Пугачев так же мало подготовлен к неожиданно выпадающей на его долю политической роли, как и его приверженцы. Власть бросается ему в голову, опьяняет его, как то крепкое вино, которым он начинает теперь запивать каждый вечер свои лукулловские трапезы. Свой скромный полумонашеский наряд он сменяет на фантастический красный мундир. Его "дворец" около Берды (во время осады Оренбурга) представляет из себя, правда, просто большую крестьянскую избу, но все стены этой избы оклеены изнутри с потолка и до пола золотой бумагой.

Пугачев - этот бывший дезертир, исходным пунктом мятежа которого являлась борьба против военного начальства, - начинает награждать своих людей орденами, срываемыми с трупов убитых офицеров. Он, обещавший уничтожить дворянство, начинает жаловать своим приверженцам дворянские титулы. Смертельный враг Екатерины называет одного из своих наиболее приближенных сотрудников "граф Орлов", другого казака - "Воронцов", а какого-то беглого разбойника-каторжника, которому отрезали нос и который вследствие этого неизменно носит на лице сетку, - "граф Панин". Так как к подлинному придворному штату принадлежат и фрейлины, то дюжину-другую неуклюжих крестьянских девок при помощи палочных ударов обучают делать глубокие придворные реверансы и согласно "этикету" ухаживать за "императором".

Эта детская игра среди бесчисленных виселиц и дымящихся развалин производит какое-то жуткое, призрачное впечатление. Непостижимо, как это несомненно все же гениальный Пугачев коверкает свой характерный казацкий череп жалкой маской Петра III, как это вождь такого гигантского революционного движения тратит свое время на обезьянничанье, на нелепое подражание внешним придворным обычаям. Но дело в том, что грозный Пугачев, который якобы собственноручно отрубил около тридцати тысяч голов, одновременно с этим наивное дитя, наслаждающееся совместно с другими, тоже ребячливыми насильниками, пребыванием в сказочной стране, оклеенной золотой фольгой.

Среди пленных офицеров некоторые умеют писать и даже владеют иностранными языками. Пугачев теперь в состоянии издавать настоящие манифесты, снабженные подписью "Петр III", и так как позади этих манифестов стоит грозный принудительный аппарат, то к ним относятся столь же серьезно, как к манифестам Екатерины. Если она пытается просвещать народ насчет подлинной личности "разбойника Пугачева", то он распространяется насчет своих законных прав и противопоставляет их притязаниям своей преступной, убивающей из-за угла супруги.

Когда она устанавливает тяжкие наказания для лиц, которые станут на сторону лже Петра, самозванца Пугачева, он грозит виселицей и колесованием за приверженность к узурпаторше Екатерине. Так как военное счастье изменчиво, то бывают такие случаи, как, например, в Самаре, что утром в одной и той же местности казнят от имени императора Петра III, а вечером от имени императрицы Екатерины. Несчастные обыватели, сплошь и рядом не знающие, допрашивают ли их правительственные или повстанческие войска, отвечают на вопрос о том, кого они считают имеющим законные права на престол:

- Того же, кого и вы.

Летом 1774 года войска мятежников уже больше любой неприятельской армии, когда-либо выступавшей против России. И это войско находится посреди страны. Какая польза от того, что правительственные войска одерживают тут и там победу, берут в плен тысячу-другую бунтовщиков, отбирают несколько десятков орудий? Пламя, погашенное в одном месте, вспыхивает с удвоенной силой в десятке других мест. Пугачев побеждает не силой оружия, а как эпидемическая болезнь: заразительностью. Он еще в тысячах верст от Москвы, а сердца сотен тысяч крепостных, проживающих в старой священной столице или в непосредственной близости к ней, уже начинают усиленно биться и преисполнены нетерпеливого ожидания желанного освободителя. По ночам на пустынных неосвещенных улицах первопрестольной раздаются сплошь да рядом возгласы: "Да здравствует батюшка Петр III!"

