Минареты Софии уже высились совсем рядом, широко по долине разворачивались кварталы. У ворот города густо толпился народ. Духовенство с хоругвями и образами ожидало Гурко. Болгары кричали, пели, хлопали в ладоши.

Гурко в сопровождении свиты двинулся к церквп святого Стефана. Из окон домов женщины, девушки и дети сыпали на голову командующего веточки мирта.

После торжественного богослужения, совершенного болгарскими священниками, Гурко вновь отправился к войскам.

В полевой госпиталь несли несколько солдат, раненных в мелких стычках с засевшими в турецких кварталах башибузуками. Один из них привлек внимание генерала. Опрокинутая голова с закрытыми глазами, смертельная бледность лица и скорченное в судороге тело — все говорило о сильных страданиях. Вокруг шли солдаты, провожая своего унтера.

— Антон Матвеич, больно тебе, родимый?

— Да положите же его ловчее...

Гурко слез с коня и подошел к носилкам, узнав старого гренадера: «Я так и не отблагодарил его...»

— Куда ранен? — спросил командующий у носильщиков.

Один из них поднял борт шинели: бок мундира был разодран, рубаха и тряпка, послужившая первою перевязкою, набухли кровью; с носилок тоже капала кровь. Пуля попала в нижние левые ребра.

— Солдат! — глухо и властно позвал Гурко.

Бобин застонал и открыл глаза, остановив взгляд на

генерале.

— Ты узнаешь меня? Помнишь маневры... под Петербургом...

Унтер-офицер силился что-то сказать, но только бессвязные хрипы вырывались у него из горла. Наконец он совладал на мгновение с собой:

— Козлов, ваше превосхо... Козлов...

— Это он своего дружка поминает, — хмуро пояснил командующему один из гренадер. — Замерз дружок-то его на перевале.

— Ты видишь меня, солдат? — снова спросил Гурко.

Бобин молчал.

— Нас он не видит, — продолжал носильщик. — Небось, Козлов его уже там встречает... Вот он с ним и разговаривает...

Да, переход через Балканы был завершен, а смерть продолжала косить людей. В случайной стычке с башибузуками был убит командир 3-й гвардейской дивизии добрый старик Каталей и тяжело ранен в позвоночник генерал Философов. Погиб и командир лейб-гвардии Волынского полка генерал Миркович, на редуте у которого под Плевной Гурко со Скобелевым соревновались в отваге.

«И сколько еще погибнет...» — пронеслось в голове командующего.

17

Совершив небывалый в истории подвиг — переход зимой через Балканы, — русские фактически выиграли всю кампанию и приблизили болгарам день обретения ими национальной независимости. Передовой Западный отряд и его командующий внесли в дело победы над османами огромный вклад. Но как своенравна а капризна для русского полководца была фортуна, зависевшая от настроений двора! Над этим горько иронизировал еще учитель Гурко — великий Суворов, говаривавший, что у богини удачи висящие спереди волосы и голый затылок...

Гурко не знал того, что императором Александром II уже принято решение о передаче командования его отрядом наследнику-цесаревичу, а его самого хотят сделать лишь начальником кавалерии этого отряда. Не знал он и того, что решение это будет отменено лишь благодаря случайности: новый командующий Александр Александрович непременно желал видеть своим начальником штаба генерала Обручева, в то время как великий князь — главнокомандующий Николай Николаевич не мог простить Обручеву того, что гот отказался участвовать в подавлении польского восстания 1863 года. Когда кандидатура Обручева была решительно отклонена, наследник, обидевшись, сам отказался от назначения.

Но если бы даже Гурко знал все это, он все равно с той же последовательностью и настойчивостью выполнил до конца свой воинский долг, так как постоянно ощущал главную свою ответственность — перед своими солдатами, перед армией, наконец, перед самой Россией.

В судьбе самого Гурко русско-турецкая война 1877— 1878 годов была единственным ослепительным взлетом. Награжденный за свои подвиги «Георгием» II степени и званием генерала от кавалерии, он вел затем спокойную и размеренную жизнь, занимая крупные административные военные посты (с 1880 года петербургский генерал-губернатор, с 1882-го — одесский), выйдя в отставку в чине генерал-фельдмаршала. Он скончался 15 января 1901 года...

