Отправляться на поиски башни коварного колдуна парню не хотелось. Если признаться честно, он не был уверен наверняка, что сумеет победить самого плохонького чародея. А потому Годимир спросил, глядя прямо в сальные космы, падающие корчмарю на глаза:

– Что стряслось?

Тот долго тряс чубом, кряхтел, пыхтел, не решался начать, а потом выложил все, как на исповеди.

В чащобе, что начиналась за околицей села, завелся волколак. Сперва старуху заел, которая ягоды собирала. Хоть и вредная была бабка, а все-таки жалко. Погрешили на волков, но лесничий, приехавший ради такого случая из панского маетка, сказал, что следы какие-то странные. Вроде бы и волчьи, и не волчьи… Но и не медвежьи, а на рысь не похожи тем паче. Поудивлялись-поудивлялись, похоронили бабку и забыли. Вернее, думали, что забыли. Нападение повторилось. На сей раз пострадал известный гуляка, хорошенько посидевший с вечера в корчме и забредший с пьяных глаз в лес. Его нашли со скрученной шеей. Глубокие ссадины от когтей на коже не были человеческими, но не были и звериными. Вскоре отправившиеся в ближний малинник дети вернулись домой перепуганные до полусмерти и рассказали, что выскочил из кустов мохнатый зверь и кинулся к ним. Бежал он то на четырех, то на двух задних лапах. Спасла детишек от верной смерти верная, если уместна такая игра слов, собака. Бросилась наперерез. Куснула раз, другой, вцепилась зубами в бок… Перепуганная ребятня не стала ожидать исхода схватки, а припустила что есть сил. Добрались до села задыхаясь и падая с ног, но целые и невредимые. А собака не вернулась. И даже тела ее не нашли кмети с вилами, прочесавшие ближний лес частым гребнем. После этого нападения прекратились почти на месяц. И вот третьего дня десяток парней и девок затемно возвращались из соседнего села. С танцев. Смеялись, веселились, пели коломийки, щелкали орехи. Вдруг зашуршало в кустах, воняющая псиной и нечистотами тень пронеслась между столпившимися людьми, походя раскидав крепких парней. Кстати, один до сих пор не пришел в себя – упал, стукнулся головой о корягу. Когда опомнились, пересчитали друг дружку, выяснилось, что пропала Явдоха, дочь бондаря Маркела Рыжика, девка бойкая и конопатая. Кинулись искать, но обнаружили лишь несколько клочков одежды, измаранных кровью и кот[36] с разорванным голенищем. Утром Маркел сунул топор за пояс, взял в руки вилы и ушел в лес. Вот сейчас вторые сутки на исходе, а бондарь все не возвращается.

Годимир выслушал, обвел взглядом сидящих тише воды, ниже травы селян и почувствовал азартное щемление под ложечкой. Сейчас или никогда. Вот оно – чудище, встречи с которым ждал с той поры, как впервые взял в руки учебный незаточенный клинок. И только один удар – славный удар, распластывающий волколака напополам – отделяет оруженосца от странствующего рыцаря. И дело даже не в прилюдном признании, церемонии посвящения, торжественном ударе плашмя по плечу… Дело в самом себе. Ведь в каждом человеке живет некий червячок, шепчущий: «Эх, ты… А еще говорил!» И вот теперь появилась возможность доказать прежде всего самому себе: ты можешь, ты – не косорукий неумеха, ты – рыцарь.

Поэтому он молча поднялся, подхватил прислоненные к столу ножны с мечом:

– Где? Покажите.

Корчмарь начал уговаривать – откушай сперва, пан рыцарь, пивка попей, отдохни-выспись, а после уж и за дело браться можно. Работа, как говорится, не волк, в лес не убежит.

Работа, она, конечно, не волк. Не убежит никуда. А волколак убежит, если его вовремя не догнать, не взять сытого, отяжелевшего от сладкой человечины, не застать врасплох сонного, на лежке.

– Так кто покажет? Мне нужно видеть место, где он утащил Явдоху.

Годимир сурово оглядел кметей. Они отводили глаза. Боязно, однако. Солнце уже закатилось, а рыцарь не проверенный. Кто его знает – правда сумеет с чудищем-людоедом совладать или рисуется перед толпой? Вот так пропадешь ни за четверть скойца…

Вызвался идти высокий, плечистый мужик. Руки что лопаты, шея – хоть ярмо надевай. Он вооружился суковатой дубиной, которую нес, словно мальчишка удочку. Пожалуй, непоздоровится ни волколаку, ни дракону, если припечатает по лбу.

