Эстебан спиной чувствовал, как часто задышала Алисия, — все, что она слышала, было для нее подобно ударам хлыста. Луч света, проникавший через витраж, по-прежнему бил прямо в зеленые глаза, поэтому она с трудом различала, что происходит вокруг. Бедная наивная Алисия, так и не научившаяся разбираться в людях. Сейчас она с удовольствием пожалела бы саму себя, если бы не чувствовала такого бешенства — и такого отчаяния.

—Да, дорогой мой филолог. — Мамен пыталась изобразить на четырех мраморных плитах круг. — Эта глупая гадалка, Азия Феррер, была недалека от истины, только вот ее дешевый лексикон все испортил. Господи, что она несла про астральные тела, какую чушь! Сон, любой сон — результат определенного психического состояния: достаточно заставить другого человека настроиться на ту же частоту, и он будет видеть во сне то, что ты захочешь. Не скажу, чтобы это было таким уж легким делом, но изобретать что-то тоже не пришлось. Хотя нельзя не отметить, что это требует больших затрат энергии. Алисия, радость моя, знаешь, я провалялась две недели в постели, после того как изготовила для тебя этот город и сеньора Бенльюре, который получился у меня только с четвертого захода.

— Да? Поверь, я тебе очень сочувствую, — вздохнула Алисия.

Руки Эстебана продолжали заниматься веревками и при этом щекотали ее.

— Годы, которые я провела рядом с Адимантой, принесли мне много пользы, — продолжила Мамен, нарисовав полукруг. — Да, Эстебан, и курс нейропсихологии в Лиссабонском университете я тоже прошла, но это — так себе, ничего особенного, должна тебе сказать. Зато Адиманта развил способности, которые с детства упрямо рвались наружу: во мне всегда жила какая-то стихийная неистовая сила — вот тут, внутри черепной коробки, и время от времени она порождала образы и мысли, хотя понять, откуда они брались, было невозможно. Видимо, тут нет ничего странного, некоторые люди с этим рождаются. Скажем, кто-то наделен талантом скрипача, но если не развивать талант, он исчезнет. Так что два года в фонде Адиманты я даром не потеряла, уж поверь мне, не потеряла. Я училась, тренировалась, я могла целые ночи проводить без сна — лишь бы укрепить свои способности.

Однажды я вдруг поняла, что раз природа наделила меня подобной властью, значит, я призвана взять на себя некую роль, значит, у меня есть особое предназначение. Не знаю, можете ли вы, обычные люди, понять то, о чем я сейчас говорю.

— Отлично можем, сеньора мессия, — отозвался Эстебан, который в этот миг почти справился с первым узлом.

— Я обнаружила книгу Фельтринелли в библиотеке фонда, и только много позже мне стало известно, что здесь, в Севилье, тоже имеется один экземпляр. Я не очень хорошо знаю латынь, но гравюры меня очаровали — прекрасные изображения дворцов, статуй, ангелов. Я заглянула на последнюю страницу, туда, где помещены дракон и стихотворение, и меня они здорово заинтриговали. Адиманта рассказал мне историю Игнасио да Алпиарсы, историю секты Заговорщиков. В музее фонда хранится один из ангелов, Самаэль — самый первый. Опять же, не думаю, что вы мне поверите, но в тот миг, разглядывая бронзовое лицо, я поняла, что моя судьба — стать папессой, супругой Сатаны, что я должна занять выдающееся место среди смертных.

— Конечно, еще бы, с такими-то руководителями. — Пальцы левой руки у него уже были свободны.

— Всегда есть чему учиться, сын мой. — Черный круг был завершен, Мамен начала рисовать второй — внутри первого, но уже красной краской, начав с востока. — Мне надо было получить четырех ангелов, четыре надписи на пьедесталах, чтобы восстановить зашифрованный текст Фельтринелли. Я стала как одержимая искать ангелов у европейских антикваров. В Лондоне, Берлине, Париже. Но находила лишь какие-то следы, какие-то упоминания, не более того. Потом узнала, что четвертый ангел, Махазаэль, безвозвратно погиб во время войны, зато в архивах коллекции Фанкельхейна нашелся текст с пьедестала. Тут я и познакомилась с Рафаэлем Альмейдой.

— Тебя познакомила с ним Мариса, — быстро вставила Алисия.

