17 сентября приказом по ККВ Бабиев был назначен командиром Корниловского конного полка и через шесть дней произведен в чин полковника.
13 октября в станице Урупской полковник Бабиев вступил в командование полком. Выехав осмотреть линию расположения красных, легко ранен в «сиденье», пуля застряла в седельной подушке. В тот же вечер он отсылает ее родителям, попросив взять в золотой ободок и выгравировать: «13-я. 13.10.1918. Урупская». Это было его тринадцатое ранение.
Первый приказ Бабиева по Корниловскому полку заканчивался словами: «За Великую свободную Россию». Писать сам он не мог: кисть правой руки была прострелена в том месте, где сходятся пальцы, переходя в ладонь. Раздробленные фаланги пальцев торчали вперед, не сгибаясь. Немного действовал лишь большой палец, между ним и мертвыми остальными он держал папиросу. Подписывался левой рукой, каракулями, к родителям и друзьям — «Ваш Коля Бабий». Здоровался и отдавал честь он левой рукой, что, как признанному герою, ему было очень к лицу.
В разгар боя за Урупекую пешком появился генерал Врангель с адъютантом. После доклада Бабиева он с явным интересом стал рассматривать его, то, как он одет.
— Полковник, а где вы заказывали свою черкеску? — в боевой обстановке это было очень странно.
— Да еще в Тифлисе, Ваше Превосходительство! — козырнув ему, ответил Бабиев721.
Врангель только что был приписан в казаки станицы Петро-Пав-ловской, хотел одеться по-кавказски, потому и присматривался к черкеске и оружию Бабиева.
Как-то поздним вечером разъезд казаков задержал пятерых конных черкесов с оружием, пробиравшихся от красных. Это удивило Бабиева. Черкесы закубанских аулов были почти все против красных. На Кавказском фронте в Великую войну молодые офицеры Лабинцы, подражая горцам, копировали их русский язык. Получалось очень весело.
Бабиев, увидев «пленных», вооруженных с ног до головы, строго крикнул на урядника:
— Почему не разоружил?
— Да они не отдают! — отвечает урядник.
КАЗАКИ В ПЕРСИИ 1909-1918 ГГ.
«^аи____
Картина получилась смешная, но Бабиев все понял. Могла получиться кровавая свалка. Ясно было, что они перешли от красных добровольно. Сделав паузу и незаметно подморгнув одним глазом, говорит:
— Ну что ж... это красные, и их придется расстрелять...
— Хто красни? Ми?.. Каво стрелить — мина, нас?.. Я болши бели, чем ти! Ми билизован красни и сам пришла суда! — запальчиво произнес передний из черкесов с разбойными глазами.
Стало весело. Бабиев улыбается и успокоительно говорит им, что он пошутил и завтра отпустит их в свой аул.
— Канэшна... — вдруг отвечает черкес, чем еще больше смешит Бабиева. Смеялся уже и урядник, который привел их. — Толка дай бумашка...
Бабиев-командир — это легкость и подвижность, отчетливость и шик. В седле был импозантен, сидел глубоко и свободно, властвовал над всеми. Черный бешмет, «дачковая» черкеска цвета верблюжьей шерсти, небольшая черная каракулевая папаха. Кинжал и шашка в черных ножнах, рукоятки слоновой кости. В ноговицах и чевяках, легкое седло «ка-лаушинской работы», белый прибор, ремни словно шелк. Коня держал «на длинном поводе». Он так и просился на картину.
Бабиев нравился казакам Корниловцам, он сразу же очаровал весь полк. На своем светло-рыжем, лысом коне с ногами в белых «чулках», веселом и прытком — он подлетал к полку всегда широким наметом. Быстро остановив коня, в три—пять прыжков, взяв левую руку под козырек, зычным и чуть хрипловатым голосом, кивнув головой вверх, чтобы слова команды прошли поверх голов строя, будируюхце пронизывал полк: «Здорово, молодцы Корниловцы!»
Казаки «ловили глазами его», чтобы громко, молодецки ответить: «Здравия желаем, господин полковник!»
