*

Иван открыл глаза и понял, что ослеп. Вокруг было темно, хотя он ясно помнил, что буквально несколько минут назад… И тут воспоминания о событиях этого дня, нелепых, сумбурных, дня, начинавшегося так хорошо, и заканчивающегося… закончившегося… продолжающегося… Какое сейчас время суток? Какой сейчас день? Где я? Где Жар-Птица? Где Сергий? – Сергий! – в панике выкрикнул он. – Сергий!!! – острой болью вспыхнуло и эхом прогрохотало то ли во всей Вселенной, то ли в его голове. И тишина. Иван попробовал пошевелить рукой. Рука послушалась, поскребла пальцами по чему-то тепло-холодному, похожему на толстые мягкие иглы. Солома? А под соломой? Камень… Тюрьма. Знаменитые казематы Шарлеманей. “Не та достопримечательность, которую я хотел бы когда-нибудь осмотреть. Таким вот образом. Хотя дорого бы я дал, чтобы ее ОСМОТРЕТЬ”. Иванушка, кряхтя и морщась от боли в различных помятых частях тела – по крайней мере, болит все – значит, все на месте – опираясь на локти и колени, попробовал встать. “Странно,” – думал он, – “единственное, что у меня не болит – это глаза. И, тем не менее, я ничего не вижу. По идее, ведь в любой тюрьме в любой камере должно быть окошко? Или не должно? Или сейчас просто ночь?.. И где Сергий? Он встретил их первым, лицом к лицу, с мечом в руке… Но их было, казалось, несколько сотен… А потом они смяли его и набросились на меня.” – Сергий!!! – в этот раз он услышал себя. Но только потому, что прислушивался. Из шершавого пересохшего горла с тихим свистом вырвался шершавый шепот. И снова тишина. Где он? Погиб? Или в другой камере? Или… убежал?.. Нет, это было невозможно. Я же видел, как над ним занесли десятки мечей… И он упал замертво… Погиб, пытаясь защитить меня… Это я виноват… Если бы я не предложил этот дурацкий маневр!.. Идиот!!! Господи Боже, ну почему я такой идиот!.. Но тогда идея казалась такой умной… Такой хитрой… А он был против… А я сказал, что хоть раз он должен позволить мне… А он… А я… А потом… И тут Иванушка почувствовал такое вселенское горе, такую внезапно разверзшуюся вокруг него пустоту, где – плоское и нереальное – было все, но больше не существовало его единственного верного друга, что ткнувшись лицом в прелую солому, горько заплакал. Когда слезы, наконец, иссякли, и он, опустошенный, ничком растянулся на полу, ему вдруг послышалось, что его кто-то негромко зовет. – Сергий!!! – не веря себе, задохнулся от счастья Иван. – Где ты? – выкрикнул он. – Ты где? – Ползи по полу, – донеслось до него откуда-то снизу. – Тут у стены есть желоб с водой. Он идет через все камеры. И только теперь Иванушка услышал, как тихонько даже не журчит – а шелестит – вода где-то совсем рядом. Он послушно опустился на колени и пополз на звук, ощупывая все перед собой руками. А вот и тот желоб. И, судя по запаху, в нем была не только вода. Пожалуй, искать туалет в этой камере будет бесполезно. – Сюда, сюда! – опять донеслось до него. Ага, справа. – Я здесь! Я иду!!! И, тщательно стараясь не задевать ни желоб, ни его содержимое, царевич быстро пополз на голос. Путешествие его окончилось через два шага. Как от посыпавшихся искр не загорелась солома, Иван так и не понял. Держась одной рукой за пострадавшую макушку, царевич снова позвал: – Сергий! Ты где? Там? За стеной сначала раздалось короткое молчание, а потом ответ: – Меня звать не Сергий. Мир, только-только начинавший воскресать для Иванушки, снова обрушился на него, как карточный домик. Сложенный из карт, каждая из которых весила как бетонная плита. – Эй, сосед, ты кто? – обеспокоенный затянувшейся паузой, встревожено спросил голос из-за стены. – Почему ты умолк? – Какая разница… – с трудом выдавил Иван. – Ты думал, что это – твой друг? Ты расстроился? – Да… – Его тут нет. Я один. Но он найдется. Ты не переживай. – Значит, его убили… Из-за меня… – Слушай, как там тебя… – Иван. – Иван. Не раскисай. Даже если его убили – ты-то живой. И ты можешь вырваться отсюда, и отомстить за него. – Как?! – вскинулся царевич. – Слушай. У меня есть план. – А как тебя зовут? – Франк Кевин.

