Сбежал, само собой, пешком, потому как пробираться к коновязи не рискнул. Да признаться, хорошим наездником он так и не стал. Да еще заботься о том коне: корми, пои, на ночь стреноживай. Не проще ли на своих двоих?

Ендрек отшагал уже немало. Даже если стороживший с ним в паре Самося и заподозрит неладное, поднимет тревогу, догнать беглеца так запросто не выйдет. Попробуй еще разыскать следы в ночном лесу!

Чтобы наверняка запутать преследователей и избежать возможной погони, студиозус пошел не на юг, прямиком к Выгову, а на восход – к Елучу. На то был дополнительный расчет – встретить плотогонов, прибиться к ним и добраться до города раньше Войцека. А там, Ендрек не сомневался, он найдет, к кому обратиться и кому порассказать о затеваемых малолужичанами непотребствах. Иначе зачем бы стягивались к столице отряды вооруженных головорезов, купивших жизнь и свободу за беспрекословное подчинение командирам из реестровых?

Когда на небе появились Песочные Часы, Ендрек уже корил себя за то, что не озаботился захватить какую-нибудь теплую накидку. Хоть кунтуш драный…

Разгулялся ветерок. Погашенный стволами деревьев, он тем не менее чувствительно холодил, заставляя ежиться и потуже стягивать на груди легонькую тарататку. И что было не вспомнить вчерашний вечер – заходящее солнце окрасило длинные полосы облаков розовым и золотым, обещая прохладную, ветреную погоду.

Хорошо, хоть дождевых туч не нагнало. Луна светила беспрепятственно, озаряя прогалины и бросая серебряную пыльцу на кроны крепких величественных вязов. Под ногами заметен каждый корень, каждая сухая ветка.

Вот и все! Кончилась вынужденная, ненавистная служба. Что может быть хуже, чем поступать против веления собственной совести?

Губы Ендрека невольно растянулись в улыбке, а в голове сама собой родилась строчка нового язвительного куплета:

– Порубежники, злобное племя…

Он задумался, с чем бы зарифмовать слово «племя»? Бремя? Стремя? Вымя? Тьфу, пропасть! Что в голову лезет? Время? Да… Скорее всего, нужно придумать что-то вроде:

– Тычут нос любопытный все время…

Да нет. Скорее на бред похоже. И никуда Войцек нос не совал. И Хватан с Граем тоже… Лучше так:

– Вспять хотят… тра-та-та-та-та… время…

Что же вставить вместо «тра-та-та-та-та»? «Повернуть наше»? Как-то это «наше» убого звучит. Словно от нищеты вставлено. Не смог подходящего слова подобрать, вот и всунул что не попадя.

Стоп!

Парень застыл, прислушиваясь. Звук, который вырвал его из блаженного состояния поэтического творчества, был похож на смех. Кто это, интересно знать, смеется ночью в лесу?

Ендрек прислушался. Все рифмы из головы как корова языком слизнула.

Тишина… Насколько это возможно в лесу. То есть доносятся шорохи, шепот листвы, скрип дерева, посвист ночной птицы…

Опять смех!

На этот раз ошибки быть не могло. Веселый, заливистый хохот. Похоже, веселится женщина или девушка. Голос низкий, с хорошо различимой хрипотцой, но все же мужчине принадлежать никак не может.

Неужели местные селянки гуляние в лесу устроили?

Будучи до мозга костей городским жителем, Ендрек и помыслить не мог, чтоб женщины бродили ночью в чащобе, вдалеке от жилья. Но, может быть, неподалеку село или застянок?

Заинтригованный студиозус осторожно пошел вперед. Встретиться с местными жителями, конечно, необходимо, но важно еще не спугнуть ночных хохотуний. А не то хорош же он будет! Вместо дружеских отношений и помощи заработает жердиной по спине. В лучшем случае… В худшем – могут и в Елуче утопить, приняв за грабителя или, того хуже, прислужника малолужичанского князя.

Ощутимо потянуло холодом и сыростью. Ендрек догадался, что неподалеку река. Елуч, с уверенностью можно заявить. Все равно в округе другой реки нет и быть не может.

А что это сверкает впереди?

