А потом, когда они снова собирались вместе провести свободные дни, он написал ей, что все еще любит жену и хочет положить конец их связи.

Эмма уже не первый раз в своей жизни приближалась к опасному краю. Она изведала на себе, что такое булемия или невозможность есть, испытала желание наносить себе раны. Сообщение о разрыве подтолкнуло ее еще ближе к бездне.

Опустошение, пустота – вот все, что она ощущала. В ней сломалось что-то очень важное, и она сделалась хрупкой и уязвимой. Жизнь утратила краски, вкус и давала знать о себе только тянущей болью. Справиться с этой мукой можно было одним-единственным способом: погрузиться в теплую ванну и перерезать вены на запястьях. Сделать два глубоких надреза на каждой руке.

Ее попытка самоубийства не была призывом на помощь или детским театральным жестом. Она хотела уйти из жизни всерьез. Причиной была несчастная любовь, но корень разлада с жизнью таился гораздо глубже. Эмма хотела уйти из жизни, и у нее бы получилось, если бы не ее брат, кретин и идиот, который не нашел другого времени, чтобы ворваться в ее квартиру с упреками, что она не заплатила в этом месяце за отца в доме для престарелых.

При этом воспоминании у Эммы всегда пробегала по спине ледяная струйка…

Поезд остановился. Станция «Сорок вторая стрит», конечная остановка всех автобусов. Вагон опустел, и Эмма наконец смогла найти себе место. Едва она села, как мобильник завибрировал. Франсуа настаивал:

«Умоляю, дорогая, ответь. Дадим себе еще один шанс.

Отзовись. Прошу! Мне так тебя не хватает.

Твой Франсуа».

Эмма закрыла глаза и стала дышать очень медленно. Ее бывший любовник – непостоянный эгоист и манипулятор. Он умело пользуется своим обаянием, делая из себя героя с любящим сердцем. Хочет утвердить над ней свою власть. Знает, что способен лишить ее самообладания. Умеет безжалостно использовать ее слабости и неуверенность в себе. Бередит раны, напоминает о неудачах. Лучше всего ему удается истолковывать происходящее в свою пользу, а ее представлять фантазеркой с маниями.

Чтобы не поддаться соблазну ответить, Эмма отключила мобильник. Она заплатила дорогую цену за то, чтобы избавиться от чар Франсуа. Она больше не хотела попадаться в ловушку. Тем более в канун Нового года. Тем более что чувствовала себя такой одинокой!

Самым худшим ее врагом был вовсе не Франсуа. Она сама себе была худшим врагом. Не могла научиться жить ровно, без всплесков. Эмма знала, что за ее доброжелательной веселостью таятся импульсивность, эмоциональная неустойчивость, что она может впасть в глубокую депрессию или в безудержную эйфорию.

И сейчас ни за что не желала пойти на поводу своего страха перед одиночеством, потому что потом она опять впадет в отчаяние и, кто знает, может, опять поддаться силам саморазрушения. Ее привязанности не приносили ей счастья. Любя, она отдавала все, но тому, кто этого не заслуживал. Эгоистам вроде Франсуа. Однако в ней самой было что-то, чего она не понимала, с чем не могла справиться. Какая-то темная сила, какое-то внутреннее свойство натуры подталкивало ее к несвободным мужчинам. Она безрассудно стремилась слиться, раствориться в своем чувстве и в то же время прекрасно понимала, что эта любовь не несет в себе ни надежности, ни постоянства, в которых она так нуждалась. И все-таки она не отказывалась от связи, с отвращением становилась сообщницей в неверности, подрывала семейный очаг, хотя это было против ее правил и против того, чего она хотела для самой себя.

По счастью, вот уже несколько месяцев она занималась психотерапией и немного научилась отходить в сторону и не поддаваться сразу порыву чувств. Теперь она точно знала, что должна оберегать себя и держаться подальше от недобросовестных эгоистов.

Вот и конечная – «Уорлд Трейд Центр». Этот городской квартал на юге города был почти полностью разрушен терактом. Сейчас в нем по-прежнему ведутся строительные работы, и очень скоро новые башни из стекла и бетона украсят нью-йоркский горизонт.