*

А город торжествовал. Город веселился, буйствовал карнавалами, выплескивался фейерверками, пил вино из бочек на площадях, ссорился, дрался, мирился и снова пил – исступленно-истерично, стараясь забыть о недавнем испуге – солдаты у стен оказались не захватчиками, а своей родной армией-победительницей – предыдущие известия о поражении оказались ложными, и, как выяснилось, все произошло с точностью наоборот – вондерландцы разгромили шантоньцев, и победоносное войско, не мешкая, направилось прямо домой. Народ прославлял отважных вояк за победу над старым врагом, герцога Айса – за его военный гений, короля Шарлеманя – за то, что он король, и принца Сержио – просто так, на всякий случай. Радости горожанам прибавило быстро облетевшее весь театральный мир известие, что вернулась беглянка Мальвина, и в полюбившихся спектаклях про стражу появилась новая героиня. Всеобщее ликование не могла испортить даже безуспешная, ни на минуту не прекращающаяся охота – при которой весь город вверх дном переворачивался, вместе с фейерверками, маскарадами и бочками – за вором, убийцей, предателем и просто государственным преступником князем Ярославским из Лукоморья, который как в воду канул, назло королевским гвардейцам, дворцовой страже, городской страже и просто регулярным войскам. Поговаривали также о предстоящей помолвке победоносного Айса и принцессы Валькирии – без особого апломба, правда – бедняжку в народе очень любили – но лишь в контексте очередных выкатываемых на площади бочек. Потому что любовь – любовью, а в королевские дела вмешиваться – себе дороже. Да и халявное вино оставалось халявным вином, за чье здоровье оно бы не выпивалось. И чем огромней и бесшабашней был загул, тем внезапнее и горше стало похмелье: за день до предварительного принятия великого Айса в состав королевской семьи, одним далеко не прекрасным утром город проснулся и обнаружил, что вондерландская армия за ночь была вся перебита, а у стен появились лотранцы с требованием вернуть им принца Кевина Франка, злодейски удерживаемого против его воли в Мюхенвальде, и шантоньцы – с идеей реванша вообще, и жаждой получить кой-какие национальные сокровища, похищенные вондерландцами во время прошлой войны три года назад, в частности. На все требования корона заносчиво ответила “Приди и возьми”, но помолвку принцессы и полководца без армии отменила до лучших времен. Началась осада.

