*

– Больше одной в руки не давать! – Проходите, не задерживайтесь! – Куды прешь! – Я с утра тут за этим мальцом занимала! – Не помню я тебя! – Вас тут не стояло, гражданочка! – Не надо ля-ля! Я свои права знаю! – Ты свои права мужу на кухне качай! – Убери руки! Руки убери, кому говорят!.. – Не трогай меня, мужланка!!! Конечно, всякий мало-мальски цивилизованный человек уже понял, что эти звуки издает не кто иной, как многорукое, многоногое, многоголовое и, самое главное, многоротое существо, которое заводится в любом населенным пункте после того, как известие о том, что продовольственные склады намедни сгорели дотла, становится общественным достоянием – очередь за хлебом. – Кто же поджег склады, не знаете? – тихий интеллигентный голос. – Нет, не знаю. Но говорят… – Тс-с-с! – Говорят, что кронпринц Сержио имеет к этому отношение… – Куда смотрит его величество!.. Он бы такого никогда себе не позволил!.. Наверное. – Молод ты еще, сынок. Не помнишь его, пока он еще просто братом короля был… А я во как помню! – присоединился тщедушный дедок с всклокоченными седыми волосенками на затылке. – Еще вот таким я его помню. – И что? – А-а, – махнул сухонькой ручной старичок. – Яблоня от яблока недалеко падает. – Тс-с-с! – Шарлемань Шестнадцатый, упокой его душу Памфамир-Памфалон, небось своему сынку такую бы взбучку задал!.. – Целых полчаса, наверно, выговаривал бы! – Упокой его душу Памфамир-Памфалон… – Чью? – Сыночка маленького его, инфанта Шарлеманя, дитятко безвинное… – Царствие ему небесное… – Будет пухом земля… – А я вот слышал… – Тс-с-с! – А я вот слышал, что не погиб его высочество тогда. – Да не могет такого быть! – А если может? – А если правда? – Тела-то тогда не нашли, сынки, помню я… – А могилка чья в склепе? – Пустая. Старого короля меч, вроде, говорят, нашли, а от наследника – ничего… – Страх-то какой, боженька… – Нынешний король, рассказывают, приказал буквально просеять весь пепел сгоревшей деревни, каждый камушек перевернул. – Вон он как своего брата с племянником жалел! А вы говорите!.. – Ага, жалел. – Пожалел волк кобылу… – Тс-с-с! – Заживо сгорели ведь, говорят… – Ох, не приведи Господь! – А кто говорит-то? Наш король и говорит! – М-да… – А что ж ему еще-то говорить-то? Что жив где-то маленький принц? – Ага, жди, скажет… – Тс-с-с! – А чего ж он маленький-то? Сейчас-то ему, наверное, годков восемнадцать исполнилось бы… – А то ведь поди и исполнилось… – Кабы жив-то он был, не страдали бы мы так, поди, от семени крапивного… – Тс-с-с! – Тс-с-с!! – Тс-с-с!!! – А, может, и найдется еще. Памфамир-Памфалон поможет. – Помоги ему всемогущий Памфамир-Памфалон! – А, может, и взаправду… – Да-а, всякое ведь бывает… – Не задерживайтесь! – Один каравай в руки! – Проходи, проходи, красавчик, не тормози народ! Заворачивая хлеб в платок, Иоганн Гугенберг быстро оглянулся и зашагал прочь. Надо было занести по дороге хлеб деду и встать в другую очередь. Через пару кварталов, проходя мимо хвоста своей старой очереди, он украдкой кивнул заспанному Ерминку. Тот, не прерывая разговора, подмигнул ему в ответ. План подпольного комитета по освобождению Ивана-царевича начинал действовать. Вечером комитетчики собрались на втором этаже одного из трактиров мастера Вараса. На этот раз собирались тайно, говорили тихо, пили мало – Серый объявил сухой закон до окончания операции. Возражений не было. Гарри не в счет. – Все идет как по писанному, – докладывал сеньор Гарджуло. – В общей сложности наша труппа побывала сегодня в сорока очередях. И только в одной Кастелло за его слова чуть не побили. Порвали костюм. – Сторонники Шарлеманя-Томаса? – Что он такого сказал? – Он сказал, что при Шарлемане Шестнадцатом было ничуть не лучше, а даже хуже, и что он любит теперешнего короля, и особенно благородного кронпринца Сержио. – Ха! – Гут. Чем хуже, тем лучше, – приговорил Волк, уписывая любимые бананы в шоколаде. – В моей очереди он бы камзолом не отделался, – самодовольно заявил Ерминок. – Да, ночной поджог, кажется, вывел народ из себя. – И теперь от нас будет зависеть, куда мы его приведем, – если бы у князя Ярославского был жилет, он, наверное, заложил бы за проймы большие пальцы и добавил: “Социалистическая революция неизбежна, батенька”. И сам удивился бы. Но, ко всеобщему облегчению, жилеты на тот период только вышли из моды, и Вондерланд – несостоявшаяся колыбель – мог спать спокойно, хоть опасный момент и историческая месть были так близки… – Я постоял в семи очередях, – начал свой доклад мастер Варас, – и… На лестнице раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, ударившись о загрустившего Гарри, что оптимизма ему не добавило, и в комнату влетел первопечатник. – Друзья, – едва перевел он дыхание, – Я хочу сообщить вам принепре… пренипре… при-непри… плохую новость. Помните, мы говорили тогда, что у потерянных кронпринцев всегда есть талисман, по которым их опознают старые няньки? – Не талисманы, а привычки. – Не привычки, а родинки. – Не няньки, а пастухи. – Какие пастухи? Какие родинки? Я говорю про пропавшего кронпринца Шарлеманя! – И садовники тоже. – Какие садовники?! – Ну, и? – Ну, так вот. Сегодня, когда