Елизавета пытается даже вызвать такой взрыв. Во время одного из коротких интервалов между болезнями она приказывает, чтобы в придворном театре поставили русскую комедию. С изумлением видит собравшаяся в партере в небольшом количестве публика, что впервые после долгих месяцев императорская ложа освещена. Появляется Елизавета, ведя за руку маленького Павла Петровича. Театр сравнительно пуст. Г осударыня повелевает впустить в зал всех дежурных гвардейцев. Г вардия помогла ей двадцать лет тому назад завладеть троном, может быть, она поможет ей сегодня передать трон более достойному преемнику?

Солдаты устремляются потоком в театральный зал, почтительно приветствуя свою императрицу. Это в большинстве старые, бородатые люди, сопровождавшие ее некогда на пути к Зимнему дворцу. Елизавета сажает маленького Павла к себе на колени, гладит его кудри, показывает этого ребенка и свою к нему любовь этим легко возбудимым, легко воодушевляющимся солдатам, которых так нетрудно растрогать. Пусть бы теперь кто-нибудь закричал: "Да здравствует царевич Павел Петрович!", и вся эта своеобразная аудитория, несомненно, поддержала бы этот крик, получилась бы национальная манифестация, волеизъявление народа, которому можно бы с чистой совестью подчиниться...

Но никто не кричит... Исполинские бородачи-солдаты рассматривают с приветливой улыбкой празднично разодетого царственного ребенка, он нравится им, трогает их - но не воодушевляет их.

С грустью возвращается Елизавета в свои покои. Провидение не заговорило, воля Провидения выше ее воли, необходимо этому покориться. Отныне она всецело отдается эгоизму своей болезни и своей религиозности. Она никогда не вела размеренного образа жизни, но уже теперь о каком бы то ни было распределении дня и речи нет.

При каждом внезапном приступе усталости она велит устроить себе постель там, где в настоящее время случайно находится, и горе тому, кто хотя бы по наиважнейшему делу решится нарушить ее тревожный сон. Она молится и постится почти непрерывно, осыпает своих врачей золотом, но не принимает прописываемых ими лекарств, предпочитая всякие волшебные снадобья, рекомендуемые ей то той, то другой из камеристок. На ее левой ноге раскрылась ранка. Елизавета часами не сводит глаз с этой ранки и говорит, что это Божья кара за то, что ее отец, великий Петр, так часто целовал эту красивую ножку.

Ее агония держит всю Европу в напряженном состоянии. Все взоры направлены на эту комнату больной, в которой, в сущности, разыгрывается решительное сражение Семилетней войны. Еще раз пытаются в том заинтересованные побудить умирающую императрицу изменить ее завещание. Людовик XV отправляет длиннейшее собственноручно написанное письмо своему послу Бретейлю. Шуваловы пускаются на последнюю интригу с целью стать герцогами завоеванных восточно-прусских провинций. Панин пытается воздействовать на императрицу в интересах своего воспитанника - Павла. Слишком поздно. Елизавета не занята больше Россией.

Больше всего оснований бояться смерти императрицы имеет Екатерина. Чем дряхлее становится Елизавета, тем настойчивее становится Петр в выдвигании своих планов. Он говорит не только о заключении немедленного мира с Пруссией, но даже о союзе с Фридрихом, о совместной с ним войне против прежних союзников. Он говорит о войне с Данией, у которой хочет отнять кусок Г ольштинской земли. По мере приближения того дня, который сделает его самодержцем всероссийским, он все демонстративнее проявляет свою ненависть, свое презрение ко всему русскому. Его поведение до того вызывающе и обещает стать до того возмутительным, что Екатерина понимает: ей остается только один выбор - погибнуть вместе с ним или открыто выступить против него.

Но как раз в настоящий момент она в наименее подходящем для активных выступлений положении - в интересном. На этот раз нет ни малейшей возможности побудить Петра отнестись благосклонно к этому ребенку от Орлова. Значит, необходимо во что бы то ни стало подольше скрывать свою тайну под покровом милостивого кринолина. Даже происхождение маленького Павла грозит, судя по всему, Екатерине опасностью после смерти Елизаветы. Во время своих попоек с приближенными Петр называет теперь свою подругу Воронцову не иначе как Романова. Маленькая Дашкова слышит это случайно и прибегает за несколько дней до смерти императрицы среди ночи во дворец Екатерины, несмотря на то, что сама больна инфлюэнцей, заставляет встревоженную прислугу провести ее к великой княгине и будит ее.

- Я не в состоянии вынести грозящую вам неизвестность, - говорит она, - ради всего святого, доверьтесь мне и скажите, какие меры предосторожности намерены вы принять, чтобы отвратить угрожающую вам опасность.

Екатерина видит красные пятна возбуждения на очаровательном юном личике своей подруги и, прежде чем ответить, велит той улечься к ней в постель, укутывает ее ноги теплым пледом, укрывает ее собственным одеялом и говорит:

- У меня нет никакого плана. Да я и не могу сделать ничего другого, как только надеяться на всемогущего Господа и его помощь.

- В таком случае, - отвечает Дашкова, - ваши друзья должны действовать за вас. У меня хватит и мужества и воодушевления, чтобы воспламенить всех, и никакая жертва не представляется мне для этой цели слишком большой.

- Я заклинаю вас, - отвечает Екатерина, - ради Бога, не делайте ничего такого, что могло бы подвергнуть вас опасности, и верьте мне, что невозможно ничего предпринять. Если с вами случится из-за меня несчастье, я буду себя за это всю жизнь упрекать.

- Я могу только пообещать вам, что не подвергну вас никакой опасности. Если моя беспредельная преданность вам даже приведет меня на эшафот, вас это, во всяком случае, не затронет.

Это чрезвычайно благородный, возвышенный диалог. Он звучит немного напыщенно, немножко театрально, немножко фальшиво. Но в этом разговоре получает формулировку новая программа Екатерины, и программа эта - что тоже входит в ее планы - формулируется не самой Екатериной, другими: "в таком случае за вас должны действовать ваши друзья". Если у Екатерины вопреки ее словам есть какой-нибудь план, то план этот сводится к полной строжайшей пассивности. Но она меньше полагается на Господа, чем на глупые выходки Петра и на пропаганду братьев Орловых. Во всех других отношениях Екатерина сможет найти себе равных, но ее способность превращать других людей в исполнителей ее невысказанной, даже упорно опровергаемой воли доселе никем не превзойдена.

Потрясенная до глубины души тем величием достоинства, с которым Екатерина несет свою печальную участь, покидает Дашкова дворец. В своем волнении она даже не заметила, что ее обожаемая подруга беременна.

Елизавета умирает 25 декабря 1761 года в два часа дня.

Не оправдываются ни опасения Фридриха, ни надежды союзников: ни один голос не раздается против восшествия Петра на престол. Конечно, многие со страхом и недоверием относятся к его предстоящему правлению, но эти многие ни в какой степени не организованы, не имеют вождей, формы, в которую мог бы вылиться их протест, никакого определенного плана. Один думает относительно другого, что "тот что-нибудь предпримет". В Париже и Вене думают, что русская аристократия свергнет Петра, аристократия возлагает надежды на ненависть гвардии к этой "прусской обезьяне". Но гвардия преспокойно дефилирует перед дворцом с криками: "Да здравствует император!" Говорят, будто иные кричали даже: "Слава Богу, что после стольких лет бабьего командования мы наконец имеем царя-мужчину!"

Власть удивительная вещь. Пока Петр был еще великим князем, пока росчерком пера он мог быть отстранен от престола, он казался всем дурнем, болваном, смешным паяцем. На пьедестале трона, с короной на голове, личность Петра начинает отождествляться с облекающей его горностаевой мантией, скипетром и державой, которые он держит в руках. Он царь, и всякий, кто только может, спешит понравиться ему, польстить, послужить и добиться через него тех или иных выгод. Раньше казалось невозможным, чтобы Петр и впрямь мог стать царем, теперь, когда он им стал, кажется совершенно естественным, чтобы он им и дальше оставался.