В поисках разрешения своих сомнений Рокоссовский призывал на помощь философов древности, современности, но и у них не всегда находил ответы на свои вопросы, а это еще больше бередило душу. В его каменном мешке было так тихо, что, казалось, было слышно, как горит электрическая лампочка под облезлым и заросшим паутиной потолком. За этот год он так и не смирился с тем, что он совершил преступление против Советской власти. Он считал себя невиновным.

3

В начале сентября Рокоссовского вызвали на допрос. На этот раз его привели в специально оборудованную для этого комнату в тюрьме «Кресты». Допрашивал его все тот же следователь Кавун. Сегодня он выглядел более уверенным и бодрым. Создавалось впечатление, ч.то он обладает доказательствами того, что его подследственный виноват во всех грехах, в которых его обвиняют.

- Собственноручно будете писать протокол допроса или заниматься этим мне?

- Как хотите, я ничего писать и подписывать не буду.

- Старая песня?

- И на старый лад.

- Вы злоупотребляете гуманным к вам отношением следствия, - недовольно заметил Кавун. - Видимо, отдых не пошел на пользу.

- Ничего себе, невиновный человек год сидит в тюрьме и вы это называете гуманным? - Рокоссовский с любопытством глянул на следователя. - Хотел бы я вас видеть на моем месте.

Кавун не обратил внимания на резкий выпад подследственного, а продолжал делать какие-то пометки в протоколе допроса. Он поднял голову и, поглядывая в записи, сказал:

- Следствие еще раз предлагает вам чистосердечно рассказать о совершенных вами преступлениях против коммунистической партии большевиков и советского государства.

- Я никаких преступлений не совершал ни против партии, ни против советского государства. Если вы считаете преступлением то, что я на их стороне воевал, тогда следствие стоит на правильном пути.

- В прошлый раз вы подтвердили, что с Чайковским водили дружбу?

- Да, мы были друзьями.

- Хороши у вас друзья, ничего не скажешь, - съязвил Кавун. -На допросе 20 июля 1937 года ваш друг Чайковский признал себя виновным в участии в антисоветском заговоре и в шпионаже в пользу японской разведки. И завербовал его враг народа Тухачевский. Что вы можете сказать по этому поводу?

- Это дело его, Чайковского, он вправе признаться в изнасиловании английской королевы. Это меня не касается.

- Напрасно, напрасно! - воскликнул Кавун. - Не зря же говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Чайковский показал, что вы являетесь активным участником антисоветской организации и участвовали в разработке программы заговора.

Еще одним обвинением Рокоссовский был сбит с толку и с минуту смотрел на следователя с недоумением.

Кавун сделал вид, что не Замечает его удивления, и, приставив руку ко лбу козырьком, приступил к чтению показаний Чайковского.

«Цель заговора - установление диктатуры во главе с Тухачевским. Методы достижения цели: в случае возникновения войны - создание предпосылок для поражения СССР, после чего свалить вину на руководство партии и правительства и устранить их от власти. В мирное время - саботаж и вредительство с целью вызвать недовольство в войсках и среди населения и захватить власть путем мятежа».

- Ну, - произнес Кавун, 'закончив чтение и указывая пальцем на показания, добавил: - Впоследствии Чайковский от этих показаний отказался. Поэтому следствие изобличило его с помощью показаний других лиц, проходящих по делу о заговоре в^войсках Забайкальского военного округа. Было проведено большое количество очных ставок, где Чайковский был окончательно изобличен, хотя своей вины и не признал. .. Так что... - добавил следователь и с иронией устремил взгляд на Рокоссовского.

- Я вас понял, - с горечью произнес Рокоссовский.

- У меня имеются протоколы этих ставок, - продолжал следователь с недоброй усмешкой, - а также показания лиц, уличивших Чайковского в совершении преступлений. Должен вам сказать, что там фигурирует и ваша фамилия. Я предлагаю ознакомиться с этими документами.

- Мне это совсем неинтересно.

- Вот это уж напрасно. Грязнов и Чайковский показали, что вы с ними на заимке, уединившись в тайге, разрабатывали план заговора по установлению военной диктатуры на Дальнем Востоке.

