушать меня! Сейчас мы выступаем, чтобы уйти подальше от Нерунга. Кто идет быстрее меня, может меня не ждать. Быть может, речь идет о минутах, которые позволят уйти нам от русских!

Длинной колонной мы отправились на запад. Через полчаса рядом со мной осталось всего несколько че-

JL

ПГ

ловек. Идти в промокшей обуви было совершенно невозможно. Передо мной шла пожилая супружеская чета. Он, по-видимому, был учителем-пенсионером. За собой они везли маленькую тележку с чемоданом. Женщина несла туго набитую сумку, а мужчина — рюкзак. Они несли то, что нажили за свою долгую и многотрудную жизнь и сочли самым необходимым. Мы были неподалеку от Фогельзанга, когда я услышал позади шум низко летящего самолета. Я крикнул:

— В укрытие! Ложись!

У меня чуть глаза не вылезли на лоб: на фюзеляже «Ju-188» я увидел крест и знак 5F+M, опознавательный знак 4-й эскадрильи 14-й группы. Товарищи из эскадрильи Мюнхгаузена были так близко и не могли помочь!

12.15. Чета пенсионеров снова попала в мое поле зрения. Усталой походкой пожилые люди шли передо мной. Тележку с чемоданом они бросили. У мужчины остался только рюкзак. Что еще им оставалось делать? Такова была судьба многих.

Около 16 часов. Мы дошли до Боденвинкеля. Большая часть потока беженцев из Нерунга вышла на просторную местность западнее Фрише Хаф. Необозримое море людей — военных и беженцев — остановилось здесь на привал. Примечательно, что многие почувствовали здесь себя в безопасности.

Я отдыхал несколько минут. При мне оставалось пять человек. Движимый внутренним беспокойством, я вынудил себя снова выйти на дорогу.

Штуттхоф! Как дело пойдет дальше — неизвестно. Я постарался разузнать, кто здесь командует, — безнадежная задача!

Стоявшие, сидевшие и лежавшие вокруг меня люди были настолько апатичны, что не были способны реагировать ни на что, если это для них лично не пред-

JL "IГ

ставляло угрозы. Многие даже не знали, где находятся.

Словно дальняя гроза, с юга к нам приближалась канонада. Стемнело. Если вскоре ничего не произойдет, то через некоторое время мы, обессиленные и изможденные, попадем к русским. Я взял карту и подумал, как я еще сумею выйти к своим войскам. Это будет лучше, чем ждать, ничего не предпринимая, пока русские всех не захватят, а ждать этого осталось недолго.

Вечером, около 19 часов, нам предложили отправиться на вокзал. Я сразу же приободрился и заметил, что, несмотря на упадническое настроение, у людей появилась какая-то надежда.

В 19.20 я вместе со многими другими сел на поезд узкоколейки. У всех была надежда.

21.00. Мы все еще стояли на вокзале в Штуттхофе. Проснувшаяся было надежда рассеялась. После двух часов напрасного ожидания я уже почти осмелился выйти из поезда, как вдруг локомотив развел пары и поезд действительно пошел. Было уже 23 часа.

Пути были проложены почти параллельно имперской дороге № 129, которая вела на юг. Ехали мы довольно медленно. Поезд то и дело останавливался на перегоне. Впереди, на юге, вспыхивали зарницы. Там фронт. И это было совсем недалеко от нас.

5 февраля

После долгой медленной поездки поезд остановился. Нам предложили выйти из вагонов. На здании станции я прочитал: Тигенхоф. Усталая масса раненых и отставших от своих частей выкатилась из вагонов. На перроне резким командным голосом отдавались приказы:

— Становись! Строиться без различия званий!

Я специально пробрался вперед, чтобы посмотреть, что здесь происходит. У края платформы стояла команда из войск СС с автоматами наперевес. Тех, у кого не было карточки раненого, отсортировывали. Меня со многими другими оттеснили на другую платформу и потребовали сесть в узкоколейный поезд.

Около 3.00 сортировка на платформе была завершена. Поезд медленно тронулся и покинул станцию Тигенхоф. Нас должны были довезти до Диршау.

Через некоторое время я заметил, что мы едем на запад, к Висле. Ехать через Нойтайх было бы ближе. Неужели Нойтайх уже в руках русских? Со скоростью пешехода мы ползли через ночь. В вагонах было чертовски холодно. Любая ночь когда-нибудь проходит, прошла и эта.

Уже рассвело. 8.00. Мы остановились на маленькой станции. Я вышел, чтобы размяться. Железнодорожник сказал мне, что мы здесь находимся в Лихте-нау, в 8 километрах от Диршау. Фронт слышался неподалеку.

Диршау! «Всем сойти с поезда!» — послышался однозначный приказ.

Длинными колоннами мы пошли (скорее, потащились) по городу к городскому лазарету. Многие уже самостоятельно не могли идти, они поддерживали друг друга или опирались на сломанные сучья деревьев. Марш раненых представлял собой картину страданий. Остатки разгромленной армии, собранные вместе, чтобы еще раз сделать зримой будущую гибель рейха.

По обочинам дороги стояли местные жители — женщины, дети и старики. Отчаяние было на их лицах, они чувствовали надвигающуюся катастрофу. Здесь тоже было известно о резне, учиненной Красной Армией в Неммерсдорфе, Шульценвальде и в других местах. А теперь русские были в нескольких километрах от Диршау. Слабые части прикрытия будут сражаться до последнего вздоха, но все равно не предотвратят этой катастрофы.

Наконец-то добрались до лазарета. К моему глубокому удивлению, я получил койку и настоящую постель! Хотя простыни не были идеально чисты — кое-где запачканы кровью. Но это уже были пустяки! Я снял ботинки и растянулся. От измождения, которое я почувствовал только сейчас, я моментально провалился в глубокий сон.

Кто-то меня будил. Я с трудом пришел в себя. У койки стоял незнакомый санитар-ефрейтор.

— Вставайте, господин старший лейтенант! Внизу во дворе ждет санитарная машина. Одно место в ней еще свободно. Мы едем на вокзал, через полчаса поезд отправится дальше в рейх!

— Большое спасибо! Я смертельно устал и хочу еще немного отдохнуть!

Ефрейтор настаивал:

— Вы должны ехать, это, может быть, последний поезд!

— Нет, спасибо, я не хочу!

Ефрейтор пожал плечами и ушел.

Я заметил, что нахожусь в таком состоянии, что уже не способен правильно оценивать окружающую меня опасность.

Через полчаса незнакомый ефрейтор снова стоял у моей койки:

— Господин старший лейтенант, у меня еще одно место в кабине санитарной машины. Это действительно последняя возможность добраться до вокзала!

JL

~1Г

К этому времени во мне снова проснулся инстинкт самосохранения. Я вскочил, обул ботинки и отправился во двор за ефрейтором.

Санитарная машина отвезла меня вместе с другими ранеными на вокзал. Я поблагодарил водителя «санитарки» и сел в поезд, который вскоре тронулся. Сразу за Диршау поезд снова остановился. У меня было впечатление, что руководители движения не знали, какие пути еще свободны. И только с наступлением темноты поезд пошел дальше, но очень медленно. Около полуночи мы прибыли в Картхаус и остановились. В вагонах было ужасно холодно. Дальше проехали только во второй половине дня. Если и дальше будем ехать с такой скоростью, то русские нас наверняка догонят. Вдоль побережья мы ехали на запад. Был постоянный страх, что русские танки нас обгонят.