Начиная с рубежа III-II тысячелетий до н. э. лошади все более уверенно занимают место среди других верховых и упряжных животных, хотя, как известно, они не упомянуты ни в одном из 282 пунктов законов Хаммурапи (XVIII в. до н. э.) [19, 197-217]. Недавно Е. Гордон [193], используя свидетельства шумерских басен, найденных в Ниппуре и Уре и датирующихся примерно 2000 г. до н. э., привел новые неизвестные данные. Речь идет о коне, сбросившем всадника, о тяжелой работе лошади и, в одном случае, о муле. Как и в более позднее время, говорится об опасности верховой езды и предпочтении, которое следует отдавать мулам, а также передвижению на колеснице. К этому же времени относится гимн, посвященный героическим подвигам Шульги, второго царя III династии Ура, обожествленного при жизни [66, 266]:

Шульги, возведший укрепления для защиты от гутиев, реорганизовал войско, вновь введя в него копейщиков «из граждан Ура». В качестве одного из самых героических своих деяний Шульги описывает путешествие из Ниппура в Ур, когда в бурю и непогоду за день он покрыл расстояние 120 или 140 км («Покрыл я отрезок дороги в пятнадцать двойных часов. Мои героические мужи изумились по этому поводу. В один день праздновал я в Уре и Нибуре с Уту, юношей, моим братом и другом. Пил я во дворце, основанном Анном, опьяняющее питье» [202, 12].

Такой путь и для современных лошадей дело не простое. Для времени Хаммурапи число свидетельств о лошадях возрастает. От его наследника, Самсуилуна дошло до нас следующее письмо: «Возьми на корм лошадям один гур зерна, чтобы у лошадей было что есть, чтобы они не голодали» [202, 14]. К этому же времени относится письмо из Мари принцу Каркемыша о желании марийского царя получить коней. Они были посланы ему из Харсимны, находившейся недалеко от Хаттушаша.

И. Потрац приводит два фрагмента надписей с упоминанием наиболее раннего примера верховой езды В одном из них всего лишь одна фраза: «выезжает он на лошади» [220, 22], в другом — более пространный отрывок: «И он [царь] садится на лошадь и отправляется вверх к реке бога Анциля, в воротах дома он спускается, [сходит с коня] и входит в дом» [220, 22-23].

Позже хеттский царь Хаттусили даже пишет Кадашман-Энлилю II Вавилонскому: «В стране брата моего лошадей больше, чем соломы». А. Камменхюбер приводит также сведения из марийских документов об использовании коней знатью; о стойлах (при раскопках Мегиддо в Сирии открыты остатки каменных, отлично оборудованных конюшен); о карих и белых лошадях о недовольстве Ишхиадата переплатой за двух лошадей; о нападении грабителей на охрану каравана, в котором был конь и десять ослов [202, 14]. Поэтичное описание колесницы встречается и в эпосе о Гильгамеше: «Заложу тебе колесницу, в нее ты запряжешь коней огромных, все падут перед тобой цари, князья и владыки, будет мул выступать под ношей тяжелой, будет конь твой могучий стремить колесницу и гордиться что равных себе не знает» [141, I, 127].

В переписке царей, будь то письмо царя Кипра фараону Аменхотепу на рубеже XV и XIV вв. до н. э. или касситского правителя Вавилона Бурнабуриаша знаменитому фараону-еретику Эхнатону (XIV в. до н. э.), мирные фразы всегда канонические: «Я благополучен, да будет благоденствие тебе, твоим женам, твоим друзьям, твоей стране, твоим вельможам, твоим коням, твоим колесницам» (курсив мой. — В. К.) [5, 44].

Каковы же наши сведения о древних колесницах? Гимн Шульги, — собственно, единственное свидетельство применения колесниц на рубеже III и II тысячелетий до н. э. Действительно, в тяжелой повозке пройти такое расстояние, какое проехал Шульги, как будто бы не представляется возможным. Однако широкое применение колесниц в Передней Азии, безусловно, относится к тому времени, когда здесь уже появились индоевропейцы. В Шумере тяжелые повозки выполняли ту же роль, что и более поздние боевые колесницы, то есть представляли собой двигающиеся платформы для стрельбы, причем они должны были быть хорошо управляемыми, устойчивыми, быстрыми и маневренными. В то же время удовлетворять всем этим условиям если не невозможно, то очень трудно. Маневренная, хорошо управляемая и быстрая колесница должна быть небольшого размера, легкой, запряженной конями, тяжелая же на низком ходу повозка — устойчивой, запряженной эквидами. Не следует забывать, что ослы были крупнее современных, а лошади намного мельче, поэтому и различия между ними не казались так велики. В XX-XIX веках до нашей эры колесниц в Египте не было, они появились позднее, только с приходом гиксосов.

Сохранились бронзовые удила того периода, когда псалии представляли собой диск с внутренними шипами по окружности, близкие тем, что встречались в европейских степях от Урала до Дуная (правда, здесь они сделаны из кости) [48; 49; 104; 105; 209]. Благодаря строгому управлению колесница, видимо, была маневренной.

Хотя не хеттами была впервые приручена и выезжена лошадь, а также изобретена боевая колесница, но именно они поняли, как страшны для пехоты врага эти ржущие, неукротимые и незнакомые до сих пор звери, которые в сочетании с блестящими доспехами оружием, военной музыкой и криками наездников вносят смятение и ужас в ряды противника. В недавнее время раскопки Л. И. Ашихминой и В. Ф. Генинга в Южном Зауралье на р. Синташта дали интереснейшие и сенсационные материалы для решения вопросов происхождения колесниц [48; 49]. В богатых курганах XVI-XIV вв. до н. э., а возможно, и раньше были найдены легкие боевые колесницы с деревянными колесами (диаметром 0,90-1,00 м, имеющими по 12 спиц), находящимися на расстоянии 120 см друг от друга. Колесницы поставили в погребальные камеры (в пяти курганах), для колес вырыли узкие канавки глубиной 0,30-0,40 см (до оси).

Наряду с этим над деревянными перекрытиями камер в некоторых курганах производились захоронения от двух до семи коней, найдены костяные дисковидные псалии с шипами (15 экз.) и два жертвенных комплекса (тризны), из которых один особенно интересен. «По линии север-юг были уложены в два ряда мордами друг к другу четыре бычьих головы и шесть лошадей (точнее, конских голов. — В. К.), а с южного конца еще две головы барана. Здесь же вверх дном стоял большой сосуд. В средней части находились многочисленные кости ног всех этих животных» [49; 146]. Возможно, именно это европеоидное население скотоводов и земледельцев, в своеобразной культуре которого проявляются черты абашевской, алакульской и срубной, можно связывать с передвижением индоиранских племен, направляющихся из евразийских степей на Ближний Восток.

Прекрасное описание экстерьера древневосточной быстроаллюрной благородной лошади дает проф. И О. Витт: «Мы видим лошадь довольно крупную, стройную, сухую, с высоко поставленной шеей, с породной головой, хорошо развитой холкой. Художник старается выразить живой темперамент этой лошади, выражает ее стремящейся вперед, легконогой» [46, 146].

И хетты, и египтяне уделяли очень большое внимание внешнему виду лошадей: аккуратно подстриженные гривы с нагривниками, красиво оформленная сбруя, орнаментированная попона. Сами колесницы середины II тысячелетия до н. э. представляли собой произведение высокого технического искусства. На древних фресках египетских гробниц иногда изображаются мастерские по изготовлению колесниц, где каждая деталь выполнялась специальным мастером. Для производства колесниц применялись кожа, металл и различные породы дерева, которые вывозили из разных стран древнего Востока. Так, например, если колеса для повозок из Триалети делались из дуба, самого твердого, но и самого тяжелого дерева, то в колеснице XV в. до н. э., найденной в Египте, использовались береза, ясень, вяз, сосна. Если же вспомнить, что береза не растет южнее Трапезунта и Арарата, то станет ясно, что материал этот доставлялся издалека. Исследователей критских дворцов находки большого количества колесниц (около 500) и их деталей XVI в. до н. э. поставили перед неразрешимой задачей. На самом острове, гористом и пересеченном, колесницы использовать было нельзя. Остается только предположить, как это сделал современный немецкий ученый Г. Бокиш, что Крит производил их на экспорт, снабжая египтян и хеттов. Существовали специальные мастера, изготавливающие колесницы.