Дачи у него не было. Считал, не стоит вклада нервов и сил в пустое. Матерый - тот да, обстоятельно сооружал себе загородные хоромы - с бильярдной, винным погребком, облицованными мрамором каминами и бархатной мебелью - зачем только, спрашивается? И для кого? Он же, Ярославцев, купил дом в деревне - просторный, крепкий, с русской печью; перевез туда старую мебель, холодильник, утварь и тем ограничился. Правда, отдыхать здесь так и не пришлось. Дорогу помог совхозу заасфальтировать, водопровод соорудить, теплицы. Это - по личной инициативе. А после начали донимать присители: кому лесоматериалы достань, кому цемент, кому инвентарь. И доставал - соседи, как не уважить. Все - в прошлом!
Ворота он открывать не стал; остановил машину напротив ограды, прошел через калитку в сад, поднялся на крыльцо.
Дом встретил его стылой затхлостью: вымерз за зиму в шубе снега и льда, отстоял нетопленым.
Он нежно провел ладонью по гладким, словно отполированным бревнам горницы, плотно проложенным мхом.
Открыв закопченные заслонки печи, сложил шалашиком дрова, плеснул керосин из бутылки. Пламя с шипением пыхнуло; пелена дыма, качнувшись, нехотя устремилась в трубу - не ослабла тяга за зиму, не сдала печь.
Грустно стало до боли. Чего топить... да и зачем он приехал сюда? Говорят, перед смертью люди обходят дорогие им места... Правильно говорят, наверное, есть в том необходимость... А какая? Чтобы вспомнить и осознать? Пройти от истока к устью? Вновь? Отдать дань прожитому перед судом себя самого? Но к чему судиться даже и с самим собой перед обращением в ничто? Или... есть перспективы?
Он как бы осекся на этой мысли. Перспектива. Какая же перспектива у него? Сбежать, предать все, себя предать! - подставив под удар женщину, любящую его слепо, истово... И дальше? Ну, сбежит. А там, в чужедальней жизни? Приспосабливаться, химичить, прозябать паразитом с уворованным капитальцем - так ведь, так! А что остается? С повинной? А он не чувствует себя виноватым! Да, он пошел против каких-то установок, да, не хватило ума вовремя проанализировать ошибки, составить безукоризненную программу. А составил бы? Да и составил, кто бы ее утверждал и кто бы подписывал? Более благополучное и респектабельное жулье? Теперь же держи ответ! Ну, можно, конечно, подготовить блистательную речь перед высоким судом - убедительную, проникновенную... Но что сейчас у печки речь произнести, что где-то еще, разница невелика.
Прогнувшись, скрипнули половицы в сенях.
- Наше почтение! - На пороге, ухватившись натруженными пальцами за притолоку, стоял Константин - местный житель, молодой, плечистый парень.
- Привет, - выдавил Ярославцев, с трудом отрываясь от мыслей.
- А я гляжу - пропал. - Константин шагнул в избу. - Ну, думаю, завертелся, значит, в делах.
- Дела, дела, - подтвердил Ярославцев механически.
- Ну, думаю, огород вскопаю, посажу там... Ну, как в прошлом году - огурчики, помидорчики, понимаешь...
Константин согласно заключенному с Ярославцевым соглашению ухаживал за его огородом.
- Спасибо, Костя. Если какие расходы...
- Во! - Костя со скрипом почесал крепкий затылок. - Рассада, то-сё, в общем, вышел из бюджета. Поможешь?
- Сколько? - столь же механически, как и говорил, Ярославцев достал бумажник.
- Ну, замена полиэтилена на теплице, семена... Огурцы, между прочим, отборный сорт! Потом кинза эта, как заказывал... Чего ради только? Она ж вонючая, дух такой, аж...
- Спасибо, Костя. Сколько?
- На стольник баксов за все про все потянет, верняк! - выпалил Костя с торопливой убежденностью.
- Сто долларов, - Ярославцев положил на стол деньги. Подумал: “Баксов... Нахватался же!”
- Премного благодарствуем. - Деньги исчезли в Костиной телогрейке. - Да, бензинчик тут есть по дешевке... - Он смущенно закряхтел. Смотри, я б договорился... А то туда-сюда, ездишь как заведенный, а тут вроде за полцены...
- Ворованный?
- А? Ну... естественно, не свой же, ты даешь! Не, ну цены заделали, да? Будто у нас расстояния, как в Монте-Карло каком!
