Немного оправившись, Ярослав Домбровский в два часа ночи явился в Комитет общественного спасения, подробно рассказал о событиях истекших суток и просил в связи с контузией освободить его, хотя бы временно, от командования. Временным преемником Домбровского утвердили полковника Ферри. Некоторые из членов Комитета, издерганные, деморализованные, плохо разбирающиеся в обстановке, накинулись на Домбровского и стали обвинять его в случившемся. Понятно, что Домбровский был до предела возмущен этим. «Как, — воскликнул он, — Комитет общественного спасения принимает меня за изменника?! Моя жизнь принадлежит Коммуне!» Большинство, впрочем, горячо опровергло вздорные обвинения; Домбровского наперебой старались успокоить, повели его к столу, зная, что он более суток не прикасался к пище. За столом Домбровский был немногословен и задумчив. Подкрепившись и немного отдохнув, он молча попрощался с присутствующими и вышел. Было очевидно, что, оскорбленный подозрениями, он постарается любой ценой доказать их необоснованность.
Следующий день Домбровский хотел посвятить от-
U8
дыху и лечению, но это было не так легко сделать из-за множества неотложных дел, из-за непрерывной канонады и вражеских снарядов, которые рвались во всех, кажется, районах города. 23 мая он находился на Монмартре: с обычной своей энергией организовывал оборону этого важного района. Однако усилия его были напрасными, так как прусское командование в нарушение всех своих заявлений пропустило вер-сальцев через оккупированную территорию, и они атаковали Монмартр с северной стороны, где силы обороняющихся оказались мизерными, а укреплений вовсе не было. «Если бы Коммуна послушалась моих предостережений! — писал К. Маркс в июне 1871 года. — Я советовал ее членам укрепить северную сторону высот Монмартра — прусскую сторону, и у них было еще время сделать это; я предсказывал им, что иначе они окажутся в ловушке». Неожиданный удар версальцев с севера деморализовал защитников Монмартра, скоро они попали в окружение и вынуждены были прекратить борьбу.
В 2 часа дня Домбровский находился у баррикады на углу улиц Мирра и Пуасоньер. Здесь во время контратаки его настигла вражеская пуля, и он был отправлен в больницу. «Четыре человека, — вспоминают коммунары, двигавшиеся навстречу, — несли на плечах носилки со смертельно раненным Домбровским. Увидев нас, они остановились. Домбровский пожал нам руки и сказал: «Не идите туда, все кончено. Вы погибнете, и совершенно бесцельно. Я умру. Жизнь моя не играет роли, думайте только о спасении республики».
Вскоре Домбровского не стало. Тело его положили в знаменитой голубой комнате ратуши, чтобы с ним могли проститься друзья и соратники. Ночью состоялись похороны. По дороге к кладбищу на площади Бастилии гроб окружили национальные гвардейцы. Член Коммуны О. Верморель произнес прощальную речь, полную любви и уважения к покойному. «Вот,'— сказал он, — тот, кого обвиняли в измене! Один из первых отдал он свою жизнь за Коммуну. Что же делаем мы вместо того, чтобы подражать Домбровскому? Поклянемся же, что уйдем отсюда лишь затем, чтобы умереть!»
Домбровского похоронили на кладбище Пер-Ла-шез. Пелагия Домбровская не могла присутствовать на похоронах: за несколько дней до его смерти она с детьми выехала в Лондон. После разгрома Коммуны эмигрировал в Англию и Теофиль Домбровский. Семья Домбровского, его брат, Валерий Врублевский и другие польские эмигранты — участники Коммуны, находясь в Лондоне, поддерживали контакты с Марксом и его семьей, были связаны с Энгельсом. Основоположники научного коммунизма высоко ценили подвиги польских революционеров, сражавшихся за свободу французских трудящихся. «Коммуна, — писал Маркс, — почтила героических сынов Польши, поставив их во главе защитников Парижа». Для В. И. Ленина имена польских участников Парижской коммуны также являлись символом вклада польского народа в мировое революционное движение. «Память Домбровского и Врублевского, — писал он в 1903 году, — неразрывно связана с величайшим движением пролетариата в XIX веке, с последним — и, будем надеяться, последним неудачным — восстанием парижских рабочих».