я относил своему деду девятый каравай, я слегка задержался у него, присел передохнуть, так сказать, и мы с ним немножко поговорили. – Ну, и? – Мой дед служит архивариусом в королевской библиотеке. Поэтому он знает. Он сам это видел. Своими глазами. А кроме него про это знают только члены королевской семьи. Так что, я не знаю, что мы будем делать, – отчаянно взмахнув руками, закончил свои отчет Гугенберг. – Что знает? – Что видел? – Что делать? – Про талисман. То есть, медальон. Он был. Этот медальон был сделан в незапамятные времена, когда еще первый Шарлемань взошел на престол. – Во время Второго Пришествия?! – Да. И с тех пор передавался от короля к кронпринцу в день его рождения. Как символ какой-то, или тайный знак, или что-то вроде этого – дедушка не помнит, а может, и не написано это было. – Сколько ему лет-то, твоему деду? – С головой у него все в порядке, если ты это имел ввиду, арап, – обиделся юноша. – Презренный бледнолицый, – пробормотал мини-сингер, но от дальнейших комментариев при виде красноречивого кулака Сергия воздержался. – В феврале ему исполнилось восемьдесят восемь, и с тех пор этого манускрипта никто не видел. – Так ты ж, вроде, только что говорил, что сегодня отнес ему девять буханок? – озадачился Волк. – Этого пергамента с изображением медальона, я имел ввиду. Дед говорит, что тот эскиз набросал сам Шарлемань Первый. И что сам медальон могут узнать кроме членов королевской семьи только высшие служители церкви – первосвященник, второсвященник, третьесвященник там… И никто из простых смертных его никогда не видел. И что на том месте, куда он был положен, его там нет. А еще там было написано, говорит дед, что его ни с чем не перепутаешь, и что второго такого не существует… – Чего не существует? Маму… Наму… Муна… Пергамента? – Медальона… Повисла растерянная тишина. – А, может, принцесса Валькирия нам могла бы помочь? – наконец проговорил Серый. – Она же, какой ни какой, а член королевской семьи, и должна была быть посвящена в тайну этого медальона? Может, с ней можно как-нибудь поговорить? – Нельзя, – покачал головой Мур. – Она заточена в самую высокую и неприступную башню королевства – Черную Вдову – как когда-то, по преданию, колдунья Миазма заточила благородную Рапунцель. Только у Валькирии нет таких длинных кос. – А при чем тут косы? – не понял Серый. – Легенда гласит, что она опускала из окна свои косы, по которым принц Альберт забирался к ней в темницу. Так он и помог ей бежать. – А просто залезть с коня он не мог? – Сергий, это была ВЫСОКАЯ башня, – уточнил Санчес. – Метров пять? – снова переспросил Волк. – Выше. – Шесть? – Не смешно, – обиделся за национальный фольклор Гарри. – Я серьезно. Я понять пытаюсь. – Я думаю, метров пятьдесят, – высказал свое предположение мастер Варас. – А что тебе тут не ясно? – поинтересовался Мур. – Мне не ясно, зачем он ее освобождал, – пожал плечами Волк. – Как – зачем? – настал черед вондерладцев удивляться. – Она была знатного происхождения, молода и красива, ее злодейски похитила и заточила в башню злая ведьма, а он полюбил ее с первого взгляда… Как обычно. А что, у вас, в Лукоморье, это как-то по-другому бывает? – Молода?! По-вашему, триста тридцать три года – это молодость?! – Серый едва не подавился бананом. – Какие триста тридцать три?! Ты что?! – Ей было лет восемнадцать от силы! Я знаю эту легенду с детства – у нас ее каждый ребенок знает – и всем известно, что Рапунцель была… – Смотри, Санчес, я сам не понимаю, – и князь Ярославский развел руками. – Посчитай-ка. Человеческий волос вырастает на тринадцать сантиметров в год. Предположим, что ее не стригли с самого рождения и что у нее волосы вырастали на пятнадцать сантиметров в год – так считать удобнее. Башня – пятьдесят метров. Делим, получаем триста тридцать три года. С копейками. – Может, башня была не такая высокая? – тут засомневался и первопечатник. – Ну, метров двадцать… – Сто тридцать три года? – Или десять?.. – Шестьдесят? – Или пять… – Тридцать три года – уже лучше. – Только какая же это неприступная башня – высотой в пять метров? – почесал в затылке Мур. – А, может, она мыла голову народными средствами? – попытался спасти историческое наследие мастер Варас. – Например, моя бабушка по материнской линии в деревне мыла голову исключительно… э-э.. исключительно… как же это… Ну, этим!.. А, вспомнил! Медом с дегтем! И волосы у ней отрастали очень быстро, так все говорили. – После того, как ее остригали наголо? – фыркнул Гарри. Хорошо, что под рукой у трактирщика не оказалось ничего тяжелого, большого или горячего. – Друзья мои, не ссорьтесь! – воздел к противоборствующим сторонам худые руки сеньор Гарджуло. – Мы удалились от предмета! Мы так и не решили, что нам теперь делать, когда стало известно об этом загадочном талисмане!.. – Я знаю, что делать, – нахмурившись, положил широкую ладонь на плечо Гугенберга Мур. – Я помогу тебе пройти в королевский архив, а вы со своим дедом будете должны найти этот наму… маму… пергамент с изображением медальона. – И поскорее, Иоганн, ладно? Пожалуйста… – умоляюще взглянул на первопечатника Волк. – Я очень беспокоюсь за Ивана…