Теперь Панину сорок два года, он немножко растолстел и стал менее пламенным кавалером, чем когда-то. Шуваловы больше не боятся его и допускают, чтобы он занял пост воспитателя маленького Павла, приводящий его в близкое соприкосновение с Елизаветой. С ее стороны тоже уже нечего опасаться: Елизавета - потухший вулкан.

Панин относится крайне отрицательно к Петру и лелеет план возвести после смерти Елизаветы на трон своего воспитанника Павла. Есть только один человек, с которым он говорит об этом своем плане: это Екатерина. Он ценит ее, потому что ее ценит его друг и учитель Бестужев, и ценит ее тем более, что Бестужев пострадал из-за нее и остался ей верен. Панин отлично разбирается в людях, он знает, что с Екатериной можно безопасно говорить о самых рискованных делах: она сама скрытность. Знает он также, что его план ей не совсем по душе, но все же нравится ей больше, чем воцарение Петра.

- Мне милее быть матерью, чем женой повелителя.

Это правда, но не вся правда: она сама хочет быть повелительницей. Панин не льстец и не лицемер. Екатерине нет надобности заглядывать ему в душу, чтобы понять, что она может рассчитывать на него только до момента свержения Петра. Он сам ей в этом сознается.

Но уже и это имеет для нее большое значение, большее, чем неуклюжие попытки фаворита Ивана Шувалова сблизиться с ней.

Через год после того, как на Панина возложена роль воспитателя Павла, - летом 1760 года - в Петербург приезжает младшая сестра Елизаветы Воронцовой, "маленькая Екатерина", как ее будут именовать впоследствии в противовес Екатерине Великой. Ей теперь всего восемнадцать лет, но она уже три года замужем за князем Дашковым и мать двоих детей. Она получила в сущности такое же воспитание, как и ее толстая простоватая сестра Елизавета, но уже подростком очень увлекалась чтением и преимущественно чтением серьезных книг - по истории и философии.

Когда она в доме своего дяди Воронцова впервые встретилась с Екатериной - ей было тогда пятнадцать лет, - великая княгиня была изумлена знакомством с такой необычайно образованной русской молодой девушкой и отнеслась чрезвычайно любезно к этому столь развитому подростку, разделявшему ее любовь к Вольтеру и Монтескье. Когда Екатерина любезна, ей невозможно противостоять, и она произвела на молодую девушку неизгладимое впечатление. Ни последующий брак, ни двое детей не могут его ослабить. Дашкова грезит о Екатерине, как влюбленная институтка, но как институтка, обладающая хорошим образованием. Она видит в Екатерине идеал философии французских просветителей.

Как только Дашкова приезжает со своим мужем в Петербург, ее сестра и великий князь стараются завлечь ее в свой кружок. Но молодой женщине кружок этот приходится абсолютно не по вкусу. Екатерина же, посещающая каждое воскресенье своих детей в Петергофе, заезжает всегда на обратном пути к Дашковым и забирает молодую княгиню с собой в Ораниенбаум. Обе женщины, одной из которых несколько больше тридцати, а другой несколько меньше двадцати лет, беседуют часами в тихом парке ораниенбаумского дворца и в уединенных покоях Екатерины. Беседы эти ведутся преимущественно на отвлеченные темы: о практическом применении философии, о правах человека, о гуманности, о демократии.

Дашкова утверждает в своих записках с гордостью и, вероятно, совершенно справедливо, что во всей России вряд ли бы нашлась еще третья женщина, способная принять участие в этих разговорах.

Дашкова возвращается после них домой с горящими от возбуждения щеками, она сопоставляет в мыслях Россию великого князя Петра - порабощенное солдатское государство, в котором к русскому кнуту присоединяется еще прусский палач, и Россию великой княгини Екатерины - идеальное государство Монтескье, конституционную монархию, в которой воля свободного сознательного народа работает в гармонии с волей мудрой доброй императрицы по пользу общего блага.

