Может быть, у вас есть приблизительный план?
— Ах нет. — Дама покачала головой. — Я даже не уверена в том, что поступаю правильно, рассказывая все это вам. Просто, понимаете, никак не могу забыть последний случай… У моего супруга, знаете ли, через три дня день рождения, и на прошлой неделе я зашла к нему в офис, чтобы обсудить предстоящий банкет. В его кабинете был вице-президент, директор нашей турфирмы, еще люди.
Кажется, секретарь в приемной… Будь это какое-то служебное совещание, я конечно же себе не позволила бы, но они просто разговаривали, смеялись… А впрочем, даже если бы это было заседание государственной важности?! Разве позволительно реагировать вот так?! Я обняла его за плечи, пылинку, кажется, с рукава смахнула и спросила: «Олег, уместно сейчас будет поговорить по поводу банкета?» А он… — Клиентка прикрыла лицо дрожащей ладонью и прерывисто всхлипнула. — А он спокойно и четко так сказал:
«Дорогая, ты ведешь себя как невоспитанная свинья. Выйди из кабинета и закрой за собой дверь. Видеть твою потасканную физиономию на своем празднике я не испытываю ни малейшего желания…» Конечно, я сейчас выгляжу не лучшим образом…
Праведный гнев клокотал внутри меня, как борщ в эмалированной кастрюле.
Почему-то вспоминалась та злосчастная овсяная печенюшка, которую я тискала тогда в холодеющей ладони. Мерцающая оправа пашковских очков. Его страдальчески наморщенный лоб. «Я не хотел, чтобы между нами оставалась хоть капля недосказанности… Я не испытываю ни малейшего желания…» Почему же у вас, дорогие вы наши, все желание и хотение обычно исчерпывается стандартным набором тупых фраз: «Хочу супа. Хочу спать. Хочу тебя»? Причем «тебя» хочу только до определенного момента, пока на горизонте не появится другая, более сексуальная, молодая, красивая…
— Он так и сказал: «Как свинья»? — Мои глаза сузились, как у татарского воина. — В таком случае у меня есть один план. Возможно, он излишне жестокий.
Если не нравится — вы сразу скажите… В любом случае план еще очень сырой, над ним надо много думать…
— Говорите! — Моя клиентка подобралась, словно пантера перед прыжком.
Потом она долго и легко смеялась, слегка сжимая виски аристократическими длинными пальцами. Спокойно отсчитывала зеленые бумажки — мой аванс, — уточняла детали. А я впервые с особенным, азартным рвением думала не о том, как потрачу заработанные денежки, а о том, как воплощу свой коварный план в жизнь…
Утром следующего дня я тщательно умылась, протерла лицо лосьоном, смазала питательным кремом и в раздумье уселась перед стареньким трюмо.
Вообще-то к урокам грима в театральном училище я относилась с похвальным прилежанием, поэтому мучилась сейчас не от неумения что-то изобразить на своей девственно чистой физиономии, а от необходимости выбирать.
Итак, Олег Иванович Бородин, сорок восемь лет. Внушительная лысина и авторитетный животик. Любитель классической музыки, русской живописи и породистых лошадей. Несмотря на любовь к кобылкам, вряд ли ему нравятся длиннолицые, кривоногие тетки с шумно раздувающимися ноздрями. Да и дешевые шлюшки — тоже вряд ли. Скорее всего, он уже подустал от тощих девочек-моделечек и находит их слишком банальными для своего изысканного вкуса. Что тогда?
Тургеневские девушки? Да! Но при этом утонченные не настолько, чтобы их нельзя было затащить в постель!
Я принялась за дело. Слегка припудрила лицо, положила на скулы и у висков немного персиковых румян. Тоненькой серой кисточкой подводки удлинила глаза, расчесала брови. С тенями я упражнялась, наверное, целый час. Еще столько же времени-с пятью тюбиками светлой губной помады. То нижняя губа выходила слишком капризной, то верхняя — глуповато-вздернутой. Если бы я красилась перед обычным выходом из дому, то давно бы уже наплевала на все эти нюансы. Но сейчас ошибиться было никак нельзя.
В одиннадцать часов утра, трепеща от сознания собственной неземной красоты и бережно подбирая полы светлого итальянского плаща, я взгромоздилась в маршрутку. А в двенадцать уже стояла перед главным офисом компании «Мега-Росс».
Но видимо, с легкой наивностью на лице все-таки переборщила, потому что охранник принял ее за откровенную дремучесть.
