Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ничего не придумав, пошли к Божидару. Тишило сказал, что сам будет говорить об Олешеке, как о старом знакомом. Может и поручиться.

Подивившись в душе простоте и прямоте полещука, Годимир уныло поплелся за ним, все еще таская цистру под мышкой. Сам-то он корил себя за то, что не смог бы вот так, как в омут головой, броситься на защиту друга. Нет, друга, конечно, мог бы. Вот следует ли шпильмана считать другом? И тут же словинцу захотелось в глаз себе двинуть от злости. Как это не друг? А кто отливал его водой на тракте? Мог бы и бросить. Очень даже запросто. И ищи-свищи потом того шпильмана… Захочешь примерно наказать – и не сумеешь. Заречье большое, замков много, домов корчемных еще больше.

Пан Божидар встретил их с почтением. Именно их, а не одного пана Тишило. С Годимиром он тоже разговаривал уважительно, как с равным. Словно и не было вовсе обвинения пана Стойгнева. Расспрашивал о повадках драконов, волколаков, кикимор. Цокал языком. Ругал Желеслава и мечника его Авдея. Об Авдее он вообще отзывался, кривясь всякий раз, как от скисшего пива. Хорошо, не плевал под ноги при каждом упоминании.

Но, как бы то ни было, а освобождать Олешека из темницы, куда его сразу же из большой залы переправили стражники, ошмянский каштелян отказался. Даже под честное слово пана Тишило. Пообещал, само собой, со всей ответственностью разобраться, выслушать беспристрастно еще раз обвинения королевича Иржи и оправдания шпильмана. Сказал, что дело нешуточное. Ошмяны всего в десятке поприщ[41] от перевала Черные Ели стоят. А если загорцы вздумают на север войной пойти, так Черных Елей никак не минуют. Самый удобный перевал для большого войска, с тяжелой конницей и обозами. По другим перевалам разве что пехтуру перегонять – камень на камне. Так что торопиться не надо. Он-то, пан Божидар герба Молотило, конечно, не сомневается в честности пана Тишило и его спутников, но, как говорится, береженого и Господь бережет. На том и порешили.

После они с полещуком завернули еще на кухню. Уговорили копченый окорок и жбан крепкого пива… Годимир не заметил, как солнце здорово за полдень перевалило.

Вот и решил словинец отнести хотя бы цистру в комнату. Чего, в самом-то деле, тягать инструмент?

Годимир толкнул дверь и опешил. На его сундуке безмятежно развалился один из святош-иконоборцев.

Нет, ну что за люди! Мало того, что в дороге тащились хвостиком, так и здесь разыскали! Взять бы за шкирку, да под зад коленом!

Но, с другой стороны, божий человек. Да и зла от них пока никому нет. Ну, пытаются переучить мирян молиться по-своему… Так и что с того? Насильно ведь никого не заставляют. Ходят, уговаривают. Бывают нудноватыми и навязчивыми, так не со зла же. Просто видят мир по-своему.

Поразмыслив таким образом, Годимир сдержал первый порыв и вежливо заметил, стоя на пороге:

– Здесь я сплю, святой отец. Если хочешь, ложись на соседний сундук.

Вместо ответа иконоборец уселся и скинул на плечи капюшон.

Годимир едва сдержал удивленное восклицание. Это ж надо! Или мерещится? Да нет, ошибиться невозможно. Насмешливый взгляд. Под правым глазом зеленоватый след от синяка, а немного ниже его теряется в окладистой бороде тонкий белесый шрам.

Не может быть!

– Вижу, узнал меня, пан рыцарь? – Человек коротко рассмеялся, показывая из-под усов обломанный зуб – через такую дырку плеваться очень даже удобно.

– Ярош? Ярош Бирюк?

– Точно! А еще? – проговорил разбойник вдруг сильно охрипшим голосом.

– Нищий из корчмы Андруха Рябого?

– И тут не оплошал! Молодец, пан рыцарь!

Годимир нахмурился. Во-первых, слово «пан» Ярош произносил как-то… Ну, без всякой почтительности, скажем так. Скорее с изрядной долей насмешки. Во-вторых, что может быть общего у благородного рыцаря, борца с несправедливостью, и разбойника с большой дороги? Прознают прочие рыцари – стыда не оберешься. В-третьих, он не мог не согласиться, что Ярош – а ведь это был он – помог ему в драке возле конюшни. Дрался-то лесной молодец на его стороне.

– Ну? Что тебе надобно? – буркнул словинец безо всякой приязни.

– Вот те раз! – воскликнул Бирюк. – Разве так гостей встречают?

– Ты мне не гость! – отрезал рыцарь. – Зазорно мне с такими как ты разговоры разговаривать!