Могиле Домбровского не посчастливилось: в 1879 году она была перенесена на кладбище Иври, точное местонахождение ее с тех пор неизвестно. Но Домбровский не забыт: память о нем бережно хранят не только его соотечественники, но и все прогрессивное человечество. Имя Домбровского написала на своем знамени одна из бригад Интернационального легиона, сражавшегося в Испании против франкистов, его именем называли партизанские отряды, боровшиеся против гитлеризма. В столице Народной Польши именем Ярослава Домбровского названа одна из улиц.
Андрей ПОТЕБНЯ
В материалах Пражского архива, созданного русскими эмигрантами и переданного чехословацким правительством в дар Советскому Союзу после окончания второй мировой войны, было обнаружено несколько важных для истории революционного движения конспиративных текстов Н. П. Огарева. Среди них — его записная книжка, в которой наряду с другими записями оказался список шестидесяти четырех наиболее активных армейских революционеров, действовавших в 1862—1863 годах на территории Царства Польского и западных губерний. Опубликование этого списка, написанного неизвестной рукой, существенно продвинуло вперед изучение истории федерации военных кружков, сыгравшей немалую роль в восстании и являвшейся едва ли не-самой деятельной из организаций, вошедших в первую «Землю и Волю». Теперь эту федерацию кружков называют обычно революционной организацией русских офицеров в Польше. Сами участники не дали федерации какого-либо названия; для многих деятелей 60-х годов она слилась с именем одного из ее руководителей и сохранилась в их памяти как «организация Потебни», или «Потеб-невское общество». Имя Потебни уже не раз упоминалось; расскажем о нем подробнее.
Андрей Потебня родился 19 августа 1838 года. Отец его — Афанасий Иоахимович — принадлежал к мелкопоместным украинским дворянам, выходцам из Запорожского казачьего войска. Он участвовал в войнах с Персией и Турцией в 1828—1829 годах, а потом вышел в отставку в чине штабс-капитана и Служил судебным заседателем в городе Ромны Полтавской губернии; в городе у него был дом, неподалеку от города — хутор с пятью крепостными. Нравы в семье были простые, глава ее не гнушался любой черной работой, но детям старался дать хорошее образование. Старший брат Андрея — Александр окончил гимназию в Радоме, где преподавал его дядя. Впоследствии Александр окончил университет, учился за границей и стал известным ученым-языковедом.
Андрею родители избрали военную карьеру. Десятилетним мальчиком он надел мундир воспитанника Полоцкого кадетского корпуса, пробыв перед этим короткое время в кадетском корпусе, расположенном в Орле. Полоцкий корпус предназначался для русификации дворянской молодежи белорусских губерний и борьбы с тем, что царизм называл польским влиянием. Сверстниками и товарищами Андрея стали многие поляки, в том числе дети или братья повстанцев 1830—1831 годов и участников польских конспиративных организаций последующих лет. Были среди них и будущие деятели восстания 1863 года. Одновременно с Потебней учился, например, Мельхиор Чижик, ставший впоследствии одним из соратников Л. Звеждов-ского и принявший командование над повстанческим отрядом в Вилейском уезде Виленской губернии. В Полоцком корпусе воспитывались также будущий активный участник революционной организации русских офицеров в Польше Бронислав Бобянский, будущий повстанческий командир Октавиан Феликс Шуке-вич, будущие члены офицерских кружков Казимир Левицкий, Иоаким Обезерский, Лев Струмило, Василий Липинский, Владислав Вишневский, Александр Снежко-Блоцкий и др. Вместе с Потебней учились в корпусе и некоторые будущие участники освободительной борьбы, не являвшиеся поляками: Владимир Галлер, Александр Минятов.
Из корпусных впечатлений в памяти Потебни и его товарищей должно было сохраниться такое событие, как открытие памятника в честь битв за Полоцк на плацу перед зданием корпуса. Торжество происходило 26 августа 1850 года. Дата была выбрана не случайно: она совпадала с годовщинами славных побед русского оружия в 1612 и 1812 годах. В один ряд с этими победами устроители торжества поставили взятие Варшавы в 1831 году, завершившее жестокое подавление польского восстания. Эта бестактность оскорбляла национальные чувства многих воспитанников.