— Эй, Маруся, — он даже заулыбался, отчего щеки его сделались складчатыми, как у бульдога, — чего встала? Заблудилась, что ли? Тебе куда надо? В метро?
— К Олегу Ивановичу, — отозвалась я скромно, но церемонно.
— А он назначал?
— Нет. Но думаю, он меня примет.
Охранник недоуменно выпятил нижнюю губу, однако по сотовому все же позвонил. Не отнимая трубки от уха, попросил назвать себя и цель визита.
— Вологдина Алена, — прощебетала я, втайне надеясь, что мой псевдоним вызовет в искусстволюбивой душе Олега Ивановича ассоциации с Васнецовской «Аленушкой», и ужасно досадуя на то, что нельзя представиться совершенно конкретной «Царевной-лебедью», например. — Киноконцерн «Луч надежды». Хотела бы побеседовать о возможном совместном проекте.
Меня, к моему великому удивлению, пропустили, но проводили не к Бородину, а к одному из его многочисленных заместителей.
— Н-ну… — затянул заместитель, — понимаете ли, девушка, к нам очень многие обращаются за спонсорской помощью, очень многие просят, а всем помочь мы, естественно, не в силах. К тому же российское кино — это не та отрасль, в которую выгодно вкладывать деньги. На данном этапе мы не можем позволить себе…
— Мне к Олегу Ивановичу, — с нудностью имбецила повторила я. — Это очень выгодный проект, и вы лично будете иметь большие неприятности, если не сообщите обо мне господину Бородину.
Он почему-то сдался. То ли моя чрезвычайная наглость подействовала, то ли женские чары. Приятнее было, конечно, верить в последнее. Но скорее всего, Бородина в данный момент просто не одолевали сверхсрочные дела.
«Объект» сидел за массивным столом и поигрывал ручкой с золотым пером.
Физиономия у него была препротивная, как, впрочем, и улыбочка.
— А что это за «Луч надежды»? — подозрительно осведомился он, когда я уселась в мягкое кресло, поставив ноги под выигрышным углом. — Что-то я про такое объединение не слышал.
— А это новое, молодое объединение в составе киноконцерна «Мосфильм». Мы не так давно организовались, и от успеха этого фильма во многом зависит наш статус.
На слове «статус» я скромно подалась вперед, чтобы Бородин смог заинтересоваться грудью, показавшейся в декольте платья.
— Статус, говорите? — Олег Иванович действительно с некоторым интересом повел кустистой бровью. — Ну а ваша роль в этом проекте какова? Вы лично — кто?
— Вообще-то я — актриса, а теперь, по совместительству, еще и сопродюсер. Жить как-то надо.
— Да-а. Надо… — Он задумчиво закивал, погружаясь в собственные мысли.
Этого я ни в коем случае допустить не могла, поэтому немедленно принялась поправлять волосы, демонстрируя нежный изгиб шеи. На большинство мужчин этот примитивный жест почему-то действует так же безотказно, как на бездомного Бобика кусочек сахару. Бородин, не оказавшийся исключением, оживился:
— А что, артистам сейчас тяжело живется? Сниматься-то, наверное, негде?
— Абсолютно негде, — вздохнула я, не прекращая Целомудренно и стеснительно наматывать на палец Плакированный локон.
— Вот козлячья страна! — Олег Иванович гневно долбанул кулаком по столу.
— Прекраснейший типаж красивой русской девушки — и не востребован! Чем живем?
Что смотрим? Чем завтра собираемся жить?
Гневный пафос волновал меня не особо. Гораздо важнее было то, что мой типаж оказался «прекраснейшим».
Еще пару минут под разными углами подемонстрировав свои ноги, я приступила к изложению сути проекта. Это было вольное переложение «Царевны-лягушки» с несколько передернутыми акцентами. Вместо Ивана-царевича появлялся некий поэт — непризнанный гений, вместо лягушонки — девушка, прекрасная во всех отношениях. А вот вместо Кощея Бессмертного — сильный, умный и немолодой бизнесмен. Бабой Ягой была его бывшая жена, подло подсказывающая Ивану, как добраться до бизнесмена. Иван, естественно, добирался, возвращал себе девицу, которая к тому времени уже любила Кощея. А Кощей, как человек благородный, отпускал девушку, думая, что с молодым человеком она будет более счастлива. Кощей даже инсценировал собственную смерть от руки поэта, давая любимой шанс увидеть в Иване мужчину сильного и отважного…
