Донская артиллерия тоже делилась на три очереди, включая в себя 21 батарею. Из них 7 были первоочередными.

Казаки Черкасского и Сальского округов формировали 1, 8, 15-ю батареи.

Казаки южных станиц Донецкого округа – 2, 9,16-ю батареи.

Казаки 1-го Донского округа – 3, 10,17-ю батареи.

Казаки 2-го Донского округа – 4, 11,18-ю батареи.

Казаки Усть-Медведицкого округа – 5, 12, 19-ю батареи.

Казаки Хоперского округа – 6, 13, 20-ю батареи.

Казаки Хоперского и северных станиц Донецкого – 7, 14, 21-ю батареи.

В мирное время в семи первоочередных батареях служило 1800 казаков. К концу войны количество донских артиллеристов увеличилось до 7500[6].

Значительная часть кадровых «первоочередных» полков была включена в состав кавалерийских дивизий в качестве «четвертых» полков (первые три полка в кавалерийской дивизии составляли драгуны, уланы и гусары). Военный министр Сухомлинов считал, что придание к кавалерийским дивизиям по одному казачьему полку имело целью – привить кавалерийским полкам казачье молодечество, а казачьему полку дать больше «регулярства».

Некоторые «первоочередные» полки были изначально сведены в дивизии. 1-я Донская дивизия состояла из 9, 10, 13, 15-го Донских полков. 16-й и 17-й Донские полки входили в состав 2-й Сводно-казачьей дивизии (два других полка этой дивизии состояли из кубанских и терских казаков). Один «первоочередной» полк, 7-й Донской, не входил в состав дивизий и был причислен непосредственно к 7-му армейскому корпусу.

По мобилизационному плану «второочередные» и «третьеочередные» полки придавались пехотным корпусам в качестве корпусной конницы для ведения разведки и несения сторожевой службы, а часть из них сводилась в «Донские дивизии» – 3, 4, 5-ю. Уже в ходе Первой мировой войны таких дивизий стало больше, появились 6, 7, 8 и 9-я Донские дивизии.

Всего на Первую мировую войну донские казаки выставили 60 полков, 6 пеших батальонов, сведенных в Донскую пешую бригаду, 23 отдельных и 55 особых сотен, 58 казачьих конвойных полусотен, 36 батарей, 36 запасных сотен и 3 запасные артиллерийские батареи[7]. В. П. Трут называет точную цифру призванных по мобилизации донских казаков – 113 742[8].

В ходе войны донские казаки проявили высокие боевые качества. 193 донских офицера и 37 тысяч казаков получили Георгиевские награды: офицеры – ордена Св. Георгия или «Георгиевское оружие», казаки – Георгиевские кресты и медали.

В рядах донских казаков фактически не было дезертирства. Известный военный теоретик, ушедший в эмиграцию, ген. Головин опубликовал данные по потерям среди различных родов войск русской армии, из которых вытекало, что казаки были наиболее боеспособной ее частью. Тот же Головин вывел «стойкость по народностям», и снова казаки были на первом месте, за ними шли украинцы, далее русские, белорусы…[9]

Потери донских казаков в Первую мировую войну были не особо велики. По разным данным, казаки потеряли до 10 тысяч человек в качестве безвозвратных потерь.

В то же время казачьи военные учебные заведения, как и все военно-учебные заведения, перешли на ускоренный выпуск и стали «штамповать» офицерские кадры с трехмесячной подготовкой. В результате к концу войны в донских полках был двойной комплект офицеров.

Начавшаяся революция и развал страны затронули и казачьи части на фронте, и казачьи области в глубине и на окраинах России.

Казачьи войска (в территориальном и административном понимании) внесли, конечно, определенный вклад в раскол единого государства. По воспоминаниям П. Н. Краснова, командовавшего в тот период кубанскими частями, «большинство склонялось к тому, чтобы Россия была конституционной монархией или республикой, но чтобы казаки имели широкую автономию»[10].