По лицу Рокоссовского пробежала саркастическая улыбка.

- Вот это уж зря, зря смеетесь, вам и в голову не может прийти, насколько все это серьезно.

- Это очередное вранье, - с невозмутимым видом сказал Рокоссовский. - Да, мы были втроем в тайге, но отводили душу на охоте и рыбалке. Кстати, если вам придется побывать в тех краях, сходите в тайгу, полюбуйтесь ею, не пожалеете. - После этих слов он оживился. - А вообще-то, если они говорили и писали о заговоре, то нельзя ли организовать эту встречу, говоря вашим языком, провести очную ставку? Мне хочется посмотреть Чайковскому и Грязнову в глаза.

- К сожалению, Чайковский умер в читинской тюрьме 22 июня 1938 года от остановки сердца.

- Давайте тогда Грязнова.

- Грязнов расстрелян, - произнес Кавун и, отодвинув в сторону дело, закурил сам и угостил сигаретой Рокоссовского. Жадно затянувшись дымом и посмотрев ему в глаза, он как бы между прочим сказал: - Признание - основа доказательства вины.

Рокоссовский заметил, что впервые за время допросов сквозь маску строгого блюстителя «государственных интересов» проглянуло лицо обыкновенного человека.

Кавун потушил сигарету и несколько мягче обычного сказал:

- Не думал я, что вы будете стоять на своем. Твердый вы человек. Откуда вы только свалились на мою голову?

Этот неожиданный поворот в разговоре несколько обескуражил Рокоссовского, и он с сочувствием посмотрел на следователя.

- Что ж, видимо, я не подобрал к вам ключика. Пусть подбирают другие.

- Меня передают другому следователю? - спросил с удивлением Рокоссовский.

- Раз не хотите признаться мне... - пожал плечами Кавун.

- Мне не в чем признаваться: я не виноват.

Следователь вышел из-за стола, выразительно на него посмотрел, протянул ему руку и вызвал конвоиров.

Глава пятнадцатая 1

О ходе расследования дела Рокоссовского ленинградские органы НКВД постоянно докладывали в Москву. Оттуда требовали: «Это непримиримый враг советского государства: Он должен получить по заслугам. Выжимайте все, что можете».

Кавун был опытным следователем, но не настолько, чтобы «расколоть» Рокоссовского. Поэтому перед последним допросом начальник управления переговорил е Москвой и оттуда получил команду: если в результате допросов не будет результатов и сегодня, то Рокоссовского вечером направить в Москву со всеми материалами дела, с которыми должен прибыть Кавун, чтобы ввести в курс расследования нового следователя.

В тюремном вагоне в сопровождении трех конвоиров Рокоссовский ехал в Москву. В вагоне было холодно: ноги стыли, под потертым солдатским одеялом всю ночь прищлось дрожать.

Рано утром его посадили в «черный ворон», и вскоре он оказался в одиночной камере во внутренней тюрьме на Лубянке.

Камера была похожа на свою родную сестру в «Крестах*. Может быть, только меньше размером. Все те же стылые облупленные стены, все то же решетчатое окошко под самым потолком да тусклый, въедливый свет электролампочки, густо покрытой серой пылью.

Вначале Рокоссовскому показалось, что он никуда не переезжал, но, когда принесли завтрак и грубо окрикнули, понял, что

это не «Кресты», - в этой тюрьме, видимо^свои порядки. Он заметил, что к глазку у двери чаще подходит надзиратель; там они следили за ним реже.

Рокоссовский сел на постель, достал папироску (эти гвоздики выдавали в тюрьме) и закурил. Около часа дня открылась форточка и дежурный выкрикнул:

- Выходи на прогулку!

Выйдя в коридор, Рокоссовский заметил, что на их,площадке четыре камеры, в которых сидят тринадцать человек. Значит, одиночная предназначена только ему.

По бесконечным коридорам, обнесенным решетками, по лестницам и переходам их вывели на квадратный мощеный дворик, со всех сторон окруженный стенами пятиэтажных домов. В углу дворика стояла скамья, на которую плюхнулись пять человек, еле державшихся на ногах.