- Ничего себе, - сказал командующий фронтом и, заложив руки за спину, начал прохаживаться по классу. Он, как человек, испытавший на себе ярлык «врага народа», не мог безоговорочно принять такое категоричное требование приказа. В душе он боялся, что, выявляя «предателя Родины», можно наломать дров. Рокоссовский остановился, посмотрел на начальника штаба.

- Что там еще?

Малинин откашлялся, выпил глоток воды, «Сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до двухсот человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте комиссаров, трусов и тем помочь честным бойцам дивизии выполнить свой долг перед Родиной. Сформировать в пределах армий от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 - 200 человек в каждой), куда направить рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участкиармии, чтобы дать возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной».

Малинин отложил в сторону приказ И, чувствуя какую-то смутную вину за то, что принял его содержание с каким-то Повышенным энтузиазмом, наблюдал за командующим, который стоял у окна с дымящейся во рту папиросой.

- Как ты думаешь, Михаил, где мы подхватили эти радикальные идеи? - спросил Рокоссовский, подойдя к начальнику штаба. - В истории военного искусства я не встречал таких примеров.

- На этот вопрос отвечает сам приказ.

-Любопытно...

«После своего зимнего отступления, - читал Малинин, - под напором Красной Армии, когда в немецких Войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более ста штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости и неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свою вину. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасныёгучастки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их впереди неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой...»

- У немцев многому можно было поучиться, как вести войну, но только не этому, - произнес Рокоссовский, присев за стол. - Ты помнишь, Михаил, я тебе об этом рассказывал, как мы косили таких штрафников под Истрой? Они там начинали.

- Да, помню, - сказал Малинин, положив в папку приказ.

- Хлебнув перед смертью изрядную долю шнапса, они шли на верную гибель. Как бы они угрожающе ни орали, но мы их не боялись. - Рокоссовский снова закурил и глянул на начальника штаба. - Как ты думаешь, с руки ли нам копировать вот такие приказы фашистов?

- Конечно, не от хорошей жизни издали мы этот приказ, -уклонился от прямого ответа Малинин.

- Какая бы жизнь ни была, хорошая или плохая, но гнать на бойню людей я никогда не буду, - категорически произнес Рокоссовский. - Я прошу тебя, Михаил Сергеевич, доведи приказ до всех рот и так далее, но прошу иметь в виду, что требования этого приказа выполнять только после личных консультаций со мной. Мы постараемся сделать так, чтобы у нас не было ни трусов, ни паникеров. А если они, в семье не без урода, кое-где появятся, то мы будем судить их так, как разливал Илья вино. Помнишь?

- По-божески, - рассмеялся Малинин.

- Вот именно, - улыбнулся командующий фронтом.

4 .

Во второй половине августа Рокоссовского вызвали в Ставку. Когда он вошел в кабинет к Сталину там уже был Н.Ф. Ватутин. Время было жаркое, и Главнокомандующий сразу же приступил к делу.

- Мы вас вызвали для того, чтобы рассмотреть вопрос о взятии Воронежа, - начал Сталин. - Познакомьтесь с обстановкой. Даю десять минут на размышление.

Пока генералы уточняли некоторые детали обстановки, Сталин переговорил с Жуковым о положении дел на Ленинградском фронте.

- Вы готовы доложить свои соображения? - спросил Сталин, подойдя к генералам, стоявшим у карты.

- Да, - ответил Ватутин, вытирая платком вспотевшее лицо.

- Ваши предложения? - Сталин повернулся к Ватутину.

- Форсировав реки Дон й Воронеж, мы организуем лобовую атаку на город всеми силами Воронежского фронта, - говорил Ватутин, размахивая указкой. - Войска Брянского фронта помогают нам своим левым флангом. - Он повернулся к Сталину. -Вот такой, товарищ Главнокомандующий, мой общий план.

- Константин Константинович. - Сталин_пытливо посмотрел на Рокоссовского. - Как бы осуществили эту операцию вы?

- Я бы предложил, товарищ Сталин, нанести основной удар не с восточного, а с западного берега Дона, удачно используя положение нашей 38-й армии, которая нависает над противником севернее Воронежа. Для этого необходимо подтянуть сюда побольше сил.

- Что это дает? - спросйл Сталин, садясь за стол.

- При таком варианте удар по воронежской группировке наносился бы во фланг и выводил бы наши войска в тыл противнику . К тому же этот удар неизбежно вынудил бы немцев ослабить свои силы, которые действуют против Юго-Западного фронта. В данной обстановке такой ход операции, как мне кажется, будет наиболее правильным.

Сталин, оценивающе глядя на генералов, набивал табаком трубку.

- Товарищ Ватутин, вы настаиваете на своем варианте? “ разгоняя рукой струйки дыма, спросил Сталин.

- Да, настаиваю.

Посасывая трубку, Сталин вышел из-за стола и начал ходить по кабинету. •

- Что ж, если Ватутин примет план Рокоссовского, то в случае неудачи свалит на него всю вину. - Он остановился, окинул внимательным взглядом командующих фронтами. - Товарищ Ватутин, освобождайте Воронеж согласно своему замыслу, а мы из резерва Ставки кое-чем поможем.

Надо сказать, что воронежская операция, сроки проведения которой много раз откладывались, успеха не принесла. Войска Воронежского и Брянского фронтов вновь перешли к обороне,

По окончании доклада Ватутин вышел первым, за ним собирался перешагнуть порог Рокоссовский, но Сталин остановил его.

- Константин Константинович, погодите уходить. - Он подошел к открытой двери.

- Товарищ Поскребышев, пригласите ко мне Голикова. Вот вы, товарищ Голиков, жалуетесь, что мы, отстранив вас от командования Брянским фронтом, незаслуженно вас наказали, - произнес Сталин, указывая трубкой на папку, в которой, видимо, лежали документы, имевшие отношение к данному разговору.

Рокоссовский почувствовал себя не совсем уютно. Ему показалось, что он в чем-то виноват перед генералом, приняв у него фронт.

- Да, товарищ Главнокомандующий, - ответил сконфуженный генерал. - Считаю, что меня обидели.

- Тогда скажите, почему на фронте дела шли из рук вон плохо? - повысив голос, спросил Сталин.

- Мне мешали командовать фронтом представители центра.

- Чем они вам мешали?

- Они вмешивались в мои распоряжения, часто их отменяли, - с обидой в голосе сказал Голиков. — Устраивали совещания, когда нужно было действовать, а не заниматься пустыми разговорами. Они старались подменить командующего.

- Так, так, - вышел из-за стола Сталин, раскуривая трубку. - Значит, они вам мешали? Не давали вам развернуть ваш талант?

- Да, они мне мешали, - ответил Голиков и, достав из кармана цветастый носовой платок, вытер им вспотевшую лысую голову.

- Но командующим фронтом были вы?

- Да, я.

- ВЧ у вас было?

- Да, было.

- Почему вы не доложили, что вам мешают командовать? -Сталин остановился против Голикова.

- Не осмелился жаловаться на вашего представителя.

- Вот за то, что вы не осмелились позвонить и бездарно провалили операцию, мы вас и сняли, - недовольно произнес Сталин. - На справедливое наказание жаловаться не следует. Вы свободны.