Молодая женщина горит благородным огнем и проводит бессонные ночи. Ее разгоряченная фантазия рисует ей самые безумные картины. Может быть, ей предопределено судьбой стать спасительницей ее обожаемой подруги, а заодно России и всего человечества? В России происходило уже немало государственных переворотов, но ни одного такого, который был бы настолько в интересах народного блага, патриотизма, наконец, просто добра, как отстранение Петра и воцарение Екатерины. Неужели же только честолюбивые генералы и своекорыстные авантюристы призваны быть инициаторами государственных переворотов? Почему бы хоть раз в истории России во главе революционного движения не стать женщине, притом женщине, душой и телом преданной благому делу?

До тех пор пока Елизавета жива, Дашкова не может дать своей активности полного хода. Но она не остается совершенно бездеятельной. Положение, занимаемое ее мужем, ее сестрой, ее дядей -канцлером Воронцовым, дает ей возможность разговаривать с ответственными представителями власти, и она разговаривает с ними исключительно на темы, имеющие отношение к ее планам на будущее. Она притворяется совершенно неопытным существом (да ей в ее девятнадцать лет и не приходится особенно притворяться), и ее собеседникам даже и в голову не приходит, что этот неоперившийся цыпленок может представлять собою какую-нибудь опасность. Она без всякого труда разузнает, как относится тот или другой сенатор, тот или другой генерал к Петру и к Екатерине. Не возбуждая в них никакого подозрения, она вербует будущих союзников и соображает в своей умной головке, кому из них какая роль сможет быть предоставлена.

С Екатериной она никогда не говорит на эти темы - та бы этого не позволила. В глазах великой княгини Дашкова только очаровательный ребенок, восторженная любовь которого льстит ее самолюбию, а разговор - увлекает. Она узнает, однако, при случае от этого ребенка сведения, представляющие для нее большой интерес. У Екатерины никогда не было настоящей подруги, ее отношения к Дашковой также не носят, в сущности, характера дружбы между двумя женщинами: Дашкова является для нее только чем-то вроде влюбленной гимназистки, которой она разрешает восторгаться собой, не относясь к ее чувству всерьез.

С некоторых пор сердце Екатерины снова занято. Преемником Понятовского стал молодой гвардейский поручик Григорий Орлов. Орловы не знатного рода. Еще дядя Григория был простым солдатом, принимавшим в свое время участие в стрелецком бунте и помилованным Петром Великим за проявленное им необычайное мужество.

В гвардии служат пять братьев Орловых, пять здоровенных красавцев, любимых товарищами и боготворимых подчиненными. Все они отчаянные смельчаки, веселые парни, безудержны в своих страстях, любители выпить, игроки, женолюбы и фаталисты. Они умеют любить без рассудка и спокойно смотреть в глаза смерти, жадны, но не расчетливы, обладают бешеным темпераментом и минимальным образованием. Подобно котам и тиграм, они охотники прогуливаться на краю бездонных пропастей. Женщины любят таких мужчин, но и более слабых представителей своего пола они очаровывают.

Григорий - второй по старшинству из пяти братьев и самый красивый. "Голова ангела на теле атлета". В битве при Цорндорфе он отличился необычайным хладнокровием: будучи четыре раза ранен, он ни на шаг не отступил от своего поста, за что и был произведен в флигель-адъютанты фельдцейхмейстера Петра Шувалова. Вскоре после этого он похитил возлюбленную своего начальника, красавицу княгиню Куракину. Это была, пожалуй, еще более опасная авантюра, чем битва при Цорндорфе. Но счастье не изменило ему и на этот раз: Шувалов скоропостижно умирает.

Это произошло в Кенигсберге, и высшее начальство сочло более целесообразным перевести юного героя в другое место. Его назначают сопровождать в Петербург графа Шверина, взятого в плен в битве при Цорндорфе. Это не слишком тяжелая служба, скорее формальная обязанность: рыцарское отношение к попавшим в плен врагам всегда было одним из достойнейших национальных русских качеств. Графу Шверину не приходилось жаловаться, с ним обращались как со "знатным иностранцем", он жил в роскошном дворце, уходил и приходил когда заблагорассудится и был даже принят при дворе. Здесь он, как пруссак, разумеется, пользовался особыми симпатиями Петра.