*

– Браво!!! – Бис!!! – Мальвина, Мальвина!!! – Буратино!!! – Артемон!!! – Браво!!! Поклонившись уважаемой публике в последний, пятый раз, труппа старого сеньора Гарджуло наконец-то скрылась за занавесом. Зрители стали неохотно расходиться по домам, актеры – вполне охотно – по гримерным. Мальчики налево, девочки – вернее, одна девочка – направо. Устало опустившись перед зеркалом, девушка с голубыми волосами опытной рукой профессионала стерла помаду, тени, румяна, сняла накладные ресницы, закручивавшиеся чуть не до самого лба, вынула из прически заколки и шпильки. Через мгновение на туалетный столик рядом с гребнями упала шикарная копна бледно-голубых волос. Дверь без стука отворилась, и в комнатку вошел Мур с громадным букетом в руках. – Ты бы еще колечко принес. – И принесу. – Ах, не смейтесь над бедной девицей, ваше майорство!.. – Отдайся – озолочу. В начальника стражи полетела туфля. Потом, после секундного раздумья – вторая. – Горшок вон там. Вода в кувшине. Воткни. Завянут – жалко будет. – А парик-то снимать лучше б не надо. Поклонники не поймут. – Так ведь в нем – как в шапке, вся башка упрела, сил моих дамских никаких больше нет!!! – и Серый с ожесточением, обеими руками, взлохматил себя. – Издохну я скоро от этой жары, если раньше ноги на каблуках не переломаю. – Зато и в голову никому не приходит, что государственный преступник и изменник и актриса Мальвина Барабас – на данный момент, по крайней мере – одно и то же лицо. – Мне бы в голову такое тоже не пришло. Чья дурацкая идея это была? – Угадай с трех раз. – .....!!! Я этого черномазого, ей-Богу, когда-нибудь… – Но ты бы все равно не смог выбраться из Мюхенвальда, – пожал бронированными плечами Мур. – Я мог бы занять его место у Санчеса под лестницей. Или у Ерминка на чердаке. Или у мастера Вараса в винном погребе. И закрыться там. Стражник покачал головой. – Ты не представляешь, что делается в городе. Нет ни одной канавы, собачьей будки или бочки, куда бы не сунули свой нос гвардейцы в поисках тебя. – Ну и как? – Пока не нашли. – За мою голову уже назначена награда? – И за голову тоже. – Гхм. М-да. – Так что, если бы не идея Гарри, ты еще неделю назад переселился бы к Ивану-царевичу в подземелья дворца. В лучшем случае. При упоминании об Иванушке Волк приуныл. – Как он там? Ты его видел? Мур покачал головой. – Во дворец сейчас никого не допускают, тем более – нас, городскую стражу. Но мне удалось узнать, что он сидит в одиночной камере, что в соседней камере содержат лотранского принца, и что они между собой часто общаются. – Как? Ходят в гости? – удивился Сергий. Мур невесело хохотнул. – Отнюдь. Ты, наверное, не знаешь, но через все камеры пробегает по маленькому желобу ручеек… – Надеюсь, что и не узнаю, – хмуро заметил Волк. – ...и, наклонившись достаточно низко над ним у стены соседней камеры, можно переговариваться с соседом. Или передать ему свой кусок хлеба перед казнью, чтоб не достался крысам. Или получить от него. – Бр-р-р. Терпеть не могу крыс, – передернуло Серого. – Но хоть что-то у него там есть, кроме них? Стол, например, стул, кровать, свечка, наконец? – Нет, – покачал гоолвой Мур. – Только гнилая солома на полу. И окошко с ладонь величиной под потолком. Но света от него немного – окна казематов выходят на двор, где тренируется в фехтовании стража, и они почти вровень с землей. – Черти его задери, этого Шарлеманя. Надо что-то придумать! – Попасть туда невозможно, – на корню пресек поползновения в эту сторону майор. – И тем более, вывести оттуда кого бы то ни было. Я уже об этом думал. Во дворце сейчас гвардейцев в десять раз больше, чем у меня ребят, и еще личная охрана герцога. – Черт, черт, черт, черт!!! – Волк долбанул кулаком по столу. Пудра, помада и духи испуганно подпрыгнули. “Если бы на моем месте был Иван, он бы обязательно попал по помаде,” – подумалось вдруг ему, и стало так горько, так тоскливо… – ...