поряжаться доходами съ имущества моего отца, къ которому теперь прибавилось еще значительное наслѣдстводяди.

По пьемонтскимъ законамъ, юноши, достигшіе четырнадцатилѣтняго возраста, освобождаются отъ опеки, причемъ имъ назначаютъ попечителя, который предоставляетъ въ ихъ полное распоряженіе весь годовой доходъ, оставляя за собой власть запрещать продажу недвижимаго имущества. Сдѣлавшись столь самостоятельнымъ въ четырнадцать лѣтъ, я преисполнился гордостью и фантастическими планами. Въ это время пришелъ приказъ отъ опекуна удалить Андрея, моего полу-слугу, полу-воспитателя. Это было вполнѣ разумно, такъ какъ онъ обратился въ настоящаго-пьяницу, развратника и скандалиста. Его погубило бездѣлье и отсутствіе всякаго надзора. Онъ всегда дурно-обращался со мною и когда бывалъ пьянъ, а это слз’ча-лось четыре или пять дней въ недѣлю, то даже билъ меня. Во время моихъ частыхъ болѣзней онъ ограничивался тѣмъ, что давалъ мнѣ ѣсть, а потомъ уходилъ, оставляя меня запертымъ въ комнатѣ иногда отъ обѣда до самаго-ужина. Все это, конечно, замедляло мое выздоровленіе и преждевременно вызвало то зокасное состояніе меланхоліи, которое было естественнымъ слѣдствіемъ моего темперамента. И все же,—кто повѣритъ этому?—не одну недѣлю-плакалъ я и вздыхалъ по немъ. Я не могъ противиться волѣ опекуна, у котораго были вѣскія основанія з'брать его; но нѣсколько мѣсяцевъ подъ рядъ я навѣщалъ его по четвергамъ и воскресеньямъ, такъ какъ ему былъ запрещенъ входъ въ академію. Меня сопровождалъ къ нему новый лакей, ко мнѣ приставленный, человѣкъ хотя и грз^г-боватый, но въ сущности добродушнаго нрава. Я даже снабжалъ его деньгами нѣкоторое время и давалъ емз' всѣ, впрочемъ небольшія, имѣвшіяся у меня на рз^кахъ. суммы. Въ концѣ концовъ онъ нашелъ себѣ другое мѣсто, и перемѣна обстановки, послѣдовавшая послѣ смерти дяди, развлекла меня настолько, что я пересталъ о немъ дз^гмать. Впослѣдствіи я старался отдать себѣ отчетъ въ этой неразумной привязанности къ столь недостойному человѣку. Если бы я хотѣлъ выставить себя въ лучшемъ свѣтѣ, я бы сказалъ, что она являлась результатомъ моего врожденнаго благородства, но на самомъ дѣлѣ причины были иныя. Лишь позже, при чтеніи Плз'тарха, я сталъ воспламеняться любовью къ славѣ и добродѣтели и з^читься дивному искусству платить добромъ за зло. Я любилъ Андрея по старой семилѣтней привычкѣ и цѣнилъ тѣ хорошія качества, которыми онъ былъ одаренъ: легкость пониманія, ловкость въ исполненіи всего, за что бы онъ ни брался. Длинныя исторіи, которыя онъ мнѣ безпрестанно разсказывалъ, отличались складностью, были интересны и не лишены фантазіи. Благодаря имъ я скоро забывалъ его грубость и оскорбленія и онъ зналъ, что это было вѣрнымъ средствомъ примиренія. Тѣмъ не менѣе, мнѣ теперь трз'дно показать, какъ я, при своемъ прирожденномъ отвращеніи къ насилію и грубости, могъ при-выкнз’ть къ гнету этого человѣка. Впослѣдствіи размышленіе объ этомъ сдѣлало меня снисходительнымъ къ деспотизму госз^гдарей, который являлся только слѣдствіемъ ихъ дѣтскихъ впечатлѣній, оставляющихъ глз'бокій слѣдъ на всю жизнь.

Первое, чѣмъ я воспользовался по смерти дяди, была возможность посѣщать манежъ. Ходить тз^гда было моимъ самымъ горячимъ желаніемъ, но до сихъ поръ мнѣ въ этомъ всегда отказывали. Теперь пріоръ академіи, узнавъ, что я хочу учиться верховой ѣздѣ, рѣшилъ использовать это для моего же блага. Онъ обѣщалъ мнѣ взять учителя верховой ѣзды, если я сдамъ зшиверситетскій экзаменъ по логикѣ, физикѣ и геометріи. Я тотчасъ же рѣшился на это и сталъ искать репетитора, который бы мнѣ помогъ возстановить въ памяти мои и безъ того сомнительныя познанія. Черезъ пятнадцать-двадцать дней я научился кое-какъ связывать дюжину латинскихъ фразъ и этого было достаточно, чтобы удовлетворительно отвѣчать на немногіе вопросы экзаменаторовъ. Такимъ путемъ, менѣе чѣмъ въ мѣсяцъ, я добился аттестата, вслѣдствіе чего, наконецъ,

могъ сѣсть въ первый разъ въ жизни на лошадь. Въ этомъ искусствѣ мнѣ суждено было отличиться много лѣтъ сп}^т-стя. Тогда же я былъ малъ ростомъ, тщедушенъ, не имѣлъ въ колѣняхъ той силы, которая необходима для исі<з^гснаго наѣздника. Но упорство и страстность, съ которыми я взялся за дѣло, замѣнили силу и я скоро сдѣлалъ замѣтные успѣхи въ умѣніи править лошадью, 43’вствовать ея движенія и особенности. Благодаря этому прекрасномз⁷ З’пражненію я скоро поздоровѣлъ, выросъ и замѣтно воз-мужалъ. Словомъ, для меня началось новое существованіе.

