Стараясь сразу попасть в тапки, я спустила ноги с кровати, сняла со спинки стула лифчик и джинсы. Мельком глянула в овальное зеркало, ужаснулась увиденному. Наталья все не возвращалась.

Я покурила, сидя на подоконнике, прошлась по волосам редкой пластмассовой расческой, от самой макушки заплела «колосок». Каюмовой не было.

Тяжело прошлепала по коридору тетя Паша. На кухне сразу стало тихо. У меломанки в комнате снова бравурно заиграла «Хабанера».

Превозмогая страх и какую-то липкую слабость, я сползла с подоконника, на цыпочках подошла к двери. Кроме рева симфонического оркестра — ни звука.

Вообще-то «Кармен-сюита» мне нравилась, но я чувствовала, что скоро начну испытывать к ней непреодолимое отвращение — такое же сильное, как к овсяным печенюшкам. Еще минут пять попыталась послушать возле косяка — все без толку.

Выдохнув, как перед прыжком в воду, толкнулась в дверь, — видимо, слишком слабо. Толкнулась еще раз и еще… Реланиум, конечно, подарил сон без кошмарных сновидений, но сильно замедлил мои реакции. Только с тупой, ноющей болью в плече пришло осознание: я заперта? Заперта снаружи! И каким-то очень сомнительным показался сразу тот факт, что Наталья заперла меня, решив выскочить в туалет или на кухню.

И все же я не упала в обморок повторно и не забилась в истерике.

Стараясь сохранять жалкие остатки спокойствия, отошла от двери, обежала взглядом комнату — в пределах видимости ключа не было. Не оказалось его ни в тумбочке, ни на полках, ни под кроватью — его не оказалось нигде!

— Тетя Паша! — жалобно позвала я через дверь, потом постучала в стену.

В соседней комнате завозились, что-то зашуршало возле розетки.

— Чего? — Голос долетал невнятно и глухо, как через многометровый слой ваты.

— Наташа у вас?

— С чего бы это? А что, она не с тобой разве?

— Да нет ее здесь… И главное, комната снаружи заперта.

Тетя Паша помолчала. Потом все так же на фоне «Кармен» что-то тяжело упало на пол.

— Жень, может, она в магазин вышла? — Тети Пашин голос послышался уже из-за двери. — Вернется и отопрет… Тебе что, куда выйти надо? Как себя чувствуешь-то вообще?

— Теть Паш, а в квартире ее точно нет?

Снова тяжелые, шаркающие шаги. Скрип дверных петель, дребезжание оторванного шпингалета. Все это слышно благодаря тому, что Крыса приглушила проигрыватель, — наверное, подслушивает.

— Нет. В туалете нет. И в ванной тоже… А она что же, засранка, ключей тебе не оставила?

На фоне вчерашних событий слово «засранка» прозвучало с неуместной игривостью. Тетя Паша это быстро прочувствовала и неловко засопела:

— Я даже не знаю, что и делать. Ну жди ее… Булочная-то у нас рядом. И «Кулинария». Поди, минут через пять прибежит?

Я уже почти готова была поверить в то, что Каюмова, проявляя неуместный героизм, рванула в магазин за свежими плюшками. В принципе от нее всего можно было ожидать. Но тут раздался противный, тусклый голос — из своей комнаты выползла соседка.

— Нет вашей приятельницы, — заметила она вскользь, видимо проходя мимо двери моей каморки на кухню. — Я благодаря вашему вчерашнему шуму полночи не могла заснуть и сегодня встала в шесть утра. Так вот с шести никто в квартиру не входил и никто отсюда не выходил… Я так понимаю, она еще ночью ушла? Вы-то разве не слышали?

В животе у меня противно похолодело. Рот заполнился кислой, вязкой слюной. Я судорожно вцепилась пальцами в косяк и еще плотнее прижалась ухом к двери, царапая щеку об облупившуюся масляную краску:

— Как — ночью? Куда ночью? Откуда вы знаете?

— Куда ночью — это вам виднее. — Крыса гадостно хмыкнула. — И вообще, вы знаете, наша беседа кажется мне смешной!

Мне она смешной отнюдь не казалась, но по всему выходило, что добровольно продолжать разговор меломанка не намерена.

До этого я вышибала дверь лишь однажды — когда сама себя захлопнула в гримерке, еще в Новосибирске. Там было жалкое фанерное изделие, гордо именуемое дверью совершенно не по праву. А эта толстая, добротная доска поддалась с пятого удара массивным стулом. Косяк треснул, замок перекосился, в щели показался стальной язычок.

— Я на вас в РЭУ пожалуюсь! Милицию вызову! — испуганно заверещала Крыса. — Это что такое творится?! Бандитка! Проститутка!

— Да помолчи ты, у нее жениха убили! — горестно заметила тетя Паша, со своей стороны просовывая в щель то ли напильник, то ли стамеску.

Когда я вырвалась на свободу, меломанка испуганно вжималась в стену, из последних сил пытаясь придать себе вид гордый и независимый. Путь к отступлению ей отрезала тетя Паша, выступающая в совершенно другой весовой категории.

Рыжеватые волосы соседки слиплись жирными прядями. И вообще, вид у нее был какой-то непромытый и омерзительный. Впрочем, мне сейчас не хотелось ни ехидничать, ни разворачивать боевые действия.

— Извините, не знаю вашего имени-отчества… — Я провела ладонью по лбу и почувствовала, как ноет подвывихнутое запястье. — Не могли бы вы поподробнее рассказать, что слышали ночью… Вы ведь что-то слышали? Я правильно поняла?

— Вера Николаевна.

— Что?.. Ах да! — спохватилась я, осознав, что Крыса называет свое имя.

— Так вы действительно что-то слышали?

— Ну, если после вашей вчерашней веселой гулянки можно было вообще сохранить слух…

Тетя Паша неодобрительно покачала головой. Видимо, хотела напомнить про убитого жениха и неуместность брюзжания, но при мне не решалась. Меломанка скрестила сухонькие, маленькие ручки на груди и, чувствуя себя хозяйкой положения, спокойно опустилась на высокий деревянный ларь:

— Вообще-то слышала. Удивительно только, что не слышали вы!.. Часа в два это, наверное, было. Или в три?.. Точно не скажу — на часы не смотрела.

Я от нетерпения заскрежетала зубами. Если б мне сейчас измерили пульс, то наверняка обнаружили бы кошмарную тахикардию. Все поджилки у меня тряслись, в горле было сухо и горячо. Меломанка продолжала основательно и неспешно вещать:

— Ну вот… В общем, в дверь позвонили. Я почему-то сразу подумала, что это могут быть только к. вам. К нам с Павлиной Андреевной за полночь гости не ходят… Раз позвонили, другой… Потом слышу, у вас дверь открылась, кто-то протопал. Потом — Натальин голос. А потом все — дверь хлопнула!

— И больше ничего?

— Ничего… А вам еще .хотелось, чтобы я вышла и посмотрела, кто там пришел и чего хочет? И так, наверное, уже все косточки мне перемыли: мол, дура старая подслушивает, поглядывает еще и мораль читает… Матерей на вас нет и отцов с розгами, вот что я вам скажу! Да в прежние бы времена…

— Еще раз извините, Вера Николаевна… — Я, поморщившись, прервала поток ее гневных излияний. — Вы сказали, что Наташин голос услышали? Она с кем-то разговаривала? С мужчиной или с женщиной?

— Какая вы, честное слово, странная! — Меломанка возмущенно вскинула брови. — Я же вам русским языком говорю: не выходила, не смотрела, не прислушивалась!

Тетя Паша, устав стоять, нащупала позади себя перевернутое жестяное ведро и опустилась на него с осторожностью борца сумо, садящегося на детский стульчик.

— Ты, главное, успокойся, Жень, — начала она с материнской заботой в голосе, и из-за нее я чуть не пропустила самое главное.

— «Это ты?» — она спросила, — пробормотала меломанка, как бы между прочим. — И все, по-моему… Ну как, могла я по одному этому понять — с мужчиной она там разговаривала, с женщиной, с Полканом подзаборным?..

— «Это ты»? — Я вскинулась. — А как она это спросила? Испуганно?

Удивленно? Обрадованно? Вера Николаевна, милая, ну вспомните, пожалуйста! «Это ты» — и все?

— Все.

Она поднялась с ларя и заботливо поправила вытянутую трикотажную юбку цвета неопределенного и гнусного.

— «Это ты» — и все… А всякие там интонации разбирать — я вам не актриса!..

Тетя Паша пыталась зазвать меня попить чаю или чего покрепче, если мне требуется. Но я отказалась. Упала ничком на кровать и, зажмурившись, закусила подушку.