Глава IV.

КОНЕЦЪ ПУТЕШЕСТВІЯ ПО ИТАЛІИ.—Я ВПЕРВЬІЕ ВЪ ПАРИЖЪ.

Въ общемъ, пребываніе въ Венеціи скорѣе наскучило мнѣ, чѣмъ развлекло. Я ничего не вынесъ изъ него. Исключительно занятый мыслями о предстоящемъ путешествіи, я не видалъ и десятой доли тѣхъ сокровищъ живописи, скульптуры и архитектуры, которыми такъ богата Венеція; достаточно сказать, къ моему безконечному стыду, что я не видалъ и Арсенала. Я даже бѣгло не старался ознакомиться съ образомъ правленія этой страны, который такъ своеобразенъ и можетъ быть названъ, если не образцовымъ, то, во всякомъ случаѣ, рѣдкимъ, ибо просуществовалъ нѣсколько вѣковъ, давая миръ, благоденствіе и способствз^гя процвѣтанію города. Я просто прозябалъ въ бездѣйствіи, все еще лишенный пониманія изящныхъ искз’сствъ. Наконецъ, я покинулъ Венецію и мой отъѣздъ, по обыкновенію, былъ гораздо болѣе радостнымъ, чѣмъ пріѣздъ сюда. Пріѣхавъ въ Падую и сразу разочаровавшись въ этомъ городѣ, я не искалъ случая познакомиться съ тѣми знаменитыми профессорами, которыхъ, нѣсколько лѣтъ позже, я такъ желалъ узнать; но тогда одно упоминаніе о профессорахъ, о научныхъ занятіяхъ, объ университетѣ—заставляло меня содрогаться. Я не вспомнилъ,—если только зналъ объ этомъ,—что въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Падуи покоится прахъ нашего великаго второго 3-читеяя—Петрарки. Да и что мнѣ было до него за дѣло, когда я и не читалъ, и не слыхалъ, и не понялъ бы ни строки изъ его произведеній. Такимъ образомъ, постоянно подстрекаемый и гонимый своей праздностью и скукой, я, не останавливаясь, проѣхалъ черезъ Виченцу, Верону, Мантую и Миланъ, чтобы какъ можно скорѣе попасть въ Генз^ю, которз’Ю видѣлъ раньше лишь наскоро, во время пз'ти. У меня были рекомендательныя письма во всѣ города, которые я выше

назвалъ; но, большей частью, я не пользовался ими, а если и отдавалъ по назначенію, то показывался Т}-да вторично лишь тогда, когда на этомъ настаивали, что случалось весьма рѣдко. Эта чрезмѣрная нелюдимость происходила во мнѣ отъ гордости и непреклонности характера, предоставленнаго самому себѣ, а также и отъ природнаго и непобѣдимаго отвращенія къ новымъ лицамъ. Однако, трудно было не встрѣчать новыхъ людей, постоянно мѣняя мѣсто жительства. Я былъ бы вполнѣ удовлетворенъ, если бы могъ жить всегда съ тѣми же людьми, но не на одномъ и томъ же мѣстѣ.

Такъ какъ въ Генз^ѣ не было сардинскаго посланника, а у меня не было другихъ знакомыхъ, кромѣ моего банкира, я скоро сталъ скучать и рѣшилъ заѣхать въ концѣ іюня, но въ одинъ прекрасный день этотъ банкиръ пришелъ навѣстить меня. Это былъ достойный человѣкъ, хорошо знавшій свѣтъ; зазнавши о моей меланхоліи, нелюдимости и одиночествѣ, онъ спросилъ меня, какъ я провожу время; 3-знавъ, что у меня нѣтъ ни книгъ, ни знакомыхъ, и что я только и дѣлаю, что сижу на балконѣ, бѣгаю по улицамъ Генуи или катаюсь вдоль берега на лодкѣ, онъ сжалился надо мною и захотѣлъ непремѣнно познакомить меня съ однимъ изъ своихъ дрз'зей. Это былъ кавалеръ Карло Негрони, прожившій въ Парижѣ большую часть своей жизни; видя, какъ я стремился попасть тз’да, онъ мнѣ разсказалъ всю правду о Парижѣ; я повѣрилъ его словамъ лишь нѣсколько мѣсяцевъ спз’стя, когда пріѣхалъ въ Парижъ. Тѣмъ временемъ, этотъ любезный господинъ представилъ меня во многіе хорошіе дома, а также ввелъ на банкетъ, дававшійся, по обыкновенію, въ честь новаго дожа. Здѣсь я 43-ть не влюбился въ однз^г прелестнзто дамз’, которая была со мной очень любезна; но съ другой стороны, я такъ стремился поки-нз'ть Италію для новаго пзчгешествія, что на этотъ разъ любовь не овладѣла моимъ сердцемъ: она ждала меня въ недалекомъ бзщуіцемъ.

Наконецъ, я сѣлъ на небольшое судно, отправлявшееся

въ Антибъ, и мнѣ показалось, что я ѣду въ Индію. Въ моихъ проіулкахъ по морю я обыкновенно зщалялся отъ берега лишь на нѣсколько миль; но на этотъ разъ, благодаря попз’тномз’ вѣтрз⁷, мы вышли въ открытое море; постепенно вѣтеръ такъ усилился, что мы очутились въ опасности, и иамъ пришлось зайти въ Савонз⁷, на два дня,—ждать хорошей погоды. Эта задержка такъ меня опечалила и раздосадовала, что я не вышелъ на берегъ, даже для того, чтобы посмотрѣть знаменитую Савонскз⁷ю Мадоннз⁷. Я не хотѣлъ больше ни видѣть Италіи, ни слышать о ней; каждое лишнее мгновеніе, проводимое мною здѣсь, было мнѣ въ тягость, и, казалось, сокращало З’до-вольствія, ожидавшія меня въ Парижѣ. Это происходило отъ необз'зданнаго моего воображенія, которое постоянно през^твеличивало и радости и горе, раньше чѣмъ я испытывалъ ихъ; поэтомз⁷ на дѣлѣ они всегда оказывались совсѣмъ не такими значительными и не соотвѣтствовали моимъ ожиданіямъ.

Когда я высадился въ Антибо, мнѣ казалось, что все здѣсь создано, чтобы радовать меня: дрз^ггой языкъ, дрз’гіе обычаи, дрз^тгая архитектура, новыя лица; и хотя эта разница во всемъ не говорила въ пользз^т здѣшней страны, я находилъ въ ней много прелести. Я скоро отправился въ Тзчіонъ, а оттзща въ Марсель, ничего не посмотрѣвъ въ Тулонѣ, который мнѣ не понравился съ перваго взгляда. ДрЗ^тгое дѣло—Марсель; веселый видъ города, его новыя, чистыя и прямыя зчіицы, красота гавани, ловкость и бойкость дѣвицъ,—все это сразу привело меня въ восторгъ, и я быстро рѣшилъ остаться здѣсь на мѣсяцъ. Я думалъ поступить такъ и для того, чтобы не быть въ пути во время сильной іюльской жары. Въ гостиницѣ, къ обѣдз⁷ и къ ужинз⁷, за круглымъ столомъ собиралось многочисленное общество; но я не былъ обязанъ разговаривать, (а это всегда стоило мнѣ большихъ трз^тдовъ изъ за природной молчаливости); остальные часы дня я проводилъ одинъ, но не скучалъ. Моя молчаливость, происходившая отчасти отъ застѣнчивости, которз^гю я никогда не могъ

вполнѣ побороть въ себѣ, еще увеличивалась за этимъ столомъ, изъ за безконечнаго пустословія окружавшихъ меня французовъ. Они были люди различныхъ положеній, но большинство офицеры и кз^тпцы. Замкнутость моего характера мѣшала мнѣ сблизиться или подружиться съ кѣмъ нибудь изъ нихъ. Я охотно слушалъ ихъ, хотя малому научился отъ этого; но я всегда могъ слушать, безъ особаго труда, кого угодно, и даже самыя глз'пыя разсужденія пустыхъ людей.

Одна изъ главныхъ причинъ моего стремленія во Францію была возможность часто посѣщать здѣсь театръ. За два года до этого я видѣлъ въ Туринѣ труппу французскихъ комиковъ и въ теченіе всего лѣта посѣщалъ ихъ представленія; мнѣ были знакомы почти всѣ комедіи и лучшія изъ трагедіи, которыя они играли. Ни въ Туринѣ, ни во время моихъ путешествій по Франціи, мнѣ еще не приходила въ голову мысль, что настанетъ день, когда у меня явятся склонность и талантъ къ дра-матическомз^ творчеству. Я смотрѣлъ произведенія другихъ авторовъ съ большимъ вниманіемъ, но безъ всякой опредѣленной цѣли и безъ малѣйшаго желанія самому отдаться творчеству; долженъ признаться къ тому же, что комедіи производили на меня гораздо болѣе сильное впечатлѣніе, чѣмъ трагедіи, хотя я отъ природы былъ скорѣе склоненъ къ слезамъ, чѣмъ къ смѣху. Позднѣе, когда я сталъ дз^г-мать объ этомъ, мнѣ показалось, что главная причина моего равнодушія къ трагическому искусствз^ заключалась въ томъ, что почти во всѣхъ французскихъ трагедіяхъ есть эпизодическія лица, которыя своими выстзшленіями только удлиняютъ дѣйствіе и этимъ ослабляютъ впечатлѣніе. Благодаря-же томз% что мой слухъ былъ избалованъ итальянскимъ языкомъ, (хотя я и не желалъ быть итальянцемъ), мнѣ было очень непріятно слушать скучные фран-цз'зскіе стихи съ парными риѳмами, и не нравились самые звуки этого языка. Не знаю почему, но, несмотря на то, что артисты были гораздо лучше нашихъ и играли превосходныя и глз'боко-содержательныя произведенія, к ча-

сто не выносилъ отъ нихъ никакого впечатлѣнія и ухо-дилъ домой недовольнымъ. Изъ трагедій болѣе всего мнѣ нравились „Федра“, „Альзира“, „Магометъ" и еще немногія другія.

Кромѣ театра, моимъ любимымъ удовольствіемъ въ Марселѣ было цѣлыми вечерами кушаться въ морѣ. Я нашелъ очень живописное мѣстечко на мысѣ, расположенномъ направо отъ гавани. Тамъ я сидѣлъ на песчаномъ берегу', прислонившись къ скалѣ, скрывавшей отъ меня землю, и видѣлъ лишь небо и море. Среди этого величія природы я предавался мечтамъ цѣлыми часами,, любуясь на игру солнца въ волнахъ; и сколько поэтическихъ произведеній я могъ бы создать тогда, если бы умѣлъ выражаться прозой или стихами хоть на какомъ нибудь языкѣ!