— Значит, отменяется мороженое, — констатировал за меня Леха и, развивая гастрономическую тему, продолжил:
— Представляю, как Бирюков выглядел, если говорят, что он там уже дня три пролежал! Как только соседи запах не учуяли?
Вот ведь не повезло мужику. Сейчас концов, конечно, уже не найдешь…
— Ну почему же? Если ваш глубокоуважаемый Олег Иванович такой умный? Да еще и ребятки столь резвые в его распоряжении? Пусть проявит ум и сообразительность, которые у меня так катастрофически отсутствуют!
Проанализирует, отгадает, где и на что ему намекал убийца…
— Без толку, по-моему. Из наших, получается, вы его с Наташкой последние видели, когда в ванной укладывали…
— Я — не из ваших!
— Ладно, пусть не из наших… Больше никто с ним не созванивался и не встречался. Единственный шанс, наверное, найти того человека, который салфеткой этой кровь ему остановить пытался. Он, ясно дело, в штаны со страху наложил и удрал, когда понял, что Бирюков все равно помрет, но ведь…
— Да что «но ведь»! — Я остановилась перед самой дверью магазина и гневно сдула с носа упавшую прядь. — Все своего Бородина цитируешь? Нашел тоже мозговой центр нации! Надо же, вывод он сделал, что первую помощь оказывали! И вы все, как попугаи, заповторяли! А в голову вам такой простой вариант не приходил, что Вадим Петрович умер не сразу и мог сам подойти к шкафу, выдвинуть ящик с этими чертовыми салфетками и попытаться остановить кровь? Никак не возможно такое предположить, да?
Я ощутила себя если и не победителем, то по крайней мере диверсантом, учинившим под занавес гнусную и обидную выходку. Леха же неожиданно смутился и даже погрустнел.
— Жень, — проговорил он, когда в голове моей уже звучал торжественный туш, — наверное, это все-таки будет не правильно… Бородин ведь сказал, что лежал Вадим Петрович возле музыкального центра. Логичнее было бы при твоем раскладе, если бы он упал прямо возле шкафа или по пути к телефону или дивану.
Чего ему возле центра делать-то?
«Музычку похоронную слушать!» — ехидно проверещал мой внутренний голос.
Леха же иронию, как способ общения со мной, отринул давно и решительно и теперь пытался подобрать мягкие и утешительные слова:
— Нет, на самом деле, я тоже сначала, как и ты, подумал, а потом проанализировал… Да и Бородин наверняка не сам догадался. Это ребята его из службы охраны пробежались там, все проверили и ему уже готовую версию доложили…
— Перестань меня утешать! — истерично взвизгнула я. — Что ты со мной разговариваешь, как доктор с психом? Да, я в очередной раз выставила себя идиоткой! И не надо делать вид, будто ты так не считаешь… Только, если хочешь знать, женщине вовсе не обязательно быть Шерлоком Холмсом!
Не придумав никакой более удачной фразы для того, чтобы поставить точку в нашем разговоре, я поспешно нырнула в магазин. Феминистки всех стран и народов просто убили бы меня за подобное высказывание. Это надо же: «Женщине не обязательно быть Шерлоком Холмсом!» Просто огромная и красочная подпись под врачебным заключением об олигофрении и тупоумии: «С диагнозом ознакомлен, полностью соглашаюсь, покорно свешиваю лапки! Пациент».
Впрочем, на секунду от горестных размышлений меня отвлекло великолепие бюстгальтеров, раскинувшихся на черном бархате витрины. Комбинашки висели чуть левее. Трусики занимали весь центральный стенд.
— Что вас интересует? — с милой улыбкой спросила продавщица. И тут в магазин ввалился Леха.
«Ни стыда, ни совести!» — мысленно констатировала я.
— Ты что думала, тут от меня спрячешься? — как бы отвечая на мои мысли, угрюмо поинтересовался он. — По-твоему, я лифчиков ни разу в жизни не видел?
— Хотите сделать подарок? — Продавщица стремительно переключилась на «кавалера», как на потенциального носителя кошелька.
Я только вздохнула. Почему-то уже второй человек за день принимал нас за мило переругивающуюся парочку. Но если все влюбленные выглядят так отвратительно, то, может, ну ее — эту любовь?
— Комбидрессы, комбинации, гарнитуры… — щебетала меж тем продавщица.
— Шелк, хлопок, батист…
Леха краснел и смущался. Не от обилия дамского белья, конечно, — оттого, что не хотел выглядеть жмотом и не знал, как выкрутиться из этой ситуации. В конце концов додумался и с видимым облегчением, немедленно отразившемся на лице, перевел стрелку на меня:
— Если дама что-нибудь выберет… Жень, хочешь лифчик?
«Острить пытается, гад! Или хамить! Не такой уж он дохлый барашек, каким прикидывается!» С каким бы мстительным удовольствием я сейчас захотела гарнитурчик долларов этак за триста! Но, к сожалению, горечь и досада всецело властвовали в моей Душе, не оставляя места для мелкой мести. — Нет уж, спасибо!
Лучше мороженое. С тем мы и покинули магазин, провожаемые взглядом слегка огорченной, но вовсе не удивленной продавщицы.
Леха, вдохновленный моими словами, тут же слетал за мороженым, сунул мне в руки эскимо, а сам прислонился к фонарному столбу, рискуя испачкать пальто, выглядевшее для середины осени очень чистым. Глаза у него были все еще настороженные, но губы уже собирались расплыться в довольной улыбке.
— Не сердишься уже, да? Я правда извиняюсь, очень прошу меня простить и вообще…
— И вообще что?
— И вообще, в одном Бородин прав: у тебя просто с самого начала не было шансов. Дело не в том, умная ты или глупая, тут он, конечно, загнул. Просто сейчас надо постараться забыть обо всем этом, как о дурном сне.
— Опять умная или глупая?! Как вы меня все заколебали! — Я, в последнюю секунду уже задумавшаяся над тем, чтобы развернуть фольгу, с яростью метнула ни в чем не повинное эскимо в урну. — Это что — продолжение спектакля? Теперь будете культивировать во мне комплекс неполноценности? Не получится, господа хорошие! Я с вами вдоволь наигралась, и не пошли бы вы все вон?
— Ну вот опять двадцать пять! — опечалился Леха и рванулся вперед, пытаясь ухватить меня за рукав и приостановить наметившееся стремительное движение в сторону метро. — Я просто уже боюсь рот раскрывать. Что ни скажу — все не то! Ты пойми: не хочу я тебя обидеть! И никогда не хотел. Ну что мне сделать, чтобы ты поверила?
— Ключ от квартиры Вадима Петровича достать! — ляпнула я ни с того ни с сего. — Бородинские орлы там наверняка все позапирали. А я хочу сама посмотреть и во всем разобраться. Вот найду, кто Бирюкова зарезал, и пусть тогда ваш Бородин заткнется на всю оставшуюся жизнь!
Сказала и вдруг представила, как бы это на самом деле было хорошо!
Прихожу я в квартиру Вадима Петровича, устраиваю там маленький изящный обыск и натыкаюсь не на те улики, которые мне усердно подсовывают ради хохмы, а на самые что ни на есть настоящие! С проницательностью Шерлока Холмса и светским спокойствием мисс Марпл абсолютно верно истолковываю значение какого-нибудь воскового пятна на ковре или переставленных статуэток на полочке. Вычисляю убийцу и сдаю его милиции. А потом как бы невзначай захожу в офис к дражайшему Олегу Ивановичу и замечаю: «Убийца сидит в тюрьме. Вы могли бы так не стараться, заметая чужие следы. Лучше бы поменьше увлекались вашей интеллектуальной вендеттой, а побольше шевелили мозгами. Игра есть игра, у нее свои правила. И победитель в игре вовсе не всегда победитель в жизни». Да-а!
Наверное, было бы эффектно. Примерно с тем же сладким томлением в груди, еще в бытность мою новосибирской актрисой, я представляла себя на церемонии вручения «Чайки» или «Хрустальной Турандот». Жаль, что, как правило, осуществляются только незначительные и отнюдь не самые яркие мечты…
— А если ключ достану, помиримся? — прервал мои грезы более склонный к прикладному мышлению Леха.
— Да помиримся, помиримся, — устало вздохнула я. — Можешь считать, что уже помирились. Только не надо провожать меня домой! Мне очень плохо, на душе ужасно гадко. Ты — хороший парень и во се это влез, не подумав. Но мне надо успокоиться, чтобы начать относиться к тебе адекватно.