— Да, Мариса, конечно Мариса. — Мамен отступила на несколько шагов, чтобы проверить, ровным ли получался второй круг, — Разумеется, к тому времени Мариса уже успела пару раз с ним переспать. Мы, психологи, умеем догадываться о том, что происходит в жизни других людей. Альмейда был порядочной свиньей и любил, чтобы женщина выполняла некоторые его капризы, а если она соглашалась, он становился любезным, разговорчивым и даже щедрым.

— Значит, и ты спала с ним, — сказала Алисия, которую по-прежнему слепил луч света из окна.

— Не только я, детка. — Второй круг был готов. — Альмейда не пропускал ни одной юбки, хотя, по правде сказать, его интересовали не только женщины, ему, собственно, было все равно, но бедная Мариса, которая иногда ведет себя еще глупее, чем ты, искренне верила, что он отчаянно влюблен в ее диеты и четвертые измерения. Мы с ним встречались, как правило, раза два в неделю — то у меня, то в какой-нибудь гостинице. Я тщательно просматривала антикварные каталоги, приходившие к нему в лавку, отлично знала все, что он выставлял на продажу, а также то, что придерживал для тайных сделок, ведь вокруг много людей с черными доходами. Однажды я узнала, что в Барселоне умер некий Маргалеф и распродается его коллекция, при этом на аукцион среди прочих предметов выставлен и Азаэль — третий ангел. Я помчалась туда, заплатила такую сумму, что до сих пор не могу вылезти из долгов, но ангела заполучила. После аукциона ко мне подошел мужчина с усами, и вид у него был такой, словно его только что хорошенько отколошматила жена… немыслимый плащ, ботинки, в которых наверняка нельзя было даже приближаться к лужам.

— Бенльюре, — догадалась Алисия, но тут же по резкому рывку Эстебана поняла, что теперь левая его рука целиком была свободна.

— Да. — Мамен, нарисовав второй круг, прервала работу, с грохотом поставила банку с краской на пол и двинулась к трансепту. — Эстебан, дорогой, что это ты там затеял?

— Ничего особенного, радость моя, — отозвался Эстебан спокойно, хотя по спине его побежала капля холодного пота. — Приноравливаюсь. Эта поза не слишком удобна для продолжения разговора, сама понимаешь.

Только тут он заметил, на Мамен были новенькие резиновые перчатки, — руки в перчатках рылись в брошенной у стены сумке, потом вытащили оттуда маленькую металлическую игрушку, которую и сунули ему под нос. Эстебан посмотрел на Мамен и узнал этот взгляд — точно такие нее, глядящие куда-то вдаль глаза были у Себастиано Адиманты и Эдлы Остманн.

— Знаешь, что это такое? — спросила она.

— «Вальтер» ППК, — ответил Эстебан, изо всех сил стараясь, чтобы голос его не дрогнул, не разбился вдребезги. — Инспектор Гальвес сошел бы с ума от радости, найди он здесь пистолет.

— Могу себе представить. Дорогой, я понимаю, что тебе не очень удобно, но ведь мы не в театре. Ты уже получил одно предупреждение, оно на правой щеке, сейчас получишь второе — на левую, чтобы не вздумал делать глупости. Конечно, пуля — веский аргумент, но и рукоятка тоже кое-чему учит.

И тут же Эстебан почувствовал, как словно вспышка молнии обожгла ему лицо — так алмаз в мгновение ока оставляет глубокий след на стекле. Он выругался, по подбородку у него потекли струйки крови. Мамен между тем вернулась к своим кругам и начала выписывать буквы, но какие именно, они со своего места разглядеть не могли.

— Огромное спасибо, — прорычал Эстебан. — Вы очень любезно принимаете своих гостей.

— Бенльюре пригласил меня в бар, — продолжила рассказ Мамен, словно не расслышав реплики Эстебана. — Он видел, сколько я заплатила за ангела на аукционе, и решил сделать мне предложение. Сам он был старьевщиком, покупал на вес всякий хлам, металлолом… Уж не знаю, каким образом, но в руки к нему попал бронзовый ангел с вывихнутой ногой. Он увидел в каталоге совершенно такого же и явился на аукцион посмотреть, чего тот стоит. Я захотела глянуть на фигуру собственными глазами, он показал — это был Азазель, второй ангел. Старьевщик заломил немыслимую цену, и я ограничилась тем, что переписала надпись с пьедестала и обещала подумать о покупке. Теперь у меня появился полный текст, все четыре надписи.