— И без стрихнина, — пообещал Доктор. — Пей, не отравят.

Глеб отхлебнул пахнущий травами и земляникой чай. И признал, что вкус исключительный.

— Как у тебя так получается? — спросил Артемьев.

— Бабка научила.

— Кем была?

— Деревенской колдуньей, кем ещё.

— Ага, наследственность…

— Ладно, душегубы, каким ветром попутным вас принесло?

— Да обговорить одну ситуевину неоднозначную, — сказал Артемьев.

Они изложили суть дела.

Доктор очень внимательно выслушал историю позорной погибели депутата Сельмурзаева. Задал несколько наводящих вопросов. И сделал вывод:

— Вероятность кодирования высокая. Процентов восемьдесят.

— Откуда уверенность? — спросил Артемьев.

— Детали.

— Глаза стеклянные, — с видом знатока отметил Глеб. — Роботизированность движений.

— И это тоже, — кивнул Доктор. — Но на один момент вы внимания не обратили.

— На какой? — заинтересовался Артемьев.

— Бадри что сказал по мобильнику?

— «Да, брат»…

— Брат… Самое ласкающее слух слово для восточного человека. За ним — сила рода… Учтите, кодировка — это чаще всего не слом психики. Ломать психику полностью — это затратно, долго, сложно и требует определённых средств и навыков. На Гаити колдуны вуду зомбируют, травя жертвы порошком из рыбы фугу. Её печень, икра, молоки, кишечник и кожа содержат в себе один из самых опасных природных ядов нервно-паралитического действия — тетрадотоксин. Под его воздействием психика претерпевает необратимые изменения. Практически уничтожается старая личность и на неё накладывается новая — раб, послушный и бессловесный. Знаменитый гаитянский зомби — живой мертвец. Он не способен самостоятельно жить в обществе. Его удел — работать на прополке огорода и спать в яме.

— Бадри жил, — возразил Артемьев. — И спал не в яме. Как же его обработали?

— Воздействие на базовые пласты личности. На те, что составляют её основу — глубинные социально-психологические установки, которые укрепляются в подсознании. Родоплеменные основы социума на Кавказе очень крепки. Род, семья — это святое. Ради них можно пожертвовать жизнью.

— И что? — не понял Артемьев.

— В мозгу возникает фантом. Некто становится для кодируемого братом. Близким человеком. Олицетворением его родоплеменных связей, и, следовательно, нитей, связывающих с этой жизнью. Брата надо спасти во что бы то ни стало. Ему надо помочь.

— И «Вервольф» становится таким братом? — кивнул Глеб.

— Да… Несколько дней, пока они общались, шло активное кодирование.

— И сбежал «Вервольф» с его помощью?

— Вот именно. Сначала было прямое воздействие, когда объект рядом… Ему просто говорят, что делать… Самое сложное — это глубокая кодировка на отсроченное действие.

— Программа, — произнёс Артемьев.

— Верно. «Вервольф» вложил в объект скрытую программу. При этом отключил или ослабил узлы, которые отвечают за критическое самосознание. После освобождения пленного Бадри наверняка чувствовал, что сделал что-то неправильное. Но самокритика в этом направлении не работала. Звонок по мобильнику послужил сигналом. Кодовое слово запустило программу.

— Программу на уничтожение хозяина? — подытожил Глеб. — Выходит, чечены привели козла в огород. Они считали, что держат его в плену. А на самом деле в плену он держал их. И выкачивал информацию. А когда ситуация обострилась и возникла реальная угроза его жизни, он сделал ноги.

— Зачем «Вервольфу» было ликвидировать бандита и депутата? — спросил Артемьев. — Какой мотив?

— А вы не допускаете обычную месть? — спросил Доктор.

— Для профессионала месть — это архитектурное излишество, — отмахнулся Глеб.

— Да-а?.. — язвительно протянул Доктор. — Вы упускаете из виду, что кодировщики, а их, к счастью, на Земле немного, люди совершенно особенные. Часто не во всем адекватные. Имеющие власть над душами часто считают себя подобными богам. И потому они крайне болезненно воспринимают посягательство на свою божественную сущность.

Глеб задумчиво посмотрел на Доктора. Ему пришло в голову, что сам Доктор был одним из лучших кодировщиков в мире. Не по себе становится, когда представишь, какие тараканы водятся в его голове. Доктор, уловив его настроение, улыбнулся:

— Не бойся. У меня достаточно адекватная самооценка. И почти нет психопатии.

