Ночь была тихая. Рокоссовский со своими спутниками находился в первой траншее, на исходном положении для атаки. К нему подполз командир батальона.

- Товарищ маршал, вы уже привыкли к темноте?

- Да, уже присмотрелся.

- Справа на восточном берегу видите сплошную цепь неровностей?

-Да, вижу.

- Это железобетонные бункеры, которые не берет ни одна артиллерия, - тихо объяснил капитан. - Точно такие же и слева.

Что касается крепости Модлин, то тут и говорить нечего. В этой яме они перемалывают нас, как в мясорубке. У меня от батальона осталось меньше половины.

- Спасибо за откровенность, капитан. Мы их еще раз попробуем подавить артиллерийским огнем.

- Пробовали, ничего не получается.

-Попытаемся.

Появились первые проблески рассвета: на востоке, над лесом, висела желто-красная кайма, можно было уже различить лица солдат, притаившихся в окопах. Звенели комары, то тут, то там раздавался унылый свист какой-то птицы.

Рокоссовский глянул на потемневшее лицо командира батальона, на его покрасневшие от бессонницы глаза, и ему показалось, что во всем его облике светилась какая-то безысходность.

- Сколько воюешь?

- Третий год.

-Где учился?

- На войне. Был старшиной роты, а теперь командую батальоном.

- Я тебе присваиваю звание «майор». - Он повернулся к генералу штаба фронта.-Запишите, пожалуйста.

- Спасибо, товарищ маршал, - повеселел командир батальона.

В расположении наших частей слышался шум машин, повозок, подальше от передовой искрились трубы походных кухонь. Командующий фронтом про себя отметил, что противник проявляет к нам пренебрежение и по явно видимым целям не открывает огня.

Наконец наша артиллерия в условленное время открыла огонь, заговорили реактивные установки. Но не прошло и десяти минут от начала нашей артподготовки, как противник открыл ураганный огонь в трех направлениях: справа - из-за На-рева, слева - из-за Вислы, косоприцельный и в лоб - из крепости Модлин и ее фортов. Многое видел за время войны Рокоссовский, попадал в различные ситуации, едва уходя от смерти, но в таком аду он еще не был. Со всех сторон доносился такой грохот, что казалось, кругом работают какие-то адские машины с мощными двигателями без глушителей и кто-то отчаянно бьет молотом по громадным барабанам. Яркий, слепящий свет и вой осколков загоняли всех в землю. В какой-то момент взгляды командующего фронтом и командира батальона встретились. Рокоссовский ободряюще подмигнул капитану. А тот, в свою очередь, глянул на потемневшее от пыли и грязи лицо командующего, на прокопченную дымом гимнастерку и улыбнулся: мол, пора идти в атаку.

Рокоссовский сам убедился, что до тех пор пока артиллерийская система противника не будет уничтожена, не может быть и речи о ликвидации занимаемого гитлеровцами плацдарма. Для подавления этой системы нужна была более мощная артиллерия, нежели та, когорта располагает фронт.

Когда ураганный огонь утих, Рокоссовский по телефону переговорил с командующими армий Гусевым и Поповым, которым приказал воздержаться от всяких наступательных действий до его особого распоряжения.

- Звонил заместитель Верховного Главнокомандующего... -пытался доложить Гусев.

- Николай Иванович, немедленно выполняйте приказ! -оборвал его командующий фронтом и. повернулся к генералу, который тушил дымящуюся пилотку. - Давайте зеленую ракету!

К середине дня Рокоссовский вернулся на свой фронтовой КП. Таким возбужденным и расстроенным его никто ни разу не видел. Даже Жуков, глядя на потемневшее лицр и насупленные брови командующего фронтом, не пытался задавать ему вопросы, хотя уже знал о его решении, которое, по сути, отменяло приказ заместителя Верховного Главнокомандующего и представителя Ставки.

Озадаченный Жуков беспрерывно ходил по комнате с суровым и нахмуренным лицом. Казалось, он вот-вот взорвется грубой бранью и насилу сдерживает эмоции.

Рокоссовский сидел молча за столом й курил. Лицо его было необычно напряженным, и весь вид его говорил о том, что он готов ринуться в словесную атаку.

Из соседней комнаты вышел член Военного Совета фронта Н.А. Булганин.

Заметив возбужденное состояние маршалов, он спросил:

- Что у вас тут происходит?

- Спроси у него, - кивнул Жуков, продолжая мерить комнату тяжелыми шагами.

—Я принял личное решение о прекращении наступления! -Рокоссовский глянул на Булганина и затянулся папиросой.

- Доложи об этом Верховному Главнокомандующему. - Жуков посмотрел на Рокоссовского: будет звонить или нет? Командующий фронтом тут же связался по ВЧ с Верховным и доложил о своем решении.

- Что заставило вас это сделать?

- На стороне противника, товарищ Сталин, все преимущества, - говорил возбужденно Рокоссовский, демонстративно отвернувшись от Жукова. - Не один десяток хорошо укрепленных и защищенных позиций, господствующая местность, неограниченное количество боеприпасов. Я лично сам убедился, что гитлеровцев в настоящее время невозможно оттуда выбить. Только зря теряем людей.

- Я подумаю и позвоню.

Через несколько минут Сталин позвонил и согласился с решением командующего фронтом и предложил прислать свои соображения об использовании войск фронта в дальнейшем.

После перехода к обороне войска фронта закрепились на занимаемых плацдармах (пултусском, пулавском, магнушеф-ском, наревском). Теперь они являлись трамплином для броска войск на территорию Германии.

В первой половине октября дружный коллектив штаба фронта; с которым Рокоссовский прошел всю войну, приступил к отработке элементов новой грандиозной .фронтовой операции. Ее замысел распространялся и на Берлин.

Рокоссовский на первом этапе операции предполагал нанести главный удар с пулавского плацдарма на Нареве в обход Варшавы с севера, а с плацдармов южнее столицы Польши - в направлении на Познань.

6

В начале ноября йсподволь нахлынули затяжные дожди, нередко переходившие в снег. Захлебывались от мутных потоков ручьи и реки, размякли дороги. Но через несколько дней из розовых облаков начало проглядывать чистое, словно заново вымытое голубое небо. Наступили погожие, прохладные и светлые дни. По утрам подмораживало, а днем еще припекало солнце.

В один из таких дней Рокоссовский посетил пулавский плацдарм на Нареве, занимаемый армией генерала Колпакчи. С ним они были знакомы по Белорусскому военному округу еще в 1930 -1931 годах. Когда Рокоссовский командовал дивизией, Колпакчи был начальником штаба корпуса. Они более суток отрабатывали различные варианты действий 69-й армии с пулавского плацдарма.

Завершив работу, они пили чай на КП армии и не могли оторваться от мыслей о будущих операциях.

- Представляешь, Владимир Яковлевич, теперь нам нет необходимости брать Варшаву в лоб, - сказал маршал. - Мы ее обойдем с севера и юга и заставим гитлеровцев капитулировать. После Сталинграда и операции «Багратион» они боятся окружения, как огня. Вот только не подвели бы дороги.

- Мы, по-моему, неплохо изучили маршруты движения танков, - Колпакчи смотрел на командующего фронтом темными пронзительными глазами. - Немцы поддерживали дороги в довольно-таки приличном состоянии.

- А воронки от бомб?

- Обочины хорошие, воронки можно обойти. Наш удар должен быть быстрым и сильным.

- Давно ли это было? - произнес Рокоссовский, размешивая кусочки сахара в чашке. - Помнишь, Владимир Яковлевич, первый год войны.

- Такое не забудешь по гроб жизни, - поджал губы Колпакчи. - Зато теперь поддаем фашистам и в хвост и в гриву. Скоро, думаю, доберемся и до их логова - Берлина. Ведь он находится в полосе наступления 1-го Белорусского фронта.

- Да, - проговорил Рокоссовский и подошел к карте. - У меня есть соображения, как его взять с наименьшими потерями.

- Наполеон сказал: «На войне выпадает лишь один благоприятный момент. Гений пользуется им», - улыбнулся Колпакчи.

- Люблю остряков, но не уважаю подхалимов, - сказал добродушно Рокоссовский, отпивая чай.