Но, содействуя своими автономистскими и федералистскими требованиями развалу Российского государства, казаки крепили власть областную, придавая ей функции власти государственной. Современники считали, что в тот период «только у казаков сохранился государственный порядок». К маю 1917 года относится создание в казачьих областях Юга России государственного аппарата, «сразу начавшего правильно функционировать»[11]. Верхи казачества впоследствии были едины в мнении, что «в дни государственного развала и распада казачество оказало организованное сопротивление анархии»[12].

Верхи казачества уже летом 1917 года примкнули к охранительному движению, возглавляемому Л. Г. Корниловым. На Московском государственном совещании в августе 1917 года Корнилов и корниловцы стремились спасти «разрушающуюся государственность и наиболее яркое ее выражение – армию»[13]. Корнилов призывал спасти армию путем ужесточения дисциплины. Представитель казачьей служилой верхушки, уже получившей автономию и создавшей свои правительства, генерал Каледин поставил вопрос острее: «Россия должна быть единой. Всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел в самом зародыше»[14] и потребовал сужения демократии (прикрытия Советов) по всей стране.

Поражение Корнилова, который, кстати, двинул на Петроград дивизию горцев и две дивизии казаков, вызвало вспышку федералистских устремлений у казачьей верхушки. Объясняя ее, товарищ Донского атамана М. П. Богаевский заявил: «…Одним из мотивов, толкающих нас к федерации, является то, что Россия стала “товарищеской”, и страх, что “товарищи” все могут… Боязнь дать “товарищам” честный и открытый бой заставляет нас говорить о федерации»[15].

После поражения Корнилова стало складываться новое охранительное, государственническое течение, названное противниками «2-й корниловщиной». Ее организаторы искали поддержку в казачьих областях, где, по мнению В. И. Ленина, можно было «усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи»[16].

На казаков делали ставку военные миссии стран Антанты, стремившиеся во что бы то ни стало удержать распадающуюся Россию, не дать ей выйти из Мировой войны.

На Дону стали концентрироваться снимаемые с фронта казачьи части. Отсюда они должны были двинуться на Москву и Петроград. Но центробежной силой, отвлекающей внимание казачьих верхов от центра на окраины и мешающей планам «2-й корниловщины», было обострение классовой и сословной борьбы непосредственно в казачьих областях. «В борьбе Корнилов и Керенский могут опереться только на Дикую дивизию да на казаков. А теперь разложение началось и у казаков, а кроме того, им изнутри из казачьих областей грозят Гражданской войной крестьяне», – писал В. И. Ленин 8 октября 1917 года.

Октябрьское вооруженное восстание и приход к власти большевиков были логически закономерными шагами по пути дальнейшего раскола и развала страны. Внешне в городах все это прошло почти незаметно. «Люди даже не поняли, что произошел переворот. Большевиков считали утопистами, фантазерами, не способными удержаться у власти дольше двух месяцев. Любопытно, что даже биржа не отреагировала на “революцию”…»[17]. «Русь слиняла за два дня. Самое большее – в три… – писал В. В. Розанов. – Ничего, в сущности, не произошло. Но всё – рассыпалось»[18].

Решающим подспудным событием стало разрешение (процесс разрешения) крестьянского вопроса. «Октябрь последовал в силу того, что среди маргиналов определяющую роль стали играть солдатские массы, представляющие наиболее многочисленное сословие – крестьянство», – считает В. П. Булдаков[19]. Большевики, стремившиеся использовать Россию для подталкивания революции в Европе, изначально имели мизерное влияние на крестьянство и, чтобы удержаться у власти, чутко реагировали на настроение этого самого многочисленного (до 80 %) класса России. Крестьяне же принялись за захват и уравнительный передел земли. Возрождалась община. «Большевики, как известно, отдали землю крестьянам. Но не вполне крестьянам – общине»[20]. Попутно разрушалось помещичье хозяйство. В стране забушевала «гигантская стихия расправы, возмездия»[21].