Нет, солому мы поджечь не сможем. Во-первых, потому что у нас нет огня, а во-вторых, потому что она сырая. – М-да. Действительно. А план был хорош. – Который? Когда мы хотели притвориться мертвыми, чтобы стражники вошли сюда, а потом вскочить и перебить их, или когда осколками кувшина мы планировали сделать подкоп? – Нет, их мы отбросили еще в прошлый раз. А это тот план, когда ты предложил запрудить ручей, чтобы началось наводнение, и когда тюремщики спустятся сюда и откроют окошечко, их сбило бы с ног потоком воды, а я как раз вспомнил, как Роланд-завоеватель, когда оказался в казематах Черного Генриха, из подстилки сделал веревочную лестницу… Военный совет собрался в полночь, на новой квартире мастера Гугенберга. Санчес и Гарри принесли с собой лютню и тамбурин, суровый майор – мандолину, папа Карло и Мальвина Серый – большой оплетенный кувшин тарабарского красного, мастер Варас – пакет с фруктами, а Ерминок – корзину пирожков с капустой – мясо во внезапно осажденном городе уже становилось роскошью. Вино разлили по стабильно немытым стаканам Джека Гугенберга, музыканты ударили по струнам, Серый – по пирожкам, и совещание началось. Но началось оно как-то само собой не с изложения планов спасения, или хотя бы установления связи с узником королевских казематов, а с жалоб старого трактирщика на трудные времена, постоянные войны, осады и просто неподъемные налоги. – Разве так было при прежнем Шарлемане, да упокоит его Памфамир-Памфалон с миром в своем лоне! – ностальгически вздохнул он и опрокинул в себя стакан каберне. – Нет, конечно, так, кто же спорит, да все равно не так. – Что-то все равно было по другому, – поддержал его Мур. – Если он каждый выходной объявлял соседям войну, скажем, или приказывал отрубить кому-нибудь что-нибудь, или вводил налоги на количество шагов по земле, превышающее в месяц сто двадцать пять – это, конечно, ничем не лучше, но все-таки была большая разница, – подтвердил Гарри. – Какая разница? – не понял папа Карло. – Большая разница, – пояснил Санчес. – Да, – продолжил мастер Варас. – Он это делал с душой. Сразу было видно, что он любил свой народ, и казнил и миловал не потому, что он должен был это делать, а исключительно по велению сердца. – Но почему же он не воспитал своего сына в таком же духе, сеньор Варас? – полюбопытствовал старик. – Нынешний Шарлемань – не сын ему, а двоюродный брат. – Он никогда и не должен был править, он не был рожден для этого. – Но как же тогда случилось, что он оказался на троне, сеньор Мур? Извините, наша труппа первый раз в вашей стране, и мы не знаем ее благородной истории… – Я эту историю слышал, – вмешался Волк. – Ничего благородного в ней нет. Кроме происхождения ее участников. Если хотите – я ее расскажу. По окончании повествования Серого, густо приправленного его собственными комментариями и рассуждениями, директор театра закивал головой. – О, это очень печальная история, и она напомнила мне одну пьесу – она называлась “Сердце змеи”, и была написана по событиям, произошедшим в Ардоре двести лет назад – мы уже давно не играли ее, к сожалению… – “Сердце змеи”? – встрепенулся Гугенберг. – Альфонсо Кабучо? Я читал ее. Теперь, когда вы упомянули об этом, я вижу, что эти истории действительно в чем-то похожи. Но только там в конце выясняется, что наследник остался в живых, и все эти двадцать лет его воспитывала семья герцога Какего, главного врага его семьи, и он потом убивает свою мать и сестру… – Нет, нет, нет. Боюсь, что вы ошибаетесь, сеньор Джейкоб, – погрозил ему костлявым пальцем Карло. – Я понял, что вы имеете ввиду – это не “Сердце змеи”, а “Крест и стрела” – тоже пера непревзойденного кавалера Кабучо. В “Сердце змеи” инфанта узнает его старая нянюшка по медальону, и тогда весь народ поднимается в восстании и возводит настоящего принца на престол. А какой там монолог Сесилии! – тарабарец