Конечно, женщины, а особенно княгини, были в те времена весьма крепки нервами. Вспомним одну только княгиню Ольгу, которая, получив весть о страшной смерти мужа, не имея иных сил, кроме нескольких слуг, мгновенно задумала – и затем осуществила месть целому союзу племён. А потом взяла, да и создала вместо разбойных ватаг дружинников Древнерусское государство – с единой территорией, законом, налогами, княжеской администрацией и армией. В довершение же была принята византийским императором как правительница великой державы и приняла христианство[6].
Но Мстиславу было крайне обидно сознавать, что его дочь, прикрывая своего непутёвого мужа, подвергает себя опасности в голодающем городе, где распухшие трупы валяются по площадям и улицам так обильно, что всех невозможно похоронить – их даже не успевают пожирать бродячие собаки. Лишь когда Новгород совсем опустел, а пылающий гневом Удатный скакал с лихой дружиной на выручку горожанам, Ярослав забрал жену к себе в Торжок.
Новгородцы уже вконец обессилели от голода, великое множество их лучших людей было угнано во Владимиро-Суздальскую землю и томилось в цепях, когда прискакал Мстислав, заковал в цепи дворян зятя, собрал вече, поцеловал крест и воскликнул: «Либо возвращу новгородских мужей и новгородские волости, либо голову свою повалю за Новгород»! «С тобой, на живот и на смерть!» – вскричали новгородцы, собираясь в воинский поход.
Хранитель Руси пытался образумить зятя. «Сын мой! – писал Ярославу Мстислав. – Кланяюсь тебе. Мужей моих и гостей (купцов. – Авт.) отпусти, а сам с Торжка уйди и со мною любовь возьми». Однако Ярослав надеялся на своих сторонников в Новгороде и упорствовал. Действительно, новгородцы не были едины, сознавали малочисленность своего войска (из которого лучшие воины были в плену) и не торопились с походом.
Тогда Мстислав, вопреки обычаю, собрал вече не в кремле, перед храмом Святой Софии, а на другом берегу Волхова, на Ярославовом дворе, где обычно жил князь. «Пойдёмте, – просто сказал он собравшимся, – поищем мужей своих, ваших братьев, и владений своих. Да не будет Новый Торг (Торжок. – Авт.) Новгородом, а Новгород – Торжком. Где святая София – тут Новгород! И во множестве (воинов. – Авт.) Бог, и в мале – Бог и правда»!
1 марта Удатный выступил в поход, призвав на помощь псковичей, смолян и ростовцев. Но даже эти рати во главе с храбрыми, опытными в битвах князьями не могли сравниться с многочисленными и хорошо вооруженными полками Владимиро-Суздальской земли. Ведь Ярослав поднял на войну своего брата Юрия с могучими дружинами Владимира и Суздаля, двух младших братьев с дружинами Мурома, ватагами пограничников-бродников и вооруженными селянами, даже гарнизоны десятков городов. Тогда Мстислав призвал к себе в помощь старшего сына Всеволода Большое Гнездо, Константина, с полками ростовскими.
«Оле страшное чудо и дивно, братия! – не удержался от восклицания, описывая эту войну, монах-летописец. – Пошли сыновья на отца, брат на брата, раб на господина, господин на рабов»! Бояре и военные холопы, ремесленники и купцы из богатейших городов, дружинники и крестьяне-смерды из одних земель стояли тогда под знамёнами противоборствующих армий. Ростов, праотец Владимиро-Суздальской земли, был за Мстислава, а часть новгородцев была в полку Ярослава!
Напрасно Удатный при каждом удобном случае посылал предложения не проливать кровь. «Не хочу мира, – заносчиво отвечал Ярослав, – пошли, так идите, сто наших будет на одного вашего!» «Седлами закидаем!» – кричала многочисленная рать союзных владимиро-суздальских князей, ожидая Мстислава на битву к реке Липице холодной и бурной весной, 21 апреля 1216 г.
Против Удатного стояла на Авдовой горе тяжелая, десятилетиями формировавшаяся Всеволодом Большое Гнездо дружина, за спиной – граждане. «Братья! – сказал своим князь, – побежавши, не уйдем; идите в бой, как кому любо умирать»! Новгородцы и смоленцы сошли с коней, скинули сапоги и платье и повалили с топорами через густые заросли на возвышенность, где сверкала доспехами владимиро-суздальская рать. Мстислав с дружиной поскакал за ними. Он боевым топором трижды прорубался сквозь полки, пока враг не был повергнут.