Поляна! Вернее, широкая прогалина на самом берегу. Вязы и ясени отступили от воды, словно вежливые парубки от места купания девок. Только две ивы – старые, раскидистые деревья – полоскали долгие косы в быстрых водах реки. А на ветвях…

Ледяной пот выступил меж лопаток медикуса.

На первый взгляд можно было подумать, что это и вправду девка из ближнего застянка решила позабавиться, забыв о стыде и девичьей чести. Она полулежала, вытянувшись вдоль ветки, оттопыренной над черной, отражавшей звездное небо гладью. Длинные рыжие спутанные, как мочало, волосы закрывали плечи и половину спины. Босая нога играла с волной. Взмах – разлетелись сверкающие капельки. Снова взмах…

Вот только девка эта была на глазок повыше и пошире многих мужчин из отряда пана Войцека. Разве что изгнанный с позором лесник мог бы сравниться с нею шириной плеч и рельефностью играющих вдоль крепкого бедра мускулов.

Водяница!

Тьфу ты, нечисть поганая!

Рука самопроизвольно потянулась сотворить знамение Господне.

Заодно припомнились сказки и поучения бывалых людей, что с водяницей на узкой дорожке лучше не встречаться – защекочет, а то и под воду утащит.

Подобной нечистью изобиловали не только старицы и речные заводи Луги, Стрыпы, Елуча, Здвижа, но и леса – там жили лешаки и лешачихи, поля – населенные полуденницами и полевиками, даже горы – их обитатели отличались особо злобным нравом, даже устраивали набеги на людские поселения, утаскивая с собой все живое, что подвернется под волосатые загребущие руки, а потом пожирая добычу в укромных пещерах. Угорский король Лупул одно время едва ли не войну вел с горными великанами.

Вот уж влип так влип…

Ендрек постарался припомнить советы опытных охотников и лесников, как себя нужно вести и что делать ради спасения собственной жизни, оказавшись с глазу на глаз в лесной чаще с волосатым чудовищем.

Знамение сотворить… Это понятно, это само собой. Против любой нечисти первейшее средство. Правда, Ендрек со скептицизмом, присущим просвещенному студиозусу Руттердахской академии – гордости всего образованного мира, – сомневался, что водяницам о чудесных свойствах Господнего знака что-либо известно.

Еще советовали окликнуть встреченного лохмача-лешака или его бабу, поздороваться в голос. Говорят, они звуков человеческого голоса не любят. Убегают в чащу.

А можно еще, глядя водянице в глаза, отступать, пятясь по своим следам, пока она не скроется из виду.

Поразмыслив, медикус нашел последнее средство самым приемлемым.

Затаив дыхание, чтобы, не приведи Господь, не выдать себя, он сделал шаг назад…

И тут же уперся спиной во что-то живое, теплое. В нос ударил резкий запах. Так пахнет цепной кобель, ежели его с мороза в дом запустить, в тепло. Под несмело протянутой ладонью оказалась жесткая колючая шерсть.

От ужаса парень оцепенел, не зная, как быть дальше.

«Поймали! Точно защекочут».

Он боялся пошевелиться, боялся оглянуться, боялся издать хоть звук.

Водяница, болтавшая ногой в воде, запрокинула голову и захохотала. Громко и, как показалось Ендреку, злорадно.

На мгновение он различил ее круглое лицо (или морду, как будет правильнее называть?), заросшее рыжеватой шерстью, узкие глазки-щелочки и проваленную переносицу, а потом весь белый свет для него сошелся на длинных, влажно поблескивающих клыках, не уступающих волчьим.

Что там еще говорилось в сказках?

Не людоеды ли они?

В это время сильные пальцы толкнули его в спину.

Парень, стремясь сохранить равновесие, сделал несколько быстрых шагов, но все же не удержался и упал на четвереньки.

– Отпустите… – проблеял он жалобно и слабо.

В ответ сзади раздался громкий хохот, потом невнятное «гугуканье», живо напомнившее пословицу: «Леший нем, но голосист». Первому голосу ответил второй.

Да сколько же их тут?..

С громким плеском, не таясь, рыжая водяница прыгнула в воду, вынырнула и в два гребка достигла берега.

Чьи-то руки, зажмурившему глаза от страха медикусу было все равно – чьи, дернули Ендрека за штаны.

Он вспомнил продолжение сказок о лешаках и водяницах: раздевают, дерут одежду в клочья, а неосторожного путника щекочут, пока он не помрет.