По смерти дяди, опека смѣнилась попечительствомъ, гнетъ Андрея кончился, аттестатъ былъ въ карманѣ, лошадь въ моемъ распоряженіи, и надо было видѣть, какъ я день ото дня все выше подымалъ головз⁷. Я объявилъ пріору и попечителю, что изученіе законовъ мнѣ надоѣло, что я на него только даромъ тратилъ время и твердо рѣшилъ бросить это. Попечитель посовѣтовался съ директоромъ академіи и они рѣшили перевести меня въ первое отдѣленіе: тамъ было больше свободы въ преподаваніи, о чемъ я говорилъ выше.

Я поступилъ туда 8 мая 1763 года. Лѣтомъ я остался тамъ почти въ единственномъ числѣ, осенью же возвратилось очень много иностранцевъ разныхъ національностей, за исключеніемъ французовъ; преобладали англичане. Прекрасный столъ, роскошная сервировка, разсѣянная жизнь, бездѣлье, хорошій сонъ, верховая ѣзда и съ каждымъ днемъ все большая свобода, всего этого было достаточно, чтобъ возстановить мое здоровье, закрѣпить его и усилить мою природную живость и смѣлость. Мои волосы отросли, я бросилъ парикъ, одѣвался какъ хотѣлъ, тратя на это не малыя деньги, и какъ бы вознаграждая себя такимъ образомъ за черную одежду, которз^гю долженъ былъ носить въ продолженіи пяти лѣтъ, проведенныхъ во второмъ и третьемъ отдѣленіи. Попечитель мой былъ сильно этимъ недоволенъ. Онъ считалъ, что мое платье слишкомъ нарядно и что я чрезмѣрно часто заказываю новое. Но портной, знавшій, что у меня есть

средства, охотно работалъ въ кредитъ и, кажется, одѣвался самъ на мой счетъ. Свободный, полз'чившій только что большое наслѣдство, я скоро нашелъ дрз’зей, готовыхъ исполнять всѣ мои затѣи, льстившихъ мнѣ, - словомъ, все, что приходитъ съ богатствомъ и исчезаетъ вмѣстѣ съ нимъ. Въ лихорадкѣ и новизнѣ закрз^жившаго меня вихря, я въ свои четырнадцать съ половиной лѣтъ не такъ много натворилъ безз^гмствъ, какъ этого можно было ожидать. Время отъ времени я ощущалъ внутренній призывъ къ работѣ. Тогда меня охватывало нетерпѣніе и стыдъ отъ собственнаго невѣжества, на счетъ котораго я нисколько не обманывалъ себя и не старался обманывать дрз’гихъ. Не имѣя ни прочнаго образованія, ни руководителя, не владѣя хорошо ни однимъ иностраннымъ языкомъ, я не зналъ куда и какъ направить свои силы. Благодаря чтенію многочисленныхъ французскихъ романовъ (итальянскіе читать невозможно) и постоянномз” общенію съ иностранцами, мнѣ не приходилось слышать итальянской рѣчи; и то немногое по-тоскански (и какъ по тоскански!), что я З’зналъ во время комическихъ и нелѣпыхъ трехлѣтнихъ занятій риторикой и гз’манитарными науками, понемногу стало испаряться. Французскій языкъ настолько занялъ мой праздный мозгъ, что въ первый годъ пребыванія въ академіи я въ порывѣ прилежанія впродолженіи двз^хъ или трехъ мѣсяцевъ почти цѣликомъ съ необычайнымъ рвеніемъ прочелъ тридцать шесть томовъ исторіи церкви Флери. Я даже попробовалъ составлять французскіе конспекты и довелъ ихъ до восемнадцатой книги. Работз^ этз^г—нелѣ-пзчо, скз'чную и смѣшную--я исполнялъ съ большимъ упорствомъ; это доставляло мнѣ нѣкоторое зщовольствіе, но было совершенно безполезно. Книга Флери была толчкомъ для разочарованія моего въ священникахъ и во всемъ, что ихъ касается. Но скоро я бросилъ Флери и пересталъ думать объ этихъ вопросахъ. Конспекты же, которые я лишь недавно сжегъ, очень смѣшили меня, когда я ихъ просматривалъ спустя двадцать лѣтъ. Послѣ исторіи церкви я вновь набросился на романы, среди которыхъ

была и „Тысяча и одна ночь", и перечитывалъ ихъ по-нѣскольку разъ.