...Войска Гурко готовились к выступлению. Из Софии им предстояло, находясь на правом фланге русской армии, совершить победное шествие через Татар-Пасард-жин, Филиппополь, Родопские горы вплоть до берегов Эгейского моря, тесня и преследуя деморализованных турок Сулеймана-паши.

25 декабря 1877 года Гурко продиктовал приказ отряду, поздравляя его с одержанной двойной победой — над врагом и природой:

«Занятием Софии окончился этот блестящий период настоящей кампании — переход через Балканы, в котором не знаешь, чему удивляться: храбрости ли и мужеству вашему в боях с неприятелем пли же стойкости и терпению в перенесении тяжелых трудов в борьбе с горами, морозами и глубокими снегамп. Пройдут года, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: «Здесь прошлп русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-бо-гатырей».

Дмитрий Жуков

«НА ШИПКЕ ВСЕ СПОКОЙНО!»

1. Предчувствие

.Верещагин вернулся из Парижа через двадцать дней, но не задержался в шумной и людной Главной квартире, взбудораженной прибытием в армию царя, а сразу же переехал из Плоешти в Журжево, где стоял старый Скобелев со своей дивизией. Уже наутро от начальника дивизии прибежал казак.

— Ваше благородие, турки из пушек стреляют. Их превосходительство генерал Скобелев просят — пожалуйте на берег.

Дмитрий Иванович Скобелев, красивый старик с большими голубыми глазами и рыжей окладистой бородой, сидел со своим штабом под плетнем и смотрел на реку. Солнце уже съело утреннюю дымку, и раскинувшийся на том берегу Дуная городок Рушук с его фортами, минаретами и большим военным лагерем был виден как на ладони. Форты плевались клубками дыма, потом доносился треск пушечных выстрелов и слышался вой снарядов, разрывавшихся то в воде, то далеко на берегу, там, где начинались городские дома.

— Василий Васильевич! — закричал Скобелев. — Полюбуйтесь! Турки пронюхали, верно, что мы готовим переправу.

Перед городом, между берегом и островком, стояли на приколе старинные купеческие суда, какие-то допотопные барки.

— Туда метят, — добавил генерал. — Думают, мы на этих ковчегах переправляться будем.

Художник Верещагин, приложив ладонь козырьком к высокому и гладкому лбу и прикрыв ею от солнца узковатые, глубоко сидящие глаза, смотрел, как сыплют из домов жители с прихваченным впопыхах скарбом. Статный, высокий, он не производил впечатления человека мирной профессии, случайно затесавшегося в толпу офицеров. Орлиный нос, усы, густая борода, плотно облегающий фигуру сюртук с Георгиевским крестом в петлице, шашка на тонком ремне, револьвер — вид был весьма воинственный.

...Снаряды рвались уже возле барок, но именно там, на палубе одной из них, оказался художник, наблюдавший как завороженный за кутерьмой в домах и за падением снарядов в воду. Турки пристрелялись, и гранаты уже ударяли в самый песок берега. На что похожи взрывы? То ли на букеты, то ли на кочаны цветной капусты... Взрываясь в воде, снаряды вздымали высокие фонтаны. Один снаряд угодил в нос барки, на палубе которой стрял Верещагин. Другой пробил борт и взорвался в трюме, встряхнув судно так, что художник еле устоял на ногах.

Было жутковато. Над турецким фортом появился очередной клубок дыма, и Верещагин подумал:

«Вот ударит в то место, где ты стоишь, расшибет, снесет тебя в воду, и не будут знать, куда девался человек*.

Видение собственной смерти пронизало всю плоть его дрожью ужаса, вещего ужаса, ибо через четверть с лишним века суждено будет художнику умереть именно той смертью, какую нарисовало ему воображение, но он поборол страх... Он всегда умел подавлять страх. Чтобы уметь бороться со страхом, надо родиться мужественным человеком и упорно воспитывать себя.