«Символ мощи Манхэттена, способного выйти еще более сильным из любых испытаний, – подумала Эмма, поднимаясь по лестнице к Гринвич-стрит. – Пример, над которым стоит поразмышлять…»

Она дошла быстрым шагом до перекрестка с Гаррисон-стрит и пошла по эспланаде вдоль больших жилых домов из зеленоватого кирпича, построенных где-то в 70-х, когда Трайбека[5] был всего-навсего промышленной зоной, усеянной предприятиями. Эмма набрала код и толкнула двумя руками тяжелую дверь.

Довольно давно в трех сорокаэтажных башнях дома номер 50 на Норд Плаза сдавались сотни скромных квартир. Внезапно цены в квартале взлетели вверх, их дом надумали в ближайшее время ремонтировать, в ожидании ремонта холл выглядел плачевно: облупившаяся краска на стенах, тусклый свет, сомнительная чистота. Эмма забрала из ящика почту, села в лифт и вышла на предпоследнем этаже, где снимала квартиру.

– Хлодвиг!

Стоило ей переступить порог, как к ней бросилась ее собака, бурно выражая восторг.

– Дай я хотя бы дверь закрою, – проговорила она, гладя бархатистую шкурку, сложившуюся в прочные твердые складки.

Эмма поставила сумку и минут пять здоровалась с Хлодвигом. Ей нравилось его плотно сбитое тельце, большой черный нос, честные глаза, мерцающие на треугольной мордочке, и притворно недовольный вид.

– Вот уж ты всегда мне будешь верен!

И словно бы в благодарность сразу же насыпала ему в миску сухого корма.

Квартира была маленькой – сорок квадратных метров, но не без шарма – светлый пол, стены под кирпич, огромное окно. В кухне главной была стойка из черного песчаника и три металлических табурета. А вот что касается гостиной, то вся она была заставлена стеллажами с книгами. Американская литература, европейская, книги о кино, винах, гастрономии. Были в доме и недостатки: старые трубы, перебои с водой, мыши в прачечной, постоянно ломающиеся лифты, плохие кондиционеры, тонкие стены, которые дрожали во время грозы и не скрывали интимной жизни соседей. Зато из окна был потрясающий вид на реку, а уж при взгляде на Нижний Манхэттен просто дух захватывало. Цепочки светящихся зданий, набережная Гудзона и возле нее множество самых разных пароходов и лайнеров.

Эмма сняла пальто, шарф, повесила костюм на манекен и надела старые джинсы и просторную футболку «Янкиз», потом отправилась в ванную, чтобы смыть макияж.

Зеркало отразило лицо молодой женщины тридцати трех лет, с темными, слегка вьющимися волосами, светло-зелеными глазами и небольшим носом, на котором заблудилось несколько веснушек. В очень счастливые дни в ней можно было найти отдаленное сходство с Кейт Бекинсэйл[6] и Эванджелин Лилли[7], но сегодня день был несчастливый. Стараясь не поддаться наплывающей тоске, Эмма послала себе насмешливую гримаску. Она избавилась от линз, а вместе с ними от рези в глазах, надела очки и отправилась на кухню ставить чайник.

«Брр, ну и холодина!» – вздрогнула она, взяла по дороге плед, закуталась в него и прибавила мощности отоплению. Дожидаясь, пока вскипит чайник, уселась на табурет и открыла лежащий на стойке компьютер.

Есть хотелось страшно. Эмма вышла на сайт японского ресторана, работавшего с доставкой на дом, заказала себе мисо суп, суши, маки и сашими.

Получила по почте подтверждение, что заказ принят, проверила его и узнала время доставки, а потом просмотрела остальную почту, опасаясь наткнуться на письмо от бывшего любовника.

По счастью, писем от Франсуа не было.

Зато было другое письмо, загадочное, от неизвестного Мэтью Шапиро.

Эмма слыхом не слыхала о таком!

Но он-то и перевернет всю ее жизнь…