- Не надо, Костя, На бензине не сэкономишь. Мазаться... в канистры переливать... противно. Да и канистр нет.
- Ну... - Костя помялся, подыскивая предмет для дальнейшего разговора. - Это... Вообще-то дело тут есть... Насчет ботаники всякой... Вот... марихуана эта, да? Она ж, коли с умом взяться, и у нас вырастет, как считаешь? - Костя присел на скамью.
- Не понял...
- Ну... Ты мужик свой, я с тобой потому по-искреннему... В городе этот самосад со свистом идет! У каждого сопляка в кармане... Ну, я и прикинул...
- Ага. Почему бы не использовать свои агрономические таланты, так? - откликнулся Ярославцев.
- Ну а чего? Это ж - курево... Ну, балдеют с него, велика беда... Но вот бы где парочку саженцев надыбать... А?
Ярославцев почувствовал запойную какую-то усталость. О чем говорит этот человечек? О чем?! Ведь был же парень как парень. Щедрый, работящий, любящий землю и крестьянское дело. А кто сейчас? Хам, рвач, сволочь! А кто сделал его таким? Ты, Ярославцев, ты! Платил, не считая денег, Косте за мелкие услуги и за восхищение его перед интеллектом твоим, широтой и возможностями... Да еще и учил его, но не как хозяйство вести, а как дензнаки заколачивать. Бросил после такой науки Костя трактор и, отстроив теплицы, растит не помидоры-огурцы для города, - невыгодно, а тюльпанчики для рынка! А теперь и к марихуане подбирается... Корову продал - на кой корова, когда у соседней бабки молока взять можно, а тюльпанчики куда меньше времени отнимут, чем рогатые да хвостатые. А уж наркотик... Знай считай барыши... А на молочко хватит...
- Из бюджета, значит, вышел, - вздохнул Ярославцев.
- Ну да! То-сё, баба шубу купила... из норки. Ну, как насчет...
- Я даже не знаю, как эта гадость выглядит, - ответил Ярославцев. - Но знаю другое: лучше выбрось из головы свои забористые идеи. В том смысле, что с ними очутишься за забором... - Он демонстративно отвернулся от подонка, отдернул занавеску, поглядел в окно. Мыча, вдоль деревни шли на дневную дойку коровы, разбредаясь по дворам. В деревне было тихо, солнечно и как-то по-особенному уютно. И еще: мудро. Раздражал только деловито бормочущий голосок Кости.
- Так что тут с тебя тоже причитается, - донеслось до Ярославцева.
- Ну, запиши в долг. - Он не отрывался от окна. - Поливай грядки. Счет оплатим.
Дальнейшие слова Константина Ярославцев уже не воспринимал. Он был захвачен иным: видом этой деревенской улицы, ее вековой тишью и убогой красотой, таившей в себе некую непознанную тайну... Но почему убога она? Почему покосились дома? Почему кривыми жердями отгорожены усадьбы? Отчего смертной тоской вырождения веет? Не так все надо! Не так! Не так...
И вспомнились предместья Праги и Берлина, Брюсселя и Лондона: просторные коттеджи, где каждый цементный шов к кладке выверен до миллиметра, где за фасадом ощущался простор интерьера; где, наконец, вспоминалось о больших городах как о чем-то весьма непривлекательном... Малые страны? Уклад другой? Культура? И в этом дело. Но главное - в инерции страны-гиганта и в торопливости ее скроить что-то и якобы, и, конечно, в безудержной алчности власть предержащих.
Так размышлял он, подъезжая к городу, немыслимо разросшемуся в одинаковости белых коробок зданий на пустырях. И снова подумал: уеду. Вольюсь в жующее стадо среднего достатка... И приветик? Все?
Решение полыхнуло зарницей, высветив в кромешной тьме безнадежности единственно для него приемлемое.
Сначала он усомнился, но сомнение растаяло, не успев окрепнуть. И тут же выстроился план: несомненный, однозначный.
Из первого же телефона-автомата он позвонил Анне. Сказал:
- Слушай внимательно. То, что я говорил, - бред. Полный бред! Не делай глупостей, поняла? И... прости меня. Тогда я был... сумасшедшим.
Она обрадовалась, пыталась что-то выяснить, уточнить, но он оборвал поток ее слов и эмоций:
- Я спешу. Извини. Звонков в ближайшее время не ожидай. - И повесил трубку.
