Компот был и вправду очень вкусным, но Алисии никак не удавалось сосредоточить внимание на сладких комочках, хотя ложка работала без остановки, отправляла ягоды в рот — одну за другой. Алисия машинально двигала рукой и при этом не сводила глаз с Нурии, которая сидела напротив и тоже была занята исключительно компотом — решительно и точно работала ложкой. И вдруг Алисия почувствовала всю абсурдность ситуации, ей показалось, что она подчиняется какой-то дурацкой хореографии, не имеющей никакого смысла, словно ей приходится объясняться с глухонемым и по ходу дела придумывать какие-то знаки, изображать что-то руками. Только звяканье ложек о стаканы, напоминающее звон скрещенных шпаг, нарушало тишину, неловкое молчание, потому что нужные слова никак не находились.

Том Уэйтс закончил петь, но им и в голову не пришло перевернуть кассету и полюбопытствовать, что записано на другой стороне. И когда в прихожей зазвенел звонок, Алисия буквально подскочила от неожиданности, а у Нурии появился вполне законный повод, чтобы оставить недопитый компот на столе, встать, отодвинув табуретку, бросить быстрый взгляд на Алисию, выйти из кухни и при этом закрыть за собой дверь. Алисия спокойно расправилась с компотом и только после этого принялась тасовать впечатления от недавних событий. Поначалу она не придала значения тому весьма необычному факту, что Нурия, выходя, тщательно затворила за собой дверь. Алисия с дурацким видом пососала большой палец, испачканный густым сладким сиропом с запахом меда и яблок, потом подошла к двери и убедилась, что круглая ручка не слушается и поворачиваться не желает. Да, не слушается и не поворачивается, хотя Алисия чуть ладони не ободрала, стараясь сладить с упрямым латунным шаром. Правда, подозрения зароились у нее в голове только тогда, когда она связала необъяснимый поступок Нурии с тем, что чуть раньше та застала ее саму рядом с ангелом и поняла: Алисия подступила к некоей тайне, которую Нурия, как теперь выяснилось, во что бы то ни стало хотела защитить. Алисия снова занялась дверью, но ручка так и не поддалась. Алисия напрягла слух, который с каждой минутой делался все острее, и убедилась, что по ту сторону двери стоит полная тишина. Алисия приложила ухо к двери — ничего, ни звука. Продолжая дергать ручку, она вдруг вспомнила версию Эстебана, и это лишило ее последних крох здравого смысла и способности к анализу. Все сомнения разом лопнули, как мыльный пузырь, который проткнули булавкой. Она поняла — если только ком нелепых и ужасных образов, который рос у нее в голове, можно было обозначить словом «понимание», — что подозрения Эстебана имели под собой почву. Соседи сверху протестовали против музыки, а против громких разговоров — нет; Лурдес в первый же день непонятно откуда узнала об отпуске Алисии; Бенльюре погиб в этом самом подъезде и принес с собой ангела, и он несомненно разыскивал кого-то, кто живет именно здесь; второй ангел находится за этой вот запертой — да, запертой! — дверью, и его ревностно прячут от посторонних глаз. Алисия почувствовала себя Миа Фэрроу[21] — несчастной, загнанной в угол, не способной принять на веру тот факт, что вокруг нее и вправду плетется сеть интриг; и теперь мозг Алисии, разбуженный страхом и паникой, начал распутывать эту сеть нить за нитью. Теперь она сама готова была поверить, что существует непонятная связь между городом из ее снов, четырьмя ангелами и обитателями подъезда, которые, вероятно, следят за ней и строят злые козни; связь между ее заботливыми соседями и сектой Заговорщиков, которую упоминал Эстебан, где всем заправляет папесса, любовница сатаны.