– Харлам я.

– Угу. Показывай, Харлам.

Они вышли из корчмы, и кметь уверенно повел Годимира в лес.

Под ногами чавкала раскисшая от дождя листва. Противно так чавкала. Словно выпущенные на свободу потроха.

Не успели околицу миновать, как нагнал их корчмарь. На кого только заведение бросил? Или разогнал всех мужиков? Годимир сперва удивился – с чего бы это человеку, привычному больше к мискам-сковородкам, в лес тащиться, где даже вооруженному бойцу и то рискованно прогуливаться. Но Харлам молчал, не возражал. Шевелил кустистыми бровями и зевал, словно невзначай прикрывая рот ладонью. А потому и рыцарь решил промолчать. Хочет? Пускай идет. Но, чур, потом не ныть – сам напросился.

Вдалеке кричал филин или, по-местному, пугач. Орал, воистину, истошно. Будто с жизнью прощался.

Шагали долго. Годимир успел озябнуть и пожалеть, что не дождался утра. В конце концов, волколака можно брать на лежке и днем. Все равно он старается без особой нужды на солнечный свет не показываться.

Корчмарь то и дело спотыкался. Пару раз умудрился упасть, промочив и штаны, и зипун. И вообще, показал себя крайне неприспособленным для ночной охоты на чудовище. Кряхтел, охал и отчаянно ругался вполголоса…

– Тута, – неожиданно буркнул Харлам, останавливаясь.

Ну, тута и тута.

Неширокая стежка, протоптанная бегающими из села в село танцорами. Справа – деревья и кусты. Слева – кусты и деревья. Темно, как у лешего в… Впрочем, не стоит к ночи про леших.

– Он, сказывают, оттудова выскочил, – затараторил корчмарь, тыча пальцем в кусты с левого боку. – А туда, стало быть, убег…

Очень полезное замечание. Будто бы не один хрен… Хотя, впрочем…

То проглядывавшая, то прячущаяся за грозовыми тучами луна давала мало света, но все же его хватало, чтобы различить сломанную ветку, вспаханную когтистой лапой листву… Надобно по следу идти. Глядишь, и удастся к логову волколака выбраться.

– Не боишься? – прямо спросил Годимир у кметя.

– Боюсь, – честно ответил Харлам, перекладывая дубину с одного плеча на другое.

– Можешь вернуться.

– Не-а, пан. Я – с тобой.

«Побольше бы таких кметей, – подумал тогда Годимир. – Кто тогда Хоробровское королевство одолеет?»

– А ты? – Рыцарь повернулся к корчмарю.

У того тряслись губы, взгляд стал совсем затравленным, но, тем не менее, он упрямо мотнул головой. Не уйду, мол.

– Ладно, куда вас девать? Пошли. – Рыцарь вытянул меч из ножен. Оплетенная кожаным ремешком рукоять льнула к ладони.

Они отправились по следам. С десяток саженей еще встречались отпечатки чоботов и опорок кметей, бегавших тремя днями ранее в поисках Явдохи. После пропали. Видно, побоялись селяне всерьез схватиться с людоедом, а может, просто со следа сбились.

Да нет. Со следа сбиться даже непривычный к лесу горожанин не смог бы. Нет-нет, да и попадаются сломанные побеги, борозды когтей на дерне, такие глубокие, что не смыты дождем, а то и клок темно-бурой шерсти, прилипший к грубой коре дуба.

Значит, испугались.

Но не все.

Кто-то все-таки прошел этим путем перед ними. Бесформенные отпечатки грубых кметских опорок шли по следу волколака с неотвратимостью прихода стужи в подзимнике.

– Маркел, – ни с того ни с сего проговорил Харлам.

Точно! Годимир укорил себя за недогадливость. Конечно же, это был бондарь, потерявший любимую дочку. Это он прошел перед ними. Он единственный, кто не побоялся забраться глубоко в чащу. И скорее всего, на верную гибель.

Задумавшись, рыцарь едва не налетел на кучу валежника – хворост, корявые сучья, комель молодого деревца с раскоряченными, словно пальцы утопленника, корнями. Он остановился, взмахнув руками, оглянулся сперва на Харлама, после на корчмаря, чьего имени так и не спросил, – не зацепил ли мечом ненароком? И лишь убедившись, что спутники целы, вернул взгляд к вороху хвороста и застыл, как обмерший с перепугу жук-рогач, увидев торчащий из беспорядочного переплетения веток грязный, потертый, с прилипшими к подошве ясеневыми листьями, опорок. Дальше виднелся край измаранной штанины.