— Значит, не опасен, — через силу улыбнулся Глеб.

— Когда как…

— «Вервольф» мог сотворить код на самоубийство? — спросил Артемьев.

— Это сложно, — ответил Доктор. — Основной инстинкт у человека — самосохранение. От него никуда не деться даже под гипнозом или в других изменённых состояниях сознания.

— Но ведь кодируют на самоубийство, — настаивал Артемьев.

— Чаще просто обманывают, — возразил Доктор. — Внушают объекту в состоянии транса, что он шагает не с небоскрёба в пространство, а в свою ванную. И что электрический провод — это поводок его любимой псины.

— А можно сломать запрет на самоубийство?

— Можно все, — кивнул доктор. — Но не все могут…

— Кодирование, — кивнул Глеб. — Этим легко объясняется изобилие самоубийств учёных.

— Занятная беседа, — улыбнулся Доктор. — Проект «Зелёная книга»?

— Он самый, — нехотя отозвался Артемьев.

В «Легионе» принято, что исполнители знают не более того, что им положено знать для выполнения конкретных задач. Однако такая секретность имеет свою оборотную сторону — часто люди, которые могут преподнести разгадку, просто не обладают достаточной осведомлённостью.

Артемьев задумался. И как куратор разработки «Зелёная книга» принял решение:

— Итак, Доктор, слушай ситуацию в подробностях…

Выслушав все, Доктор заключил:

— Способ совершения преступлений — суггестивное воздействие.

— Это когда оператор воздействует просто взглядом, а не словами. Насколько оно эффективно? — осведомился Артемьев.

Доктор с усмешкой посмотрел на него и произнёс:

— Ты чаек пей. Остынет.

Артемьев отхлебнул чай и скривился:

— Черт, солёный!

— Только что был сладкий, — заметил Доктор. Артемьев искоса посмотрел на него, осторожно сделал ещё глоток. Чай был снова сладкий.

— Можно все. Если умеешь, — подытожил демонстрацию Доктор.

— Насколько сильный гипнолог нужен? — спросил Глеб.

— На такое способны считаные единицы, — успокоил Доктор. — Они все наперечёт. Используются спецслужбами, транснациональными корпорациями. Ещё более активно — религиозными организациями, сектами… Кстати, некоторые затесались в гуру различных сектантских движений.

— Значит, наперечёт, — задумался Глеб.

— Этот «Вервольф» мне напоминает одного способного мальчика, — помявшись, заявил Доктор.

— Мальчика? — Глеб хмыкнул.

— Тогда он был мальчиком. Знаете, я ведь уже немолод, — Доктор провёл ладонью по своим залысинам и язвительно улыбнулся. — А ему теперь уже сороковник.

— Кто это?

— Не принято тогда было называть имена, — глаза Доктора ностальгически затуманились. — В конце восьмидесятых годов я имел честь кое-чему обучить его…

— По чьему заданию? — поинтересовался Артемьев.

— Первое Главное управление КГБ.

— Разведка.

— Она, — кивнул Доктор. — Внешняя разведка Советского Союза.

— Его псевдоним? — испытующе посмотрел на Доктора Артемьев.

— Звали мы его Саша. Оперативный псевдоним Атташе…

— Саша Атташе, — Глеб щёлкнул пальцами. — Интересно…

— Позже к нему прилипла кличка Гипнотизёр, — дополнил Доктор. — На неё он отзывался охотнее всего…

— Произвёл посадку самолёт авиакомпании «Гамма», следующий рейсом номер сто пятьдесят шесть из Нью-Йорка. Встречающих просим пройти к сектору номер два в зале прилетов, — произнёс мелодичный женский голос.

Международный аэропорт «Шереметьево-2», прозванный в народе «шариком», жил своей обыденной жизнью. На посадку заходил массивный «ИЛ-96». На рулежную дорожку выползал «ТУ-154». К пузатому гигантскому «семьсот сорок седьмому» «Боингу» протянулась ребристая кишка, по которой одуревшие от полусуточного перелёта пассажиры двинутся в здание аэропорта, и, ощутив под ногами твёрдую землю, окончательно убедятся в том, что им посчастливилось выжить в борьбе с воздушной стихией.