Приняв Корниловский полк, Бабиев стал комплектовать его казаками лабинских станиц. Офицеры Лабинцы были для Бабиева выше других. Обоз 2-го разряда он перевел в Лабинскую, в свой отдел, в южную часть Войска. На Маныче в 1919 году, на северной окраине Ставропольской губернии, для прибытия в полк или эвакуации из полка по ранению, казакам северо-восточных и восточных станиц Ейского и Кавказского отделов приходилось делать огромный крюк, чтобы заехать в обоз для получения жалованья, ремонта и прочее. Но... так распорядился Бабиев! Командуя уже дивизией из пяти полков, он хотел командовать и Корниловским.
Полк входил в станицу Безскорбную темной ночью. Наткнулись на спешенную группу. Из пяти казачьих полков 1-й Конной диви-
^
эии четыре были черноморских, Бабиев был «линейцем», но любил казаков-черноморцев и их язык.
— Якого полка? — громко крикнул он в темноту.
— Ынгыр... гыр-гыр-дыр... та чорти — якогось Ынгырланьского драгунського! — ответил ближайший казак.
Бабиев был в восторге и весело расхохотался.
Генерал Врангель тогда как раз формировал новый Ингерманланд-ский гусарский полк из бывших офицеров этого полка и... казаков. Бабиев был, безусловно, дисциплинированным офицером, далеким от неуместной критики своего начальства, отдававшим похвальную дань русской кавалерии и кавалерийским офицерам, находившимся при генерале Врангеле. Но его не могло не возмущать, что:
— в штабе дивизии не было ни одного офицера-казака;
— ко всем офицерам-кавалеристам от казачьих полков требовалось бесчисленное количество конных вестовых;
— для формирования Ингерманландского гусарского полка из полков отнимались казаки.
20-е числа октября 1918 года запомнились в Корниловском конном, входившем в бригаду полковника Науменко, как «хождение по Урупу». Переходы за реку и обратно, будничная разведка и бои. В ходе одного из них в плен сдались два полка пеших казаков Ла-бинского отдела, мобилизованных Таманской красной армией при отходе. Они были рады, что их атаковали свои же казаки, не считали себя пленными и тут же просились в бой с красными. Их отправили в штаб дивизии, где на следующий день Врангель, выделив четвертую часть «начальствующего состава», приказал их расстрелять722.
Ноябрь. Тяжелые бои 1-го Конного корпуса генерала Врангеля с Таманской красной армией. 1 ноября Кубанская конная бригада полковника Бабиева захватила Ставропольский вокзал. Затем Корниловцы форсируют реку Калаус. Бабиев был в отчаянии: его красавец конь выбыл из строя. За время Ставропольской операции — месяца непрерывных боев — он его загнал. Расседлывали коней редко, да и не любил Бабиев медленные аллюры. После намета резко останавливал коня, в три прыжка, чем и посадил его на передние ноги. Переправившись на противоположный берег реки, его конь завяз и упал на передние ноги. Бабиев, как воробей, через голову его прыгнул на берег... Прислан заводной конь, в хорошем «теле». Конь как конь, но, сев на него, Бабиев «поблек». Он уже не подлетал к полку, а приближался какой-то непонятной рысью. Ни аллюра, ни повода. И привет-
«Ssi_1^»
ствие, и ответы казаков звучали буднично и недружно. Удивительно, как конь под седоком меняет и самого седока.
При подходе к селу Петровскому, по команде Бабиева «Песенники, вперед!», рысью выезжают человек двадцать — и начинают торговаться:
— Яку?.. Та ця нэ пройдэ. Ну а яку ж?..
Называются другие песни.
— Та ця погана... надойила...
Бабиев выходит из себя:
— Что вы там торгуетесь? Начинайте!
Казаки запели, и как всегда у черноморцев — красиво, могцно, с душой. Бабиев сразу же отошел. «Вот чертовы хохлы, — говорит и улыбается. — Пока раскачаешь их — перерваться можно... но когда запоют — молодцы. Нашим линейцам не дойти до них. Я учил свою 3-ю сотню 1-го Лабинского полка петь песни... не то».
Бабиев был горячим, но и быстро отходчивым начальником. Сам пел хорошо, но линейные песни. Он любил в песнях казачий гик, свист, крик, тарелки, бубен, зурну, вообще — любил «бум».
Генерал Деникин в «Очерках Русской Смуты» пишет, что в боях за село Петровское — узел дорог «изможденные до последней степени многочисленными непрерывными боями казачьи кони отказывались уже работать, и кубанцы преследовали противника шагом, атаковали рысью...».