От таких мыслей Алисии сделалось совсем дурно, она принялась колотить в дверь ногами и руками. Дверь стала жертвой нервного разряда, но стойко выдержала натиск. Алисия прижала пальцы к вискам, чтобы заставить мозги работать быстрее и эффективнее. Совершенно очевидно одно: Нурия заперла ее на кухне, чтобы не дать вернуться к ангелу, — это расплата за любопытство, которое может иметь роковые последствия. Очевидно было и другое: Нурии сейчас в квартире не было, она куда-то отправилась, возможно, за подмогой. Все еще чувствуя на языке вкус компота, Алисия кинулась к окну. Оно выходило во внутренний двор, покрытый пятнами сырости, которые напоминали пятна архипелагов на карте мира, ведь солнце, строго следуя некоей стратегии, заглядывало сюда не более чем на десять минут в день. Алисия подняла взор к кусочку неба над верхними этажами, и взгляд ее запутался в бельевых веревках — одни были голыми, как зеленые струны разбитых арф, другие подставляли ветру простыни и пижамы. Алисия не раз задавалась вопросом: а могут ли эти синтетические веревки, на которые вешают тяжелые покрывала и даже одеяла, выдержать вес не слишком упитанного человека — вроде нее самой? Она пододвинула стол к стене и влезла на него с помощью табуретки. Потом уже сверху окинула взглядом кухню, и та показалась ей куда более узкой, чем обычно. Теперь судьба Алисии зависела от натянутой над окном веревки. Нужно было осторожно, не глядя вниз и забыв о том, что оттуда на нее смотрели жадно разинутые пасти пяти этажей, протянуть правую руку и потом действовать спокойно и ловко, как опытный акробат. Указательный и средний пальцы почти коснулись веревки, но тут с глухим стуком распахнулась кухонная дверь. Нурия стояла на пороге и наблюдала, как Алисия тянулась куда-то, может быть даже к цветочным горшкам соседей.

— Алисия, — сперва Нурия не могла выдавить из себя ничего, кроме имени подруги. — Что ты делаешь?

Алисия боялась пошевельнуться. В этот миг она чувствовала себя балериной, завершающей па в каком-то фантастическом балете — да, фантастически чудесном или фантастически смешном балете.

— Я не могла открыть дверь, — наконец ответила она, обернувшись.

— Ну и что? — Нурия вытащила сигарету и закурила, чтобы с философским спокойствием осмыслить происходящее. — Иногда ручку заклинивает. Так ты что, собиралась вернуться домой через окно?

— Нет, конечно нет. — Уши у Алисии запылали, и температура их достигла температуры доменной печи. — Я действительно хотела уйти, но, разумеется, через дверь. А кто к тебе приходил?

— Ты сначала спустись!

Они направились в прихожую. У Алисии был такой вид, словно ее застали голой в городском парке. Нурия молчала, уставившись на кончик сигареты. Друг на друга они не смотрели.

— Мне пришлось подняться к твоей соседке, — сообщила Нурия голосом, который вдруг стал ледяным. — К Лурдес. Она сказала, что тебя кто-то разыскивает. Тебя или Эстебана. Кажется, из полиции.

Алисия все еще чувствовала во рту вкус компота.

На ступеньке сидел инспектор Гальвес, он докуривал сигарету, тщательно следя за тем, чтобы даже следа пепла не осталось на плитах, покрывающих пол. Несколько минут назад какая-то сеньора, вооруженная шваброй, сурово поздоровалась с ним и осуждающе глянула на сигарету; Гальвесу стало так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю или по крайней мере поскорее избавиться от сигареты, но рядом не нашлось ничего подходящего, куда можно было бы ее выбросить. Поэтому, когда Алисия появилась и что-то процедила сквозь зубы, Гальвес самым нелепым образом держал одну руку — с сигаретой — на уровне груди, а другую — под ней, ковшиком, и рука эта, как могла, выполняла роль пепельницы. Именно так, не меняя позы, словно манекен, он и вошел следом за Алисией в прихожую ее квартиры, вздохнул, подождал, пока она кинет на комод ключи и достанет из кармана сигареты. Передвигаться по гостиной было трудно: какой-то ураган перевернул всю мебель, вдребезги разбил фарфоровые и прочие безделушки, расшвырял книги. Инспектор искал место, куда бы поставить ногу, потому что при каждом шаге что-то противно хрустело под подошвой ботинка. Гальвес застыл в углу и оттуда обозревал разгромленную комнату, не решаясь сделать больше ни шага и все так же — совершенно по-дурацки — держа левую руку ковшиком под серым столбиком сигаретного пепла. На нем опять была тесная, обтягивающая грудь рубашка. Алисия прохаживалась среди осколков и обломков, покрывающих пол. И тут инспектор, не удержавшись, спросил: