Надо сказать, в моем доме она вела себя как-то слишком круто! В другой ситуации на «дурочку» полагалось обидеться, но сейчас на это просто не было времени. Ольга смотрела на меня больными, отчаянными глазами, прядь темных, отливающих синевой волос прилипла к ее покрытому испариной лбу.
— Не дурочка и не материалистка. — Я сердито отвернулась и уставилась в пыльный и темный экран телевизора, отключенного от розетки за то, что вздумал в разгар моих мистических настроений транслировать турнир по фехтованию. — Просто мне почему-то кажется, что Высший суд и для вас, и для меня состоится несколько позже… В этой игре мы, к счастью, только зрители, и пора уже брать себя в руки!.. Яблоко хотите?
— А вы не видите ничего странного в том, что зрительный зал рассчитан на два места? — тихо поинтересовалась она, проигнорировав вопрос о яблоке.
— Что-то я не очень понимаю, о чем вы?
— О том, что гораздо логичнее выглядит либо грандиозное шоу, либо уж спектакль для одного человека! Цифра «два», знаете ли, ни туда ни сюда! Мы ведь с вами не двойняшки, не сестры, не подруги? Нас не имеет и никогда не имело смысла сводить вместе!
— И все равно неясно, к чему вы клоните! Голос мой еще звенел упрямством, но неприятный, тревожный холодок уже разливался по позвоночнику. И она заметила этот мгновенный страх в моих глазах, поэтому, наверное, и усмехнулась с невыразимой горечью:
— К тому, что пьеса еще не закончена! Сколько там трупов впереди?
Четыре, не так ли? И один из них, кстати, женский!
Потом нервным и резким движением откинув волосы со лба, она взяла с моих коленей книгу и, сощурившись, принялась быстро перелистывать страницы. Губы ее беззвучно шевелились, лоб морщился.
— Вот! — Ольга наконец нашла нужный отрывок и ногтем отчеркнула одну из строк. — Слушайте! «Не пей, Гертруда!» — «Мне хочется. Простите, сударь». — «Отравленная чаша. Слишком поздно!» — Подняла голову и посмотрела на меня внимательно, как ученый на подопытную лягушку. — Нравится вам, Женя, такой расклад? А между тем, нравится или нет, одна из нас этой самой Гертрудой и окажется!
Известие было, мягко говоря, неприятным. Некоторое время я тупо молчала, не зная, что возразить и что вообще уместно сказать в такой ситуации. В конце концов голос у меня таки прорезался и со свистящим сипением вырвался из горла:
— Но ведь в этом не будет уже вовсе никакой логики? Вадим Петрович — понятно, Леша со Славой — понятно! Там все строго по тексту, никаких отступлений от сюжета. Но с какой стати вам или мне становиться Гертрудой?!
— Слово «становиться» подразумевает момент добровольности. — Ольга снова усмехнулась безжизненно и вяло. — А тут спрашивать никто не будет: все роли заранее распределены!.. Можно дать зарок не пить вина, и яд подсыплют тебе в минеральную воду. Можно перейти на столовское питание из общего котла, и какой-нибудь там цианистый калий окажется именно в твоем стакане с компотом…
Все предрешено, Женя! Ничего изменить нельзя.
И вдруг я с невозможной ясностью поняла, что, говоря «тебе» и «в твоем», Ольга тем не менее подразумевает только себя! Ужас перед близкой и неотвратимой смертью стыл в ее распахнутых глазах, синими тенями залегал в уголках губ.
Как это ни гнусно, но я почувствовала что-то вроде мгновенного облегчения: мне, человеку в этой истории абсолютно стороннему, вряд ли была уготована роль Гертруды, это они — Бирюков, Ольга, Наталья, Леха со Славиком — были связаны между собой тоненькими ниточками странных отношений, это они ревновали, любили, страдали и грезили большими деньгами! Я же наблюдала за всем со своего места в зрительном зале, и, честно говоря, это устраивало меня куда больше, чем перспектива стать следующим трупом. Однако уже через секунду стыд нахлынул на меня горячей волной: Ольга сходила с ума от страха, а я радовалась тому, что ее, а не меня, вскоре увезут в морг на скрипучей каталке.
— По-моему, мы просто позволяем себя запугать. — Голос мой прозвучал, конечно, не так уверенно, как хотелось, но все-таки достаточно твердо. — Нам надо просто сесть и спокойно подумать… Мне вот тут вчера пришла в голову мысль: если я пойму, почему именно передо мной разыгрывается этот спектакль, то вычислю убийцу! Так давайте…
— Призрак, — произнесла Ольга одними губами, подтянула колени к подбородку и уткнулась в них лбом. — Что? — не поняла я.
— Призрак. Тень отца Гамлета… Вы первоисточник читали? — Уголок ее рта нервно дернулся,. — Если читали, то вспомните о вашем Человеке в сером, и все поймете… У призраков нет логики, у них нет лица, и их нельзя понять или переиграть.
— Господи, Оля! Призраки не прячут лица под бинтами, от них не пахнет туалетной водой. Они не раздевают женщин до трусов и не бросают их в парках! У призраков нет походки и нет манеры двигаться, по которой их можно было бы узнать! А его я знаю! Поймите: знаю! Это никакой не призрак и не тень. Это нормальный, живой человек. Человек убил вашего Вадима и мою Наташу. Человек!
Что бы там по этому поводу ни говорилось у Шекспира!..
Я хотела добавить что-нибудь еще, столь же убедительное и исполненное пафоса, как вдруг сердце мое екнуло и горло на секунду сдавило мучительным спазмом. Это же было очевидно и просто, как таблица умножения! Не догадаться сразу могла только полная и законченная кретинка. А то, что этой кретинкой оказалась актриса, всего несколько дней назад подменявшая режиссера на репетициях «Гамлета», удручало окончательно. То, что так насторожило и встревожило меня в недавних словах Ольги, стало теперь ясным как белый день!
«Человек сходит с ума, — говорила она. — Ведь кто может поручиться, что он действительно не сошел с ума? И по его милости начинают погибать все вокруг: мать, друзья, невеста…»
Я сидела и тихо стонала от гнетущего осознания собственной тупости.
Гамлет — принц Датский закалывает Полония! Гамлет подделывает письмо с приказом казнить Розенкранца и Гильденстерна! Гамлет своей жестокой игрой доводит Офелию до безумия и смерти!
Гамлет заваривает всю эту кашу. Он, и никто другой! Принц Датский — человек из плоти и крови! Значит, и искать надо именно Гамлета…
Когда я нетерпеливо завозилась в своем углу, не зная, как тактичнее привлечь Ольгино внимание, она наконец подняла голову.
— Вы что-то хотите мне сказать?' — Да. — Я переплела пальцы рук, снова разомкнула их и снова переплела, словно не зная, на что все-таки решиться; — Понимаете, Оля, есть одна идея, которую срочно надо проверить. В принципе я предлагаю вам поехать со мной, но, если хотите, можете остаться здесь и подождать.
— Вы все еще бредите какими-то идеями, Женя? Все еще на что-то надеетесь?
— Конечно! Потому что на этот раз все очень даже реально…
— Да-да. — Она встала с тахты и как-то обреченно кивнула. — Но мне, наверное, все же лучше будет поехать домой…
Ох уж эта ее катастрофическая и неизвестно откуда взявшаяся покорность судьбе! Еще ни разу в жизни мне так сильно не хотелось взять человека за плечи и засунуть головой под кран с холодной водой. Однако на столь радикальные меры и дальнейшее устранение их последствий сейчас просто не было времени: часовая стрелка готовилась вот-вот запрыгнуть на цифру "5".
— Оля, прошу вас, — я старалась выглядеть уверенной и спокойной, — прошу вас: не надо никуда уезжать!.. Я вернусь через три… ну, самое позднее, через четыре часа и наверняка привезу какие-нибудь важные новости. Мы с вами все обсудим и ляжем спать: вы на тахте, а я на полу… Ну зачем, скажите, рам сейчас тащиться домой? Там что, намного безопаснее?
— Нет, — Ольга как-то равнодушно помотала головой, — просто…
— А раз нет, значит, оставайтесь здесь. Пейте чай, ужинайте… В холодильнике салат. Вилки, ложки, тарелки — все найдете… Я, честное слово, скоро приеду!
Она так и не спросила, куда и зачем я отправляюсь! А я ждала этого до самого последнего момента и даже, зашнуровывая ботинки, специально на несколько лишних, драгоценных минут задержалась в прихожей. Но Ольга продолжала сидеть на краю тахты, невидящим взглядом уставившись в оклеенную зелеными обоями стену…