вскочил, поставил одну ногу на табурет и, схватив нож со стола и размахивая им над головой, как мечом, продекламировал: “Изменник низкий! Проклят будешь ты! Проклятие падет на кровь детей твоих, и предки в царстве снов забудут покоенье…” – сеньора Гарджуло понесло. – Он что, серьезно? – толкнул тихонько в бок стражника Сергий. – Что – серьезно? – Ну, про все это. Про потерянных наследников престола там, про нянек, медальоны, восстания… Или это типа “Лукоморских витязей”? – Чего? – “Приключений лукоморских витязей” – любимой книжки нашего Иванушки. Со сказками. – Да нет, – подумав, ответил Мур. – Если припомнить, поскольку уж зашла речь, то в истории любого государства кронпринц, или, на худой конец, пропавшая принцесса, объявляющиеся из ниоткуда и узнаваемые по родимому пятну, медальону, привычке закладывать руку за борт камзола или декольте платья – самое обычное дело. Скорее, если исчезнувший без следа при таинственных и опасных обстоятельствах царственный младенец НЕ объявляется по достижении им совершеннолетия – именно это считается странным. А почему ты спрашиваешь? Если ты имеешь в виду ту битву, когда погибли наш король и юный Шарлемань – то это явно не тот случай. – Но ведь тела их так и не нашли. – После пожаров это бывает – иногда труп может сгореть так, что от него остается только кучка золы. – Или не сгореть. Потому что не труп, – загадочно изрек Сергий. – Что ты хочешь сказать? – тут заинтересовался и первопечатник. – И как это может помочь батюшке Ивану-царевичу? – Не предлагаешь ли ты объявить его чудом выжившим кронпринцем? – снисходительно хмыкнул Гарри. – Это же полная чушь! – Сам дурак, – любезно улыбнулся ему Волк, а остальным торжественно провозгласил: – Есть тут у меня одна идейка… – Итак, любезнейший полковник Ольсен, вы говорите, что до сих пор не нашли этого мерзкого ярославского князя? – прервав доклад начальника королевских гвардейцев, принц Сержио, покручивая черный ус, поднялся с трона. Король-отец чувствовал себя немножко нездоровым сегодня вечером после целого дня, проведенного в душных задымленных подвалах, а от воплей пытаемых у него, ко всему прочему, еще и разболелась голова, и поэтому принять ежедневный доклад высших офицеров королевства он поручил своему сыну и наследнику. Пусть мальчик приучается, почувствует себя взрослым, не все ему по кабакам шляться и с прохожими задираться. И мальчик, почувствовав себя взрослым, не только приучался, но и приучал других. Например, все давно уже запомнили, что если юный принц говорит кому-то “любезнейший”, то он имеет ввиду далеко не “милый сердцу”. Хуже могло быть только “милейший”, потому что, как правило, очень скоро про “милейшего” говорили или хорошо, или ничего. – Ваше высочество, мы ненадолго прекратили поиски этого преступника, так как людей у нас осталось немного, а в городе зреет недовольство правителем после вчерашнего обстрела южной части Мюхенвальда из катапульт, и мы считаем своим долгом… – Мне плевать, что вы считаете своим долгом. Вы должны делать то, что я считаю вашим долгом, вы поняли меня? – Так точно… – И где ваши люди, позвольте узнать, полковник? – Его величество по просьбе герцога Айса передал половину моих гв… – Моих, полковник, моих. – Да, конечно, ваших гвардейцев ему для укрепления обороноспособности гарнизона, и поэтому… – Поэтому вы взяли на себя смелость ослушаться моих приказаний, и полное безделье было вашей реакцией на них… – Никак нет, ваше высочество! – глаза полковника Ольсена встретились с глазам принца, и в них офицер прочел: “милейший”. – Мы старались! Мы узнали адрес того красильщика, у которого лукоморцы проживали все это время, и завтра я самолично хотел пойти и арестовать его, чтобы ваше высочество могли собственноручно… собственнолично допросить его!.. – Так чего же ты молчал, болван?! – кронпринц вскочил с места и выхватил меч. – Едем к нему! Немедленно! Остальные все свободны! – Коня! – Коня! – Коня кронпринцу! – Первый караул – по коням! – Факелы! – Факелы! – Ворота открывай! – Открыть ворота его высочеству! – Факелы зажигай! – Пошел!!! – Смотри, Гарри, там впереди что-то горит! – Горит вос-сход во тьме кр-ромешной… Ик. Вдали от главных улиц фонари не горели, и в ночи черного человека в черной туника, черной рубашке и черных лосинах видно не было, и только по голосу и сивушному амбре Санчес узнавал, что менестрель еще пока рядом. – Какой восход, ты чего, времени сейчас от силы часа три. – Ранний восход. Или п-поздний закат. – Нет, Гарри, я серьезно тебе говорю! Там пожар, и это недалеко от нашей “Радуги”, по-моему буквально через дом от нас! Похоже, что это гончарная мастерская кума Тойе. Или ателье матушки Лесли? – Утром я напишу об этом песню. Ик. Может быть. – Прибавим шагу. Может, им там нужна помощь. – Сплясать вокруг к-костра? Фи, Санчес, это же й-язычество. – Гарри! – Я имел вв-вв-ввиду – посмотри, какой столб огня – там уже н-ничем н-не… – Гарри!!! – Ну ч-чт… – Это “Радуга”!!!.. – Да нет… – Да!!! Ослепленный светом ревущего пламени, Санчес почти налетел на что-то большое, твердое и железное. Рыцарь! В свете пожарища колыхнулась отблескивающая металлом масса в черно-красно-желтых плащах. Королевские гвардейцы… Огромная рука в перчатке схватила его за плечо и развернула лицом к огню. – А это кто еще такой? Повинуясь скорее инстинкту, чем какой-то осознанной мысли, маленький красильщик рванулся, вывернулся из куртки и побежал. – Это он!!! – Вон он!!! – Держи его!!! – Кто упустит – разрежу на куски!!! – По коням!!! – Хватай!!! С ревом, гиканьем и грохотом отряд понесся в погоню за ставшим в одну минуту бездомным и безработным Санчесом. Вот и сбылась его мечта. Залаяли собаки. Захлопали ставни. Загудел набат на башне храма – то ли поднимая добровольцев на тушение пожара, то ли возвещая о штурме города, смене династий и конце света вместе взятых. – Горим! – Лотранцы! – Шантоньцы!!! – Спасайся!!! – Бей!!! – С дороги! – Наводнение!!! – Грабят! – Вон он!!! – Помогите!.. – Воды!!! Воды!!! Санчес привалился к какой-то стене, не смог устоять на ногах и сполз по ней на землю. За что-то зацепилась и звучно разорвалась туника на спине. За сучок?.. Деревянная стена… Это Собачник. Склады и хранилища. Господи Боже наш, Памфамир-Памфалон непорочный… Это куда же меня занесло… Казалось, что легкие он потерял где-то по дороге. Воздух попадал в трахею и, не находя дальнейшего пути, с раздраженным свистом вырывался обратно. Убивать будут – с места не сойду… Сам сейчас сдохну… Все… А где же ОНИ? Неужели оторва… – Кто-то юркнул куда-то туда! – Кто? – Кто-то! – Он где-то здесь! ........................! – Где – здесь? – Где-то! – Идиот! Я ничего не вижу! – Так ведь ночь, ваше высочество! – Кретин! – Я видел – он свернул куда-то сюда! – Куда – сюда?! И тот, кто ответит “куда-то” – покойник! – Надо посветить… – Все равно не видно… – Еще факел… Красильщик попытался вжаться в стену, пополз вдоль нее, мысленно благословляя все святое на свете, за то, что в городе поднялся такой бедлам, что его рваного дыхания и хрипов не слышно уже в пяти метрах. – Ну, что? – Ничего не видно, ваше высочество… – А-а, болваны!.. Послышалась короткая возня – похоже, факел поменял владельца, резкий выдох – и ночное небо прочертила огненная дуга, закончившаяся на крыше ближайшего здания. – Сейчас разглядим! Готовьтесь! Санчес просочился сквозь дыру в заборе, через которую в мирное время не всякая кошка пролезла бы, и где вприпрыжку, где на четвереньках, раздирая о камни штаны и ладони, галопом бросился прочь. Сухой просмоленный тес на крыше занялся в одно мгновение, как спичка. Новое зарево подпрыгнуло, озарило окрестности, метнулось направо, налево, вперед… – Проклятье! – Уходим! – Всех сгною! – Склады! – Склады!!! – Склады горят!!! – СКЛАДЫ ГОРЯТ!!!!!