Полк Ярослава принял на себя главный удар и был уничтожен почти начисто. Полк Юрия стоял против войск его брата Константина – но, видя поражение Ярослава, ратники бросились бежать, скидывая на ходу тяжкие доспехи. Даже на конях мало кто смог уйти по бездорожью. Летописцы, ужасаясь, повторяли в Новгородской Первой летописи старшего и младшего изводов, что «око не может (обозреть. – Авт.), ум человеческий домыслити (числа. – Авт.) избиенных и повязанных», при том, что новгородцев и смолян в битве и преследовании пало всего шестеро[7].
Какого же числа несчастных на Руси XIII в. «не могли помыслить» убитыми и пленными? Поздний летописный свод называет довольно реалистичные цифры: 9233 человека убитых и 60 пленных. При этом в войске Ярослава было 16 стягов, 40 труб и барабанов; у Юрия – 13 стягов, 60 труб и барабанов. То есть на один стяг, вокруг которого формировался отряд, приходилось минимум 320 (по убитым и пленным), а реально – до 500 человек.
Значит (умножая 500 на число стягов), одно из самых сильных, хотя и неудачливых русских воинств XIII в. насчитывало около 14 500 воинов. На сегодняшний взгляд эта цифра невелика. Но в те времена (если не принимать во внимание сказки древних писателей о стотысячных войсках, которых на деле никогда не было) битва с почти 30 тысячами участников была просто грандиозной. Немногие государства могли подготовить и вооружить такое число воинов. При Липице это удалось благодаря участию горожан – купцов и ремесленников, с детства учившихся держать в руках оружие для защиты своих владений и вольностей. Ведь в Смоленске, как и в Новгороде, главной силой были тогда выборные власти и народное собрание – вече.
А что же владимиро-суздальские князья? Они стремглав бежали, на ходу меняя коней. Юрий, в одной нижней рубахе, сбросив даже поддоспешный кафтан, едва не уморив четвёртого коня, один вернулся во Владимир. Ярослав, потеряв в бою шлем (он позже был найден и ныне хранится в Оружейной палате Московского Кремля) загнал четверых коней и на пятом прискакал в Переяславль, где с тревогой ждала его жена. Воевать Ярослав уже не мог, но всё равно проявил крутой нрав: велел мучить новгородских пленных так, что многие из них умерли.
Удатный не дал своим войскам штурмовать ни совершенно беззащитный Владимир, ни Переяславль, но покончил дело миром, освободив пленных, взяв дары и рассадив князей по старшинству. Лишь у злого Ярослава, признавшего: «По правде меня крест убил!» – забрал он свою дочь. Едва ли не самая грозная усобица на Руси закончилась без обычного разорения русских земель.
Только когда Ростислава вышла из Переяславля и осталась в лагере своего отца, Ярослав Всеволодович начал понимать, как много она для него значила. Похоже, что именно в разлуке он по-настоящему полюбил жену. С этого времени он начал задумываться и об ответственности князя перед подданной ему землёй. Изменился даже его характер. Ярослав сохранил властолюбие, но прекратил злобствовать. А если и наказывал иной раз своих противников, то умеренно, так, что это уже не вызывало резкого порицания летописцев.
Поначалу, конечно, Ярослава вела по пути мудрости надежда заслужить прощение от своего тестя. Он знал, что Мстислав миловал не только сородичей; злейших врагов и даже изменников князь, подержав немного в темнице, по широте души неизменно прощал и отпускал. Но вернуть дочь всё-таки не спешил. Видимо, он сделал это, лишь окончательно покидая Новгород в 1218 г.
Хотя Удатный не преминул перед отбытием заточить, с конфискацией богатств, некоторых знатных горожан, своих противников, новгородцы сильно упрашивали князя остаться. Однако ему пора было в Галич, где вновь свирепствовали венгры и поляки. Мстислав, призвав под свои знамёна половцев, разгромил противников, умело разъединив, в единой битве. Венгры окопались в Галиче – князь взял его подкопом, вновь пожалел и пленных, и изменников, а с сыном венгерского короля даже обручил свою дочь.