Осенью 1773 года Екатерина назначила 250 рублей за голову Пугачева, теперь она повышает эту цену до 100 000 рублей. Не есть ли это самое явственное, наглядное выражение успехов восстания?

Екатерина никогда не понимала надлежащим образом народа и не в силах его вообще понять. Подобно своим учителям - энциклопедистам, она понимает под словом "народ" совокупную массу всех людей, не принадлежащих к сословию дворянства и не обладающих дворянскими привилегиями. Она не знает ничего о социальном расслоении этой массы, и каждый раз, когда из-за спины "третьего сословия" выглядывает лицо находящегося еще в стадии формирования "четвертого сословия", лицо это кажется ей угрожающей рожей.

Так как могущество Пугачева основано на том, что оно опирается не только на силу оружия, но и на определенные слои населения, относящиеся по преимуществу именно к этому "четвертому сословию", то опоре Пугачева должен быть противопоставлен столь же сплоченный другой слой населения.

Петр Панин, брат министра, командируется в местности, охваченные восстанием, чтобы призвать всех дворян к объединенной борьбе с мятежниками. Так как помощь дворянства необходима, ему гарантируется сохранение и укрепление всех его сословных привилегий и в первую очередь крепостного права. Солидарность интересов правительства и имущих классов совершенно естественна и очевидна.

Миссия Панина вскоре увенчивается успехом. Дворянство передает в распоряжение правительства все, что только может: солдат, деньги, военное снаряжение. Голод выступает в роли союзника: необработанная земля не дает мятежникам ни хлеба, ни скота. Симпатизирующие повстанцам круги населения терроризованы энергичными мероприятиями Панина, который расправляется с непокорными с жестокостью, не уступающей жестокости Пугачева. Он тоже не скупится ни на виселицы, ни на колесование. Тщетно Екатерина несколько раз упрашивает его быть немного мягче, снисходительнее. Панину предоставлены диктаторские полномочия, и он пользуется ими вовсю. Через несколько недель голод, страх и несколько решительных военных поражений окончательно сокрушают силу восстания.

Пугачев защищается до последней возможности. Разбитый наголову правительственными войсками, он переплывает вместе с несколькими ближайшими сообщниками на другой берег Волги. Но среди этих нескольких приверженцев находятся люди, которым сто тысяч рублей дороже верности: они нападают на своего вождя во время сна и выдают его, связанного по рукам и ногам, военным властям. Пугачева отвозят в железной клетке, как зверя, в Петербург. Екатерина приказывает, чтобы его не подвергали пытке и при наличности малейшего признания вынесли приговор. Когда судьи приговаривают Пугачева к четвертованию заживо, она заменяет этот приговор простой смертной казнью.

После печального опыта этого смутного года для Екатерины нет больше возможности повернуть вспять. Она никогда не простит народу, что он через десять лет после ее восшествия на престол возмутился против нее и выступил перед лицом всей Европы на стороне мнимого Петра III. Она никогда не простит этим "народным подонкам", что из-за них чуть было не лишилась престола и, так сказать, получила его обратно из рук дворянства и имущих классов. Все ее последующее поведение обусловлено этими чувствами. О "правах народа" в смысле Монтескье больше нет и речи.

Петр III управлял только в течение нескольких месяцев. Его брак с Екатериной не был настоящим браком. И тем не менее воспоминание о нем еще на протяжении десятилетий витает каким-то призраком над русской землей, тем не менее он никогда не перестает тревожить Екатерину и занимать ее мысли. Петр постоянно снова и снова предстает перед нею в образе всевозможных претендентов на престол, а в образе Пугачева он во второй раз оспаривал ее трон и во второй раз был ею уничтожен. После позорного и страшного конца этого самозванца не найдется, должно быть, такого безумца, такого дурака, который ощутил бы охоту выдавать себя за Петра.