– А зачем тогда из колодки меня освобождал? – прищурился разбойник.

– А захотелось просто! – в тон ему ответил Годимир. – Ну, освободил и освободил. Теперь за мной следом таскаться надо? Ты что, Серый Волк из сказки? «Отпусти меня, добрый молодец, я тебе пригожусь…» Шел бы ты!

Рыцарь взялся за рукоять меча.

На Яроша это движение не произвело ни малейшего впечатления. Или был уверен в своем умении записного драчуна (что ни говори, а колом он управлялся мастерски, значит, наверняка и другим оружием владеет отменно), или не считал, что рыцарь его всерьез рубить станет.

– Я кому говорю? – возвысил голос словинец.

– Ты на меня не кричи. – Лесной молодец вновь показал щербатый оскал.

– Это еще почему?

– Да потому, что я не тебе помогать пришел.

– А кому?

– Шпильману.

– Ну… – Годимир задумался. Подмывало послать подальше разбойничка, но внезапно пробудившаяся слабая надежда – а вдруг получится? – не позволяла. – Точно?

– Точнее не бывает. Какого лешего я брехать должен? С какой такой радости?

– Ну…

– Да ты не «нукай», пан рыцарь, не запряг поди. И в Ошмяны я не за вами пришел.

– А за кем?

– А за Сыдором из Гражды. Поди, слыхал про такого?

– Так ты же сам говорил про него в корчме…

– Говорил, – Ярош кивнул. – Только не все. – Он соскочил с сундука, потянулся. Скривился. – Удавлю, когда поймаю.

– Если поймаешь.

– Поймаю, уж не сомневайся…

Годимир прошел в комнату, осторожно поставил цистру в угол. Уселся на сундук.

– За Сыдором, значит, гоняешься…

– За ним. – Бирюк не заставил себя уговаривать – вспрыгнул на сундук Олешека. Поддернул черный балахон так, что показались пропыленные сапоги и заправленные в них порты.

– Вона оно как… – Рыцарь расправил усы и вдруг спросил, будто только что вспомнив: – А какой он из себя?

– Сыдор-то?

– Ну, Сыдор. Кто ж еще?

– Молодой. Года двадцать два ему… Хотя я не считал – очень надо. Русый. Бородку стрижет на благородный манер. Он, понимаешь ли, пан рыцарь, на каждом углу свистит, что, дескать, из бастардов. Прямо не говорит, но намеки всяческие стоит, что де возможно и королевской крови…

– Ну, так в Заречье это не трудно.

– Верно говоришь. Королей у нас – как грязи. Лучше бы грязи больше было.

Годимир хмыкнул. Наглец, каких поискать. Но смельчак. И лицо честное, хоть и разбойник. Вот и думай после этого, пан странствующий рыцарь, с кем тебе больше дружбу водить хочется? С равными тебе, но спесивыми без меры, вроде пана Стойгнева или того же королевича Иржи, или с лесными молодцами, от которых, по крайней мере, знаешь, чего ждать? Все равно для острастки словинец буркнул:

– Ты болтай, да меру знай. Что еще про Сыдора расскажешь?

– Да что про него рассказать? На морду, так у нас таких из десяти – десяток. Но сволочь, каких поискать.

– Эк ты его не любишь! – Годимир скинул левый сапог. Почесал пятку.

– А не за что мне его любить. Как думаешь, пан рыцарь, кто меня Желеславу сдал?

– Да неужто?

– Вот именно. Как есть сдал. С потрохами. Тепленького взяли, с перепою.

– Как же так? Я-то думал…

– Что думал? Что лесные молодцы друг дружке братья?

– Ну, не то, чтобы братья…

– Глупости! У нас грызня такая идет… Почище чем у комтуров, когда великий магистр копыта отбрасывает. Сыдор мне сразу не по нутру пришелся. И откуда только заявился на мою голову! Тут ведь раньше моя хэвра ходила… Не великая, но полдюжины молодцев всегда имелось под рукой… Может, я сам виноват, только своим парням сильно уж разгуляться не давал. Зачем купца резать, ежели с него плату за проезд по моей земле взять можно? А Сыдор удержу не знает. И обобрать ему все равно кого. И еще. Любит убивать. Просто так. Для развлечения, чтобы удаль молодецкую показать. – Ярош едва не виновато развел руками. – Вот мои ребята к нему и переметнулись. Он и меня звал. Сперва добром, честь по чести приглашал. По его чести, само собой. Ну, я ему и растолковал – где я его приглашение видал и куда он его засунуть может. Предложил в драке решить, кто водить хэвру будет.

вернуться

41

Поприще – мера расстояния, равная пути, который не спешащий всадник преодолеет от рассвета до заката.

43